Трепанация прошлого - Алексей Макеев

— Всего? — удивился Гуров. — Я думал, будет намного больше.

— Илье Павловичу трудно сейчас много больных брать, — объяснил Геннадий. — У него же работа — не укол поставить. Он же с пациентом часами разговаривает, чтобы до первопричины проблемы доискаться.

— Давай с самого начала, — предложил Гуров.

Смирнов начал рассказывать. Больные были самые разные. Мальчик страдал недержанием, девочка заикалась, чья-то теща впала в глубочайший маразм. Наркоманы, пьяницы, девушка-нимфоманка, люди, хотевшие бросить курить. Были и психологические травмы. Одна женщина нечаянно сбила машиной собаку и с тех пор боялась сесть за руль. Парня бросила невеста, и он пытался покончить с собой. Девчонка от несчастной любви решила руки на себя наложить. Фигурировал в этом списке и сын Петрова, страдающий игроманией.

Случаи, в общем-то, рядовые, ничего особенного. Фамилии некоторых пациентов вызывали уважение, а других — отвращение. Уж слишком неприглядное прошлое было у этих персонажей.

Одним словом, список пациентов не оправдал тех надежд, которые возлагал на него Гуров.

— Павел прилетел? — спросил он.

— Еще ночью. Я его встретил и на городскую квартиру отвез. Утром он к отцу в госпиталь поехал, а я — сюда, к Владимиру Николаевичу, — ответил Смирнов.

— Я же просил его немедленно со мной связаться, — укоризненно сказал Лев Иванович.

— А вы сами в такой ситуации куда бы сначала поехали? — спросил мужик, и Гурову нечего было ответить. — Да вы не волнуйтесь! Я его спросил, не говорила ли Ирина Дмитриевна что-нибудь, когда узнала, что с ее мужем случилось.

— Ну?.. — Сыщики даже подались к нему. — Говори! Не тяни!

— Она сказала: «Он ради них свою душу в клочья рвал, а они ему вот чем отплатили». Но…

— Подожди! — цыкнул на него Крячко. — Лева, она могла иметь в виду как сразу всех пациентов мужа, так и каких-то конкретных из них.

— Это не суть! — отмахнулся Гуров. — Важно то, что она знает, в чем дело. О чем-то ей муж сказал. Как иначе он уговорил бы ее уехать с детьми, причем так срочно?

— Дайте договорить! — возмутился Геннадий. — Дело в том, что Пашка живет в Сан-Франциско, он программист. А Ленка — в Нью-Йорке, она врач. Кондрашов позвонил Пашке, а уже тот — сестре, потому что Ирина Дмитриевна сейчас у нее. Так что о том, что она сказала, Пашка знает только со слов сестры. Когда Ирина Дмитриевна услышала, что случилось с Ильей Павловичем, ей стало плохо с сердцем. Предынфарктное состояние. Она сейчас в госпитале, где Ленка работает. Пашка сначала прилетел в Нью-Йорк, а уже оттуда — в Москву. Но у него времени не было, чтобы с Ленкой и матерью увидеться. Он с ними только по телефону поговорил.

— А вот ты сейчас сам ему позвонишь и скажешь, чтобы он мухой мчался сюда, — приказал Гуров. — Пусть звонит сестре…

— А смысл? — перебил его Геннадий. — Ленке я и сам могу позвонить, но между Москвой и Нью-Йорком разница во времени — минус девять часов. Там сейчас даже не раннее утро. Разбудим мы ее, что дальше? Ирина Дмитриевна в госпитале. Надо дождаться хотя бы их девяти часов, когда Ленка на работу приедет, чтобы можно было и с ней, и с ее матерью поговорить.

— Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, а ведь придется, — пробормотал Гуров. — Ладно. Пошли дальше. Гена, я ни за что не поверю, что у Осипова не было органайзера. Куда-то же он записывал адреса и имена пациентов.

— А вот не было. У него в кабинете на письменном столе рядом с телефоном лежал блок бумаги, вот как у вас. — Смирнов показал на желтый кубик на столе у Крячко. — Он записывал на листок все данные и прилеплял его к картинке на календаре, висевшем на стене. Когда надо было ехать, Илья Павлович отрывал листок и брал его с собой, а потом выбрасывал, потому что мне два раза повторять не надо.

— Да уж! Осипов действительно оберегал своих пациентов от любой огласки, а вот кто-то из них… — Крячко горестно помотал головой.

— Лев Иванович, я по поводу тех двух букв. Ни у кого из жителей поселка имя или фамилия с них не начинается, — уверенно сказал Геннадий.

— Каких двух букв? — встрепенулся Стас.

— Ах да! Ты же ничего не знаешь! — спохватился Гуров и рассказал другу о том, что эксперты сумели разобрать на записи.

— Это намного упрощает задачу! — обрадовался Крячко. — Раз жители поселка ни при чем, то мы, как только получим списки пациентов, выберем оттуда всех, чье имя или фамилия начинается на «Ти», потом запросим их медицинские карты, а там рост обязательно должен быть указан. Отбросим всех неславян, потому что преступник говорил на чистом русском языке, и круг подозреваемых значительно сузится.

— Для этого еще списков надо дождаться, — охладил его пыл Гуров.

— А давайте я поговорю с ребятами! — предложил Смирнов.

Гуров и Крячко переглянулись и повернулись к нему.

— Гена, ты про эти две буквы уже забыл! Ты о них даже никогда не слышал. Упаси тебя бог хотя бы заикнуться о них своим друзьям! — предельно серьезно и даже угрожающе произнес Лев Иванович.

— Вы не понимаете! — разозлился мужик. — Да эти ребята!..

— Вот мы-то как раз понимаем, — тоже очень недобро сказал Крячко. — Потому что в сыске прослужили дольше, чем ты на земле живешь. Это там, на войне, вы делились последней коркой, глотком воды и от пуль друг друга закрывали. А потом вернулись домой, и пути ваши разошлись. Ты не знаешь, кто каким пошел.

— Вот ты сказал, что все съехались, — напомнил Смирнову Гуров. — Да, в минуту опасности вы придете друг другу на помощь. Пожить пустите, денег одолжите, куском хлеба поделитесь, морду за друга набьете! Но ты не знаешь, чем твои друзья занимаются там, где живут.

— Хотите сказать, что кто-то из них скурвился? — Геннадий зло ощерился.

— Не исключаю, — ответил Лев Иванович, увидел, как Смирнов приподнимается со стула, и предупредил: — Не надо бросаться на меня с кулаками! Только сам пострадаешь!

— Ты лучше мозги включи, — посоветовал Крячко. — Думаешь, сериал «Бандитский Петербург» на пустом месте появился? Нет. Андрей Константинов в своих очерках не про инопланетян писал, а про реальных людей. В Афганистан, в эту кровавую мясорубку, отправляли молодых ребят, которые о войне только из фильмов знали. Они там все круги ада прошли и вернулись с надломленной психикой. Для них убить человека стало делом обычным, а жестокость сделалась нормой поведения. В стране творилось черт знает что. Не все из них смогли найти себя в мирной жизни. Многие пошли в криминал, пополнили ряды бандитских группировок. После Чечни приключилась та же история.

— А чтобы тебе все окончательно ясно стало, вспомни, что наши эксперты сказали о том подонке, который на Осипова напал, — продолжал Гуров. — Он служил в армии и специальную подготовку имеет, не исключено, что в Чечне воевал. А теперь рассуди сам. Заказчик и исполнитель пока ничего не добились. Сотовый к ним не попал, ноутбук испорчен, в сейфе, как ты говоришь, были только официальные документы. А самое главное в том, что Осипов жив. Они что, махнут рукой и скажут: «Да ладно! Как-нибудь обойдется»? Нет! Преступники не успокоятся, потому что жить с петлей на шее не очень уютно. До Осипова им пока не добраться. Он в реанимации, да еще и под охраной. А раз они сами ничего найти не смогли, значит, им остается наблюдать за теми, кто тоже ищет. В городе уже знают, что я этим делом занялся.

— С чего ты это взял? — удивился Крячко.

— С того, что Пьеро вчера вечером со мной светскую беседу вел и интересовался, не нужна ли мне какая-нибудь помощь, потому что Осипов его в свое время от смерти спас. А еще он мне намекнул, что должников, таких, как он, у Ильи Павловича много, — ответил Гуров.

— Может, нам действительно кое-кого к поискам подключить? — предложил Стас. — Уж они-то всю Москву на уши поставят, но найдут.

— Но при этом кучу народа покрошат, как капусту для засолки, — язвительно проговорил Лев Иванович. — Откуда в тебе эта кровожадность? — Он укоризненно покачал головой и продолжил, обращаясь к Смирнову: — А слава моя, друг Гена, не на пустом месте народилась. От меня еще никто не уходил. Значит, что остается делать супостатам? Внедрить в мое окружение человека, чтобы через него узнавать последние новости. Орлов, Крячко и Щербаков исключаются по определению. А вот ты, в силу слепой веры во фронтовое братство, вполне можешь стать для них бесценным источником информации, который они мигом заткнут, когда в нем, то есть в тебе, отпадет необходимость. Знай я, что ты в комнате отдыха у Щербакова сидишь, ни звука не издал бы. Но он решил надо мной психологический эксперимент поставить, и теперь по его вине произошло разглашение тайны следствия. Если ты распустишь язык, то подставишь в первую очередь его, причем так, что мало не покажется, за что он будет необычайно благодарен. Тогда тебе останется только стреляться. Оружие есть или одолжить?