Тот, кто умер вчера - Еремеев Валерий Викторович

В первую ночь на новом месте я увидел сон. Первый за то время, что я себя помнил. Он был яркий и, что существенно, не исчез из памяти после пробуждения, а хорошо запомнился. Мне снилось, будто бы я пробираюсь через высокую, почти до колен, траву. Место, куда лежал мой путь, оставалось за пределами сна, но я твердо знал, что мне кровь из носу необходимо куда-то попасть. И вот я шел, очень часто проваливаясь в скользкую грязную жижу, потому что травяной луг, через который пролегал мой путь, вдруг превратился в болото. Не без труда, но каждый раз мне удавалось выбраться наверх. Почувствовав ногами твердую почву, я продолжал идти, чтобы снова оказаться по шею в грязи. Такой вот странный сон.

Поросшее травой болото снилось мне на протяжении нескольких ночей. Я не удивлялся и не ломал над этим голову, потому что был занят конкретными вещами и слишком уставал под вечер, чтобы еще парить мозги над природой сновидений. Подумав, что мои сны могли быть обычной интроспекцией того, что происходило со мной, я решил, что лучше оставить все это последователям дедушки Фрейда. Разве в реальной жизни я не пробирался к некой туманной цели на ощупь, не зная, где твердь, а где омут?

VI

Отсидевшись несколько дней в ожидании, пока отрастет бородка, и не показывая носа дальше продуктового магазинчика, я наконец приступил к проверке информации о Харлае, руководителе охранной фирмы «Щит 2000», и Цесаренко, который возглавлял кредитный союз «Золотой сокол». Хотя, честно говоря, проверка — это громко сказано. Так, ошивался вокруг мест, где они обычно бывали, наблюдал, делал выводы. Сложность состояла в том, что я не мог слишком уж приближаться к указанным товарищам. Несмотря на мой новый имидж, риск выдать себя был очень велик. Но и того, что я успел заметить, вполне хватало, чтобы сделать определенные выводы. Словом, настало время, когда я стал подумывать, как лучше сделать с ними то, что я собирался сделать и раньше, до того как они пробили мне голову. Однако очень скоро произошло нечто такое, что в очередной раз перечеркнуло все мои планы. Если говорить на языке моего сна, я опять провалился в трясину.

В общем, тот день оказался богат на сюрпризы. Но началось все с моего сна: в одну прекрасную ночь он изменился. Если раньше я был в нем один, теперь ко мне присоединилось еще одно действующие лицо — девушка, стоящая на другом конце болота. Мне хорошо было видно ее лицо: молодое, смелое, привлекательное. Желто-соломенные волосы, яркие, до плеч. Слегка растянутые в улыбке губы в сочетании со строгими серыми глазами совсем не выглядели гротескно — наоборот, дополняли друг друга, придавая портрету законченность. Девушка делала мне знаки, манила к себе. Вероятно, она пыталась показать безопасную дорогу или, может быть, обманывала, чтобы утопить окончательно. До самого пробуждения я нерешительно топтался на месте, не зная, как поступить.

Затем меня разбудил стук в дверь. Просыпаться не хотелось, поэтому я еще с минуту истуканом сидел на кровати, продолжая грезить. Желание узнать, решусь ли я последовать совету желтоволосой особы, усиливалось еще и совершенно реальным предчувствием, что эту девушку я должен хорошо знать.

Постучали еще раз. Нагло и требовательно. Так стучат, когда приходят с ордером на арест. Я вскочил. Девушка, болото, противоположный берег, куда я так стремился попасть, вылетели наконец из головы, уступив место одному-единственному вопросу: «Кто стоит за дверями?»

Обувшись (я всегда спал одетый, позволяя себе только разуться), я снял с предохранителя «ПСМ», но, подумав, что не следует мелочиться, заменил его на лимонку. Крадучись, прошел по узкому, пахнущему сыростью коридорчику.

— Кто там? — громко спросил я, почти крикнул.

— Надя, — послышался скрипучий голос.

— Какая еще Надя?

— Как какая? Хозяйка ваша.

— Надежда Андреевна?

— Я это! Я!

Моей хозяйке (она жила в кирпичном доме по другую сторону сада) было около семидесяти, и называть ее Надей человек моего возраста не мог.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я дернул предохранительное кольцо. Проволочные усики чуть слышно треснули, разгибаясь. Могло так статься, что за спиной у Надежды Андреевны стояли люди, руки которых сжимали рукоятки пистолетов. Пряча правую руку за спину, я щелкнул замком.

Надя действительно пришла не одна. Ее сопровождала такая же бабулька, как и она сама.

— Извините, что мы тревожим вас в выходной день, — сказала хозяйка.

«Денег что ли хочет, — мелькнуло у меня. — Показалось, что мало затребовала за жилье. Так этот сарай не стоит и половины того, что я ей отвалил».

Я не угадал. Нужны были не деньги, а физическая помощь. В доме напротив умерла женщина, такой же божий одуванчик, как и те, что пришли ко мне. Похороны должны были состояться в одиннадцать часов. Покойная жила совсем одна, и родственников у нее не было. Все, что от меня требовалось, это помочь еще нескольким добровольцам вынести покойницу из дома и погрузить в катафалк.

Меньше всего мне хотелось кого-то хоронить, пусть даже умершую своей смертью старушку, но отказать было неудобно. Пообещав прийти, я закрыл двери и стал вставлять на место кольцо гранаты.

В доме усопшей я появился, когда уже культовый чиновник с жесткой, торчащей, как подрезанный веник, бородкой, перескакивая через строчки, читал молитвы. Он явно торопился, и я подумал, что либо его ждали другие клиенты, либо он понимал, что здесь ему много не обломится.

По окончании обряда я и еще пятеро мужчин вынесли гроб на улицу и погрузили в автобус, выделенный предприятием, на котором старушка работала перед пенсией. Вся процессия состояла из нескольких человек, жителей ближайших домов. Посчитав свою миссию выполненной, я направился домой, но был бесцеремонно задержан мужчиной в спортивном трико.

— Эй, куда? Мы без тебя ее до ямы не дотащим.

«Сделав доброе дело, не кайся», — решил я и полез в автобус. Только на кладбище, когда стали закапывать могилу, я потихоньку отделился от кучки провожающих и, убедившись, что никто на меня не смотрит, пошел к выходу, потому что возвращаться вместе со всеми не хотелось.

Шагая по неширокому проходу, я удивлялся тому, что и после смерти люди часто продолжают выпендриваться друг перед другом убранством могил или пышностью похорон. И это в нищей стране, в то время как в богатых Соединенных Штатах покойники довольствуются одной каменной плитой, оград и тех нет.

Так, посматривая на кресты и прочие гранитно-мраморные атрибуты — некоторые из них могли свободно претендовать на роль произведений искусства, — я вдруг остановил свой взгляд на свежей, заваленной венками могиле. Понадобилось полминуты, чтобы понять, что именно привлекло мое внимание: на вершине холмика был установлен портрет улыбающегося человека с весьма своеобразным лицом. Портрет опирался на временную, обычно используемую до установки памятника табличку с начертанными черной краской печатными буквами: «Шамрай Сергей Михайлович. 01. 03. 1968 — 04. 06. 2005». Слабый ветерок чуть трепал траурные ленточки на венках. На одной такой ленточке желтым по черному было накарябано: «Капитану милиции Шамраю С. М. от коллег по уголовному розыску».

Я подошел ближе, присел на корточки возле холмика и протер глаза, отказываясь верить себе. Не помогло: с матовой застекленной фотографии на меня смотрело лицо Сёджа.

Возможность двойников или просто похожих друг на друга людей исключалась — дата 04. 06. 2005 соответствовала дате гибели Сёджа. Я почувствовал, как моя башка (слово «голова» в данном случае не подходило) стала превращаться в подобие кухонного миксера, который в один миг перемешал всю намеченную мною четкую программу действий в бесформенную массу.

«Вот тебе и субъект отечественного предпринимательства, — думал я. — Вот тебе и бандит в широком значении этого слова. Мой единственный близкий друг и деловой партнер Сёдж оказался сотрудником уголовного розыска! Воспользовался моей болезнью, чтобы втереть мне очки!»