Тайна монеты Каракаллы - Сергей Карпущенко

— Гады-ы-ы! Сволочи-и! Пугать пришли?! Меня не запугаешь! Щас дырку в голове получишь!!

Если бы Ленька так и продолжал сидеть на табурете, то туго бы ему пришлось. Но он вместе с табуретом кувыркнулся на бок, что избавило его от мертвой хватки разъяренного мужика, который в эту минуту на самом деле был похож на ненормального садиста. На карачках, но очень быстро Кошмарик по-собачьи пробежал метра три вслед за удирающим Володей, вскочил на ноги и дунул прочь из дома. А вслед ему неслась ругань чернее черной украинской ночи.

Провод, соединяющий дрель с розеткой, был, видно, не слишком длинным — мастер появился на крыльце, продолжая держать в руке страшное орудие, но дрель уже не гудела.

Он тяжело дышал, и глаза его метали в сторону стоявшего у забора Кошмарика стрелы ненависти.

— Ладно, мастер, не заводись, — миролюбиво сказал Ленька. — Ну, пошутил я. Что, телегу прокатить нельзя?

— Там, на улице, свои телеги и катай! — зло ответил неврастеник.

Потом вынул из нагрудного кармана рубашки сотенную, скомкал ее — и бросил в сторону Кошмарика, который, однако, за деньгами не пошел. Не потому, что не хотел их вернуть, — просто страшно было. А вдруг дрель снова зажужжит?

«Мышеловка»

Кошмарик страдал. Таким страдающим Володя своего друга никогда не видел. Ленька лежал в гамаке точь-в-точь как утром, но теперь не в позе барина, отдыхающего после обеда из пятнадцати блюд, а как-то скрючившись, на боку, покрыв всю голову банданом, из-под которого иногда доносилось тягучее:

— Ох я крети-и-ин! Ох я деби-и-л!

Эти слова самобичевания перемежались с еще более крепкими выражениями, так что Володя косился на дверь веранды — не слышит ли мама эти признания Кошмарика о собственных умственных способностях. Конечно, больше всего корил себя Ленька за то, что потерял так много денег — и Танечке дал, и этому «телеклопу». К тому же Леньку постигло разочарование — разрушилась мечта, и на его «Харлей-Дэвидсоне» мчался сейчас другой пацан, поумнее и поизворотливее его. Иногда, правда, Кошмарик резко приподнимался в гамаке, сбрасывал с головы бандан и с тоскливой надеждой в глазах спрашивал у Володи:

— Вовчик, а может, он на самом деле душитель? Видел, как он набросился на меня с жужжащей дрелью?

Но друг лишь отрицательно мотал головой, и Кошмарик, тяжко и длинно вздыхая, набрасывал на лицо бандан и снова ложился на бок. Теперь он уже не делал резвых движений, как это было утром, чтобы гамак все время качался. Нет, Ленька умирал от презрения к себе.

Володя вынес с веранды табурет и присел па нем рядом с гамаком, похлопал Кошмарика но плечу и сказал:

— Кончай ныть! Я тоже кретин и идиот, раз с тобой пошел к этому телевизионщику. Надо же! Предположил, что на Вороньей горе только один человек и мог пользоваться «Чемпионом», раз купили его в здешнем магазине. Глупо было думать, что слова Танечки «жестокий, мерзкий» относятся именно к душителю.

А она этого мужика так называла потому, что любила его, одеколоны дорогие дарила, а он взял да и бросил ее. Ты и сам представь: мог бы богатый нумизмат, который в кармане дорогие монеты таскает, корпеть над телевизорами и просто ликовать от счастья, когда ему сто рублей дают?

Кошмарик повернулся к Володе, стащил с головы бандан и спросил:

— Вовчик, а может так быть, что принес душитель свой телевизор из ремонта, а ручки настройки и кнопки «Чемпионом» пахнут — там же у мастера провоняло «Чемпионом» все! — ну вот, стал он эти ручки-кнопки трогать, на руках запах остался, а потом он тебя увидел и задушить попытался? А, прав я или нет?

— Не думаю. Ну много ли запаха на ручках останется? А я помню, что от душителя сильно пахло одеколоном этим, и не от рук, а от волос скорее. Знаешь, давай-ка мы с тобой эту версию пока отложим — ненадежная она. Меня больше монета интересует…

— Меня тоже, — кивнул Кошмарик, — много монет.

Володя недовольно поморщился, но продолжил:

— Сидел я сейчас и думал: как бы нам выявить душителя? То, что он живет где-то рядом, мне понятно. Скажи, ты «Гамлета» когда-нибудь смотрел?

Кошмарик, в компании Володи старавшийся скрывать свою необразованность, постарался ответить неопределенно:

— Да, что-то слышал. Кажется, король такой был? Не попал?

— Не попал. Он был принцем Датским, и у Шекспира есть пьеса «Гамлет».

— Ну-ну, и на что нам этот датчанин сгодится?

Володя улыбнулся. Он почему-то страшился насмешек Кошмарика, который стал бы снова называть его домашним лохом, но в помощи Леньки он сейчас очень нуждался, да и план ему казался дельным, хоть на самом деле был немного смешным.

— Знаешь, в этой пьесе Гамлет, узнав о том, что его отца убил брат, ставший королем, решает разыграть перед ним пьесу. В ней подробно описано убийство отца. По лицу и поведению убийцы во время спектакля Гамлет хочет узнать: не ошибается ли он, на самом ли деле его дядя убил отца?

Кошмарик хоть и слушал Володю с интересом, но был насторожен.

— Чего-то я не могу врубиться… — сказал он растерянно.

— Врубишься! У Гамлета его пьеса называлась «Мышеловка», вот такую мышеловку и я хочу устроить нашему маньяку.

— Что же, пьесу будем играть? — едва скрыл зевоту Кошмарик.

— Да, пьесу! И я даже придумал ей название!

— Понятно какое — «Мышеловка».

— Нет, не «Мышеловка», а «Пир Каракаллы»!

Тут уж Кошмарик и не пытался скрыть своего пренебрежения к затее Володи:

— Ну, ты, Вовчик, уж как придумаешь что-нибудь, так хоть лопайся от смеха или со скуки помирай. «Пир Каракаллы»! Да на какого лешего он нам сдался?

— Вот на какого, — чуть стушевался Володя, боявшийся насмешек другана. — Слушай внимательно. То, что душитель носил в кармане монету Каракаллы, прекрасно зная о том, что это такое, я уверен. Если мы повесим на здании вокзала яркую афишу о представлении с таким названием, дадим повисеть ей денька три, я уверен, что маньяк обязательно увидит ее. Слово «Каракалла» поразит его, во всяком случае, привлечет внимание. Он придет на нашу пьесу, и тут-то мы будем смотреть в оба!

— В оба, говоришь? — с фальшивым азартом переспросил Кошмарик.

— Ну в четыре глаза! Ты и я будем смотреть, искать среди зрителей убийцу! Да, я теперь уверен — он мерзкий, страшный убийца! Я в лепешку расшибусь, а найду его!

— Кого это ты собираешься найти? — раздался неожиданно голос мамы, вышедшей на порог веранды. Она была в фартуке и держала в руках кастрюлю, с которой стекала мыльная вода.

— Да вы не беспокойтесь, Виктория Сергеевна! — выше приподнялся в гамаке Кошмарик. — Володька мечтает в городе книжку одну найти, «Гамлета», датчанина одного.

— Но у нас ведь есть дома «Гамлет»? — Мама старалась удержать руками текущую воду.

— Да это другой какой-то «Гамлет». Он мне тут все уши про него прожужжал.

А Володя, разозлившись, прошипел Леньке:

— Слушай, поднимайся, а? Пойдем по горе прошвырнемся. Хватит валяться! Зад от гамака в клеточку будет!

Когда они вышли на улицу, Володя мрачно сказал:

— Ты ведь ничего не знаешь о Каракалле?

— Ну, только то, что он монеты портил.

— О, это такой подонок был — настоящий душитель. Представляешь, он убил родного брата только для того, чтобы прийти к власти, потом сенаторов стал убивать, которые с ним не соглашались. Мстительный, жестокий, подозрительный, и малодушный вдобавок. Его тоже убили через шесть лет после того, как он стал императором. Вот о нем я и решил поставить маленькую пьесу. Собственно, даже не важно, какое у нее будет содержание. Главное — чтобы прозвучало его имя, и был показан эпизод: он убивает брата, Гету. Я не знаю точно, как он его убил, но у меня Каракалла будет душить брата. Собственно, мне нужны только три актера: тот, кто будет читать пролог и эпилог, и те, что изобразят Каракаллу и Гету.

— Да где ж ты актеров найдешь? — удивился Кошмарик. — Я сразу тебе скажу — меня в эту бодягу не втягивай! И вот еще — где спектакль играть будешь? У себя на дворе? Или нет — давай в зале ожидания, на вокзале — там акустика классная и грязно, как в Древнем Риме.

— Не знаю, с чего это ты решил, будто в Риме было грязно, но я хочу другое место сейчас осмотреть. Именно то, самое нужное…

— Неужели… там? — догадался Кошмарик, и по лицу его скользнула тень испуга.

— Да, там! — твердо сказал Володя. — Но мы уже пришли!

Свернув с одной улочки на другую, подростки подошли к тому страшному участку. Издалека было видно, что бетонные блоки не громоздятся, как прежде, вповалку, а лежат врытые в землю, создавая абрис фундамента. Ничто здесь теперь уже на напоминало прежнюю картину, но Володя по этому поводу печалиться не стал.

— Отлично! — сказал он, проходя на участок, на котором, к счастью, сейчас никто не работал. — Это то, что нужно! Вот и доски лежат! Эти доски в пять минут кладутся на фундамент, превращаясь в сцену!