Дай-сан - Эрик Ластбадер

И под этим покровом извечной тьмы раскинулся огромный каменный город — неподвижное, математически выверенное пространство из плоскостей и углов, которое с наступлением темноты — с медленным поворотом небесного колеса — внезапно сделалось гармоничным, поражая человеческое воображение своим холодным и безжалостным расчетом.

Уксмаль-Чак наклонил голову.

— Скажите нам…

— Я думаю, — бесцеремонно прервал его Кабал-Ксиу, — наши гости устали после долгого перехода по джунглям.

Он протянул длинную руку.

— Кин-Коба, позаботься, пожалуйста, чтобы эти люди удобно устроились. А нам с Уксмаль-Чаком надо еще кое-что обсудить.

Через холодное, геометрически правильное пространство акрополя пролетела золотисто-зеленая птица и скрылась в чаще чернеющих джунглей.

Ночь.

Кин-Коба проводила их в узкие комнатушки в здании с северной стороны от акрополя. Единственный тусклый свет попадал сюда из душного коридора — от тростниковых свечей вдоль его голых каменных стен. В обеих каморках прямо на глинобитном полу лежали тонкие соломенные матрасы. Остальное убранство комнат состояло из неглубокой глиняной чаши с водой и ночного горшка в дальнем углу.

Стены комнатушек были покрыты резными фресками. Необычные животные и фантастические воины в головных уборах из перьев, одетые в звериные шкуры, — люди с большими крючковатыми носами и плоскими черепами, продолговатыми глазами и широкими полными губами. Сцены, исполненные в нежно-маисовых, кирпично-красных, темно-зеленых и темно-синих тонах. Похоже, яркий пурпурный цвет здесь был неизвестен. Пурпурным здесь было лишь небо.

Они встали в коридоре.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила Кин-Коба, обращаясь к обоим сразу.

— Пока нет, — ответил Мойши.

— Тогда ладно, — сказала она на прощание.

Они замерли на месте, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам.

Ронин подал знак Мойши, и они бесшумно последовали за ней к выходу из здания.

Остановившись в тени у выхода, они наблюдали за тем, как Кин-Коба идет через площадь.

— Хорошо, что мы вышли, — шепнул Мойши. — Мне там дышать было нечем.

— Слишком там пыльно, — заметил Ронин. — Явно уже давно там никто не спал.

Кин-Коба спустилась по ступеням и направилась по широкой белой мостовой к зданию с колоннами на вершине пирамиды с западной стороны.

— Кто эти люди? — спросил Мойши, обращаясь скорее к себе, чем к Ронину.

— Кто бы они ни были, ведут они себя странно. Им, кажется, вовсе не интересно, кто мы и как мы сюда попали.

Мойши кивнул.

— Как будто им все равно.

— А что сказал Кабал-Ксиу?

Кин-Коба добралась до подножия пирамиды и начала подниматься по каменной лестнице на ближней к ним стороне.

— «Мы ждали. Мы ждем».

— Чего ждут? Нас?

— Давай это выясним, — откликнулся Ронин.

Они выступили из тени и пошли следом за Кин-Кобой через темную площадь в сторону ожидающей пирамиды.

— Ответ может быть только один, — проговорил Уксмаль-Чак. — Надо ли напоминать тебе, «брат» мой?

Он не смог скрыть издевку в голосе.

— Не так оно все однозначно, по-моему, — заметил Кабал-Ксиу. — Ошибки быть не должно. Мы…

— Разве ты уже позабыл, что, хотя я сейчас и являюсь командующим маджапанов, когда-то, много катунов тому назад, я был, как и ты, жрецом?

— Как можно забыть о том, что выжжено у тебя в мозгу, Уксмаль-Чак? Я не испытываю симпатии к военным, но я могу понять вашу позицию.

— Мне противна твоя снисходительность, — буркнул Уксмаль-Чак, поворачиваясь к собеседнику спиной.

Между ними, скрестив руки на груди, стояла Кин-Коба и наблюдала за ними с таким выражением, с каким могла бы смотреть невозмутимая ящерица на двух дерущихся петухов — завороженно, но в то же время и отстраненно.

— Наконец-то ты высказался.

Кабал-Ксиу шагнул вперед — от жаровни, от наклонной стены с рельефными иероглифами. С обеих сторон у него за спиной к низкому сводчатому потолку, покрытому копотью от чадящих светильников, поднимались затененные арки.

Уксмаль-Чак резко развернулся, угрожающе вскинув руки. На бедре у него тяжело покачивалось какое-то короткое каменное оружие, непохожее ни на меч, ни на топор.

— Не надо меня поучать. Я изучил Книгу Балама и знаю ее не хуже тебя.

Он показал на покрытую письменами стену за горящей жаровней.

— Там сказано определенно и недвусмысленно, и никто — ни ты, ни кто-либо другой — не может исказить…

— Ты забываешь, «брат» мой, — холодно заметил Кабал-Ксиу, — что других, кроме нас с тобой, нет. Пока.

— О да. Со времен Раскола. С окончания четвертой эпохи. Да, «брат» мой, ты человек благочестивый. С каждым мгновением, с каждым ударом мое сердце болит по маджапанам, которые поклонялись нам, как богам, ибо без них возрождение…

— Прекрати святотатствовать!

Кабал-Ксиу затрясся от ярости. Он сделал еще один шаг вперед на негнущихся ногах. Уксмаль-Чак поднес левую руку к правому бедру и схватился за холодную каменную рукоять. Мышцы его напряглись.

— У вас разве нет других дел? — тихо вмешалась Кин-Коба.

На мгновение они застыли, подобно статуям. Оранжевый свет плясал по темной прохладной коже и рыжеватому меху.

Потом Уксмаль-Чак повернулся к ним спиной и вышел из здания. Его шаги, удаляющиеся вниз по ступеням, далеко разносились во влажном ночном воздухе.

Кабал-Ксиу вздохнул и заметно расслабился.

— Знаешь, возможно, он прав.

— Может быть, — отозвалась Кин-Коба.

Повернувшись к иероглифам на стене, Кабал-Ксиу заговорил, и голос его иногда звучал так, будто он читал древние письмена:

— Столько катунов прошло после гибели маджапанов, нашего возлюбленного народа, столько бесплодных катунов, и лишь пророчество Книги Балама держит нас здесь в ожидании — в ожидании катуна, отмеченного новым пришествием Ке-Ацатля.

Он подал знак, и Кин-Коба безмолвно встала рядом с ним, глядя на стену с иероглифами.

— И вот он уже наступает. Катун Ке-Ацатля возвращается в полночь мира, в час, когда воплощается первозданность и начинается эра шестая — время для возвращения маджапанов.

Ронин, застывший в тени одной из арок, знаком велел Мойши следовать за Укмаль-Чаком, а сам остался послушать.

— Он может пойти посмотреть, на месте мы или нет, — шепнул он Мойши на ухо. — Встретимся в твоей комнате попозже.

И он опять повернулся к двоим, стоявшим на свету от горящей жаровни.

— Происхождение маджапанов окутано тайной, — продолжал Кабал-Ксиу. — Они принесли с собой знание и могущество из эпохи, предшествовавшей появлению человека. Потом маджапаны жили в стране, где жара и джунгли; на земле, окруженной бездонным морем, что кишело чудовищными созданиями. От своих могучих богов получили они великие дары и знания, но они были прокляты, ибо явились на свет в конце Старых Времен, а когда подошло время пришествия человека, случились великие потрясения земли, воды и небес.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});