Трепанация прошлого - Алексей Макеев

— То есть их участок двумя сторонами подходит к ограде, — подытожил Гуров. — А не мог кто-то этим воспользоваться?..

Смирнов не дал ему закончить.

— Не мог! — категорично заявил он. — У мужа жутко ценная скрипка. Так они заплатили, и им поверх ограды еще и колючку присобачили, чтобы спокойнее было. В третьем доме живет вдова академика Лаврентьева, дама весьма почтенного возраста. При ней три дальние родственницы, которыми она помыкает как хочет, а они все терпят в расчете на наследство. Если ей надо куда-то поехать, бабуля вызывает такси, причем к самому дому. За продуктами ездят ее рабыни, которые от автобусной остановки до дома сумки сами тащат. В день нападения она никуда не выезжала, так что такси не понадобилось. В четвертом доме живет писатель Андрей Перелюбов, творческий псевдоним — Андрэ Амор, со своим нежным другом Базилем. Так сказать, на деле оправдывает свою фамилию.

— Это тот, который про голубых пишет? — спросил Крячко и скривился.

— Он самый, — подтвердил Геннадий. — Живут тихо, в Москву выезжают редко, а продукты покупают в Истре. В общем, они полностью поглощены друг другом, и больше их ничего не интересует. Исходя из габаритов, преступником ни один, ни второй быть не может. В пятом доме живет бывший спортсмен, олимпиец и все такое прочее. Кочетков его фамилия.

— Гимнаст? — уточнил Гуров.

— Этот гимнаст себе сейчас такое брюхо нажрал, что один раз подтянуться не сможет. К тому же крепко закладывает, из-за чего жена от него ушла, и остался он со своей собакой, черным терьером Диком. Кобель злобности лютой! Не зря говорится, если в доме нету револьвера, заводите черного терьера. Он никогда не лает, а зубки, как у крокодила. Покажет и зарычит негромко, но так, что дрожь пробирает. Хотя без команды никого не тронет, если только его хозяину не угрожает опасность. Тут порвет без вариантов.

— Что, прецеденты были? — поинтересовался Стас.

— Один, несколько лет назад. В поселке жила одна семья. Родители в автокатастрофе погибли, а их сыночек из загородного дома притон устроил. Слов он не понимал, сам за ними в карман не лез, нарвался однажды на Кочеткова и попер на него не от великого ума. Сам не видел, но говорят, что Дик с места метра на три прыгнул, сопляка того с ног сбил и собрался ему в горло вцепиться. Хорошо, что Кочетков успел крикнуть «Фу!», а то дело плохо закончилось бы. Сопляк дом быстренько продал и исчез. Кстати, его Силантьев купил. Ну, тот, с овчаркой.

— А шестой дом? — спросил Лев Иванович.

— А как раз его хозяева отдыхать и уехали, — сказал Смирнов. — Была у нас мысль, что преступник узнает, что дом пустует, и заранее туда проникнет, чтобы удобного момента дожидаться, а потом там же отсиживаться, пока шум не уляжется, да не подтвердилась она. Замки все целые, окна и двери — тоже. Следов взлома и присутствия постороннего человека нет.

— Вскрывали вы его, паразиты! — заявил Гуров. — Без санкции, без понятых! А если бы там преступника застали? Еще один труп был бы?

— Господин полковник, меня оскорбляет ваша недоверчивость! — глядя на него честными глазами, ответил Геннадий. — Мы люди законопослушные, только глазками посмотрели, даже ни до чего не дотронулись. А по поводу трупа вы зря. Доставили бы мы вам преступника живым, из рук в руки передали бы.

— Да я не про него, а про вас, обормотов, — объяснил Лев Иванович. — Ты же сам видел, что преступник — профи. Положил бы он вас там и фамилий не спросил бы!

— И опять зря вы так, господин полковник. — Смирнов усмехнулся. — Нас убить трудно.

— Ну, все! — Гуров хлопнул ладонью по столу. — Что сделано, то сделано. Но если я еще раз узнаю о вашей самодеятельности…

— Не узнаете, господин полковник. Зуб даю! — с самым искренним видом заверил его Геннадий.

Гуров устало посмотрел на него, на Крячко, вздохнул и спросил:

— Стас, ты его вчера, случайно, не кусал?

— Ни боже мой, Лева! — Крячко даже перекрестился.

— Значит, твоя манера дурачиться, как грипп, по воздуху передается, — сделал вывод Гуров.

— Да это я от вас, господин полковник, сегодня утром заразился, — уже нормальным тоном и голосом сказал Геннадий. — Вы над Владимиром Николаевичем подшутили, я — над вами. Мне кажется, ему не понравилось, а вам?

Гуров внимательно посмотрел на Смирнова и весело расхохотался.

— Стас, я все думал, что же последней каплей станет. Какой-нибудь грандиозный разнос у министра? Приказ о понижении в звании? Но никогда даже предположить не мог, что это окажется зарвавшийся наглец с примитивными представлениями о справедливости. Ну, дожили вы с Орловым до светлого дня. Ты разберись, что у Геннадия с пропуском, и пусть валит, а я пойду Петра обрадую. — Гуров вышел из кабинета.

Смирнов с недоумением посмотрел на Крячко:

— Станислав Васильевич, я не понял. Что это было?

— Геночка, дорогой, в городе не обещаю, но у себя на даче тебе памятник точно поставлю! — радостно заявил Стас. — Сколько мы с Орловым ждали того момента, когда Лева решит в отставку уйти. Тогда и мы следом за ним. Мы же друг без друга никуда! А ты его до того разозлил, что он сейчас пошел к нашему начальнику рапорт писать. Господи! Счастье-то какое!

— Подождите! А как же Илья Павлович? Кто его делом заниматься будет? — всполошился Геннадий.

— Да не волнуйся ты! — отмахнулся Крячко. — Это дело кому-нибудь передадут.

— Нам нужен не кто-нибудь, а самый лучший! — горячился Геннадий.

— А самый лучший у вас уже был! — Стас развел руками. — Лев Иванович Гуров. Живая легенда МУРа! О нем еще говорят… хотя нет, теперь уже говорили, что выше его только звезды! Ты сам довел его до того, что он и это дело вести не будет, и вообще в отставку уйдет. Гуров до последнего терпел и давал тебе возможность отыграть назад, но ты решил дожать ситуацию. Это, Геночка, надо уметь. А тебе слабо. Ты переборщил и в результате все испортил. Так что у тебя с пропуском?

Геннадий вскочил, заметался.

— Я сейчас вернусь, — заявил он и выскочил в коридор.

Крячко пожал плечами, тоже вышел из кабинета, запер его и отправился к Орлову. Ясно же, что Лева там.

В комнате отдыха, расположенной за кабинетом Петра, уже и чай был заварен, и кружочки лимона на тарелочке лежали, печенье в вазочке, коробка конфет открыта. Коньяк золотился в бокалах, пусть и на самом донышке, но все равно радовал глаз.

— И все это без меня?! — возмущенно возопил Стас.

— Тебя только и ждали, — ответил Орлов и поднял бокал: — Ну, за свободу!

Все дружно выпили, закусили лимончиком, и Крячко предложил:

— А давайте в выходные ко мне на дачу! Порыбачим. Уху настоящую на костре сварим!

Они начали мечтать, как славно заживут на пенсии, когда раздалось негромкое покашливание. Друзья повернулись и встали, как и положено, когда в комнату входит старший по званию. В дверях стоял Щербаков и держал за ухо пунцового Смирнова. Такой вот цвет его лица имел явно искусственное происхождение.

— Извините, что без приглашения, — сказал Владимир Николаевич. — Но вот этот раздолбай очень хочет что-то сказать полковнику Гурову.

— Не надо! — Лев Иванович даже руки перед собой выставил, словно защищался. — Я ему уже все простил, зла не помню и желаю всего самого хорошего.

— Господин полковник! — все-таки начал Геннадий виноватым тоном. — Извините меня, пожалуйста. Я ничего не знал, не понял или оценил неправильно. Я вас очень прошу, разберитесь до конца с покушением на Илью Павловича. Я вам клянусь, что мы больше ничего сами делать не будем, а лишь то, что вы скажете. Ведь, как только Илья Павлович домой вернется, на него же снова напасть могут. А вы, наверное, уже сами поняли, какой это святой человек.

Гуров слушал этот лепет, и на душе у него стало муторно. Геннадий был прав. Преступники не оставят Осипова в покое. Их надо найти.

Он подумал и рявкнул на Геннадия:

— Уйди с глаз моих!

Смирнов понял, что добился того, чего хотел, и радостно рванул к двери. Для ускорения он получил совсем не демонстративный подзатыльник от Щербакова.

Тот как раз не торопился уходить, посмотрел на Стаса и поинтересовался:

— Это и есть полковник Крячко?

— Он самый, — подтвердил Орлов.

Стас же якобы смутился, заложил руки за спину, опустил голову, отвернул ее и стал смотреть куда-то вбок, разве что носком ботинка пол не ковырял.

— Вылитый Карлсон, только пропеллера не хватает, — заявил Щербаков. — Ну, его-то, если понадобится, я ему и сам вставлю! — Он кивнул на кресло и спросил: — Можно?

— Присаживайтесь, Владимир Николаевич, — обреченно предложил Орлов.

— Мужики, давайте поговорим серьезно, — начал Щербаков. — Гуров мне сегодня сказал, что я в Москве недавно, поэтому расклада сил в главке не знаю. Ошибся он! Все я давно понял и ничего нового не узнал. Интриги, подковерная борьба, толкание локтями за близость к телу и, соответственно, возможность влиять на принятие решений. Прочие неприглядные реалии нашей жизни. О вас троих мне чего только со всех сторон не наговорили. Но надо отметить, что об Орлове и Крячко все-таки значительно меньше, чем о Гурове. Я понял, что такая ненависть может быть вызвана только лютой завистью к чужим успехам, независимому характеру и неумению прогибаться. Гуров, неужели ты думаешь, что меня могли задеть те несколько слов, которые ты в Истре сказал? Конечно, нет! Я проверить хотел, с какой скоростью слухи по главку разлетятся, какова будет реакция на них. Убедился в том, что гнильцой ваша контора попахивает, а вот Лева с годами не изменился. Все так же авторитетов не признает, ни черта не боится и грудью бросается на защиту друзей. А вот то, что и они у него такие же, меня очень порадовало.