Неоконченный портрет - Агата Кристи

На втором этаже была детская, вытянутая в длину комната с низким потолком и окнами, выходящими в сад; над ней — мансарда, где жили Мэри и Кэйт, а несколькими ступеньками выше — три лучших в доме спальни и душная, лишенная воздуха каморка, обитель старой Сэры.

Про себя Селия решила, что во всем доме не было ничего лучше трех этих спальных комнат. Там стояли огромные гарнитуры: один из серого в крапинках, два других — из красного дерева. Бабушкина спальня была над столовой. В ней была громадная кровать с пологом, красного дерева платяной шкаф-гигант, занимающий всю стену, внушительный умывальник и трюмо и еще один комод-гигант. Все ящики в шкафах были забиты свертками с аккуратно сложенными вещами. Порой какой-нибудь ящик не задвигался и бабушка ужасно с ним мучалась. Все было на прочных запорах. Кроме замка, дверь с внутренней стороны закрывалась еще на прочный засов и на два медных больших крюка. Крепко-накрепко запершись у себя, бабушка ложилась спать, держа наготове колотушку и полицейский свисток, чтобы сразу же поднять тревогу, если грабители попытаются приступом взять ее крепость.

На шкафу, защищенный стеклянным колпаком, хранился большой венок из белых восковых цветов — память о кончине первого мужа бабушки. Справа на стене висела в рамочке молитва, произнесенная на поминках в честь второго ее мужа, а слева была большая фотография красивого мраморного надгробия, установленного на могиле третьего мужа.

Постель была пуховой, окна никогда не открывались.

Ночной воздух, говаривала бабушка, очень вреден. Послушать бабушку, так любой воздух был вреден. В сад, если не считать самых знойных дней, она выходила редко; если и совершала выезды, то, как правило, в магазин — Армии и Флота — на извозчике добиралась до станции, поездом ехала до вокзала Виктория и опять извозчиком — до магазина. По таким случаям она плотно укутывалась в «манто» и несколько раз обматывала себе горло боа.

Бабушка никогда с визитами ни к кому не ездила. С визитами приезжали к ней. Когда собирались гости, вносили торт, сладкое печенье и разные ликёры бабушкиного домашнего приготовления. Первым делом спрашивали у джентльменов: что они будут пить. «Вы должны попробовать моей вишневой наливки — всем джентльменам она нравится». Потом наступал черед дам: «Всего капельку — от простуды». Бабушка считала, что ни одна особа женского пола не признается при всех, что ей нравятся крепкие ликёры. Если же дело было во второй половине дня, бабушка говорила: «У вас, милочка, ужин тогда легче переварится».

Если какой-нибудь пожилой джентльмен приходил в гости без жилета, бабушка демонстрировала всем тот, что в данный момент шила, и говорила с веселой хитринкой: «Я бы согласилась сделать такой и для вас, если, конечно, жена ваша не станет возражать». И жена восклицала: «Пожалуйста, сделайте ему такой. Я буду просто счастлива». И тогда бабушка говорила игриво: «Не следует мне вносить разлад в семью», а пожилой джентльмен говорил что-нибудь галантное насчет того, с каким удовольствием он станет носить жилет, «сделанный этими прекрасными пальчиками».

После того, как гости уходили, бабушкины щеки так и полыхали румянцем, и держалась она еще прямее, чем обычно. Она просто обожала оказывать гостеприимство в любой форме.

3.

— Бабушка, можно мне войти и побыть с тобой немножко?

— Зачем? Неужто тебе нечем заняться с Жанной?

Минуту-другую Селия молчала, подбирая нужные слова. И наконец говорила:

— Что-то сегодня в детской не очень приятно.

Бабушка смеялась и говорила:

— Ну что ж, можно дело и так представить.

В тех редких случаях, когда Селия ссорилась с Жанной, она чувствовала себя несчастной и места себе не находила. Сегодня днем беда грянула как гром среди ясного неба и самым неожиданным образом.

Шел спор о том, как расставить мебель в кукольном домике, и Селия, доказывая свою правоту, выкрикнула: «Mais ma pauvre fille…[20]» И все. Жанна разрыдалась и извергла целый поток слов по-французски.

Да, она и в самом деле pauvre fille, как и сказала Селия, но семья ее, хотя и бедная, однако честная и уважаемая. Отца ее в По очень все уважали. Даже Monsieur le Maire[21] был с ним в дружбе.

— Я же ничего не сказала… — начала было Селия.

Жанна продолжала рыдать.

— Конечно, la petite[22] мисс, такая богатая, так красиво одета, у нее и родители путешествуют по морям, и она носит шелковые платья и считает Жанну вроде уличной попрошайки…

— Я же ничего не сказала… — вновь начала Селия, приходя в еще большее замешательство.

Но даже у pauvres filles[23] души ранимы. И у нее, у Жанны, душа ранимая. И чувства ее оскорблены. До самой глубины.

— Жанна, да я же люблю тебя, — в отчаянии кричала Селия.

Но Жанна ничего не хотела слушать. Она извлекла самое трудное шитье — воротничок из клеевого холста к платью, которое она делала для бабушки, — и, ни слова не произнося, принялась шить, качая головой и отказываясь отвечать на уговоры Селии.

Селии, разумеется, ничего не было известно о том, какими репликами обменялись Кэйт и Мэри в тот день за едой по поводу того, какие бедные у Жанны родители, если они забирают себе все ее деньги.

Оказавшись в ситуации, для нее непостижимой, Селия просто отступила и помчалась вниз, в столовую.

— И чем же ты хочешь заняться? — поинтересовалась бабушка, взглянув на Селию поверх очков и уронив большой моток пряжи. Селия подняла его.

— Расскажи мне, как ты была маленькой и что ты говорила, когда все собирались внизу после чая.

— Мы обычно спускались все вместе и стучались в дверь гостиной. Отец говорил: «Входите». Мы тогда все заходили и плотно закрывали за собой дверь. Заметь, закрывали бесшумно. Всегда помни об этом, когда закрываешь дверь. Настоящая леди никогда дверью не хлопнет. В дни моей молодости дамы вообще дверь никогда не затворяли. Чтобы не попортить себе руки. На столе был имбирный лимонад, и каждому из нас, детей, давали по стакану.

— И тогда ты говорила… — подсказывала Селия, которая историю эту знала наизусть и могла повторить хоть задом-наперед.

— Каждый из нас говорил: «Мое почтение, батюшка и матушка».

— А они?

— Они говорили: «Наша любовь вам, дети».

— О, — вскрикивала Селия в восхищении. Едва ли она могла объяснить, почему в такой восторг приводил ее этот рассказ. — А теперь расскажи мне про псалмы, — просила она. — Про тебя с дядей Томом.

Энергично работая крючком, бабушка в который раз повторяла хорошо известный рассказ:

— На большой доске написаны были номера псалмов. Причетник их и оглашал. Голос у него гудел как набат. «Воспоем теперь честь и хвалу Господу. Псалом номер…» и вдруг он остановился, потому что доску повесили кверх ногами. Он начал снова: «Воспоем теперь честь и хвалу Господу. Псалом номер…» И в третий раз: «Воспоем теперь честь и хвалу Господу. Псалом номер… Эй, Билл, ну-ка-сь поверни эту доску».

Актрисой бабушка была превосходной. Фраза, сказанная на «кокни», произнесена была бесподобно.

— И вы с дядей Томом засмеялись? — подсказала Селия.

— Да, мы оба засмеялись. А отец посмотрел на нас. Только посмотрел и ничего больше. Но когда мы вернулись домой, нас отправили спать без обеда. А было ведь Михайлово воскресенье — на обед гусь был.

— И гуся тебе не досталось? — спросила пораженная Селия.

— Нет, не досталось.

Селия с минуту размышляла над случившейся бедой. А потом, глубоко вздохнув, предложила:

— Бабушка, давай я буду цыпленочком.

— Ты уже выросла для такой игры.

— Ну, нет, бабулечка, давай я буду цыпленочком.

Бабушка отложила в сторону крючок и очки.

Комедию разыгрывали с самого начала — с того момента, как заходишь в лавку мистера Уитли и требуешь позвать самого мистера Уитли: для большого торжества нужна особенно хорошая курочка. Не подберет ли мистер Уитли курочку сам? Бабушка по очереди играла то саму себя, то мистера Уитли. Курочку заворачивали (происходила возня с Селией и газетой), приносили домой, фаршировали (опять возня), увязывали крылышки и ножки, насаживали на вертел (вопли восторга), ставили в духовку, подавали на блюде, и, наконец, наступало самое главное: «Сэра, Сэра, иди-ка сюда, курица-то живая».

Ну, с кем еще можно было так играть, как с бабушкой. Но и бабушка получала от игры не меньшее удовольствие. И она была очень доброй. В некотором отношении добрее даже мамы. Если долго ходить и просить, то бабушка уступала. Она даже давала то, что было нельзя.

4.

Приходили письма от мамочки и папочки, написанные очень четкими печатными буквами.

Моя дорогая маленькая куколка! Как моя малышка поживает? Славно тебе гуляется с Жанной? Нравится заниматься танцами? У людей здесь очень темные лица. Я слышал, бабушка собирается тебя сводить на Рождественское представление. Ну разве она не молодец? Ты, разумеется, будешь ей очень за это признательна и изо всех сил постараешься быть ей маленькой помощницей. Ты, конечно, слушаешься милую бабушку, которая так добра к тебе. Угости за меня Золотко конопляным зернышком.