Укрощение зверя - Лев Кислюк

Пространство за второй стеной оказалось застроенным соборами, монастырями и княжескими палатами. Дьяк Феофан времени не терял, показывал, все, что попадалось на пути.

– Вот смотрите, уважаемый царевич, и вы казаки – это Архангельская церковь, а это Благовещенский собор. Видите между ними построено специальное двухэтажное каменное здание с высокой четырехскатной крышей – это Казенный двор. Здесь княжеская казна храниться. Вон княгини нашей терема, там Золотая и Серебряная палаты. Софья Витовтовна лично за золотошвейками и ювелирных дел мастерами приглядывает. Левее Патриаршие палаты. А прямо – палаты князя Василия Дмитриевича. Туда мы и идем.

Так князь с княгиней не в одном доме живет? – наивно спросил Муса

Это ты со своей женой в одном доме живешь, а у князя дом – весь Кремль. Понял, казак?

Да понял, не дурак.

Да уж я заметил, что не дурак.

Касима местные красоты и чудеса архитектуры не волновали и не удивляли. Он в Мавераннахре видал и получше, но благоразумно помалкивал. Не хвастал. По-русски уже немного разумел. Иногда переспрашивал казаков, они охотно объясняли значения слов.

Ну, слава Богу, добрались. Казаки! Оружие снимайте и отдавайте моим людям. Вы, уважаемый, Касим можете этого не делать, потому как почетный гость. Стойте здесь! Я пойду, доложу, что его величество царевич прибыли! Вернусь скоро.

На Красном Крыльце царила обычная суета. Внизу толпились свободные от службы гридни, с любопытством разглядывающие приглашенных на княжеский прием иноземцев. От разноцветных халатов, кафтанов, мундиров и бешметов рябило в глазах. От золотого и серебряного шитья, начищенного оружия и сверкающих пуговиц кругом прыгали солнечные зайчики.

Над толпой плыли запахи ванили, корицы и кориандра. Арабы в легких белых одеждах громко говорили друг, с другом размахивая руками. Их переводчик, скорее всего армянин – успокаивал своих клиентов. Вероятно, прием был отложен, а это в их планы не входило. Несколько рыцарей-тамплиеров сдавали мечи своему сопровождающему и бросали вокруг тревожные взгляды. Без оружия чувствовали себя неловко. Казаки отвели коней в сторону и поставили одного из десятников их сторожить. Кремль, не Кремль, а береженного Бог бережет.

Итальянцы, вероятно купцы, этих можно было сразу отличить по своеобразной жестикуляции и разноцветному платью, тут же, у княжеского крыльца перебирали что-то в глубоком ларце. Не иначе, подарки князю и княгине.

Вдруг вся толпа всколыхнулась, заволновалась. Над головами пронеслись слова: «Митрополит! Владыка Киприан прибыл!» И тут же, откуда-то слева, к Крыльцу не спеша, подошел человек в черной свободной одежде и высокой черной митре. Его сопровождал почетный эскорт из нескольких монахов, похожих на воинов и десятка воинов в начищенных до зеркального блеска стальных кирасах и шлемах. Правые перчатки лежали на рукоятках легких мечей испанской работы, вложенных в изящные ножны. Надвинутые забрала и сверкающие сквозь них глаза придавали этой охране зловещий, и даже угрожающий вид. «Дружина митрополита – лучшие бойцы Руси!» – пронесся шепот над разноцветной толпой.

Подойдя к казачьему отряду, кавалькада митрополита остановилась, Киприан вышел, раздвинув своих охранников и, ни слова не говоря, уставился на царевича Касима. Ордынец, не мигая, выдержал взгляд первосвященника Руси и только слегка наклонил голову в знак приветствия. Тогда Киприан повернулся к Мусе Гирею. Он осмотрел сотника с ног до головы, удовлетворенно хмыкнул и сказал: «Молодец!».

Рад служить вам владыка, – сказал Муса и медленно поклонился

Митрополит продолжал смотреть в глаза сотнику. Муса видел перед собой усталого пожилого человека с серо-голубыми глазами. Довольно высокого роста, с широкими плечами пахаря и нежными руками царедворца. В глазах первосвященника Муса не увидел злобы и гнева – только усталость и боль. Постояв так несколько минут, Киприан резко повернулся, поднялся по Крыльцу в палату и пропал в её темном чреве.

Вышел крепкий дружинник из княжеской охраны и громко сказал:

Али-бен Джемал-ал-ислам!

Арабы, стараясь придать своим лицам, степенность и важность, поднялись по ступенькам и вошли в палаты. Остальные терпеливо ждали своей очереди. Слуги разносили ожидающим хлебный квас и разнообразные морсы в деревянных и глиняных чарках. Итальянцы, попробовавшие квас впервые, одобрительно подняли вверх большие пальцы правой руки: «Bene34!!!» Вышли довольные арабы. Позвали итальянцев. Потом тамплиеров. Беседа с рыцарями как видно была долгой, но, наконец, дошла очередь и до Касима.

Ордынский царевич, его величество Касим бин Суюргатмыш Марканди Чингизид и сопровождающие его казаки! – выкрикнул дьяк.

Касим гордо выпрямился и вошел в широкую комнату, в самом конце которой, на высоком золоченом кресле, которое уместнее было бы назвать троном, сидел высокий чернобородый человек в трех богатых кафтанах, одетых один на другой, и в шапке с оторочкой из меха блестящего соболя. Человеку явно было жарко в этих одеждах, лоб его был мокрым, а глаза выражали страдание. По бокам от него стояли два гридня с обнаженными саблями.

На скамейках справа и слева сидели бояре, в нарядах попроще и, поэтому от жары не страдающие. На отдельном кресле восседал уже знакомый Касиму, Киприан. Царевич вошел, так как предписывал придворный этикет его Родины – прижал руку к груди, наклонил голову и сказал:

Приветствую тебя, Великий князь Москвы, Рязани, Твери и прочих славных земель. Я, Касим бин Суюргатмыш Марканди Чингизид, прошусь под руку твою. Обещаю хранить тебе верность и преданность. Готов поклясться в этом на своём мече.

Подскочивший тут же толмач быстро перевел сказанное. Царевич встал на одно колено и махнул рукой Мусе Гирею. Нужно было вручать подарки. Князь Василий Дмитриевич мельком поглядел на них и дал команду унести.

Встань царевич, не пристало потомку Чингисхана стоять на колене перед равным себе потомком Рюрика – сказал он, поднимая Касима.

Теперь они оба стояли во весь рост и разглядывали друг друга. Князь Василий, ещё не старый, высокий, с коротко подстриженной черной бородой и царевич Касим, ниже его почти на голову, стоял, гордо выпрямившись, рассматривая князя своими карими азиатскими раскосыми глазами. Василий вернулся в кресло, и усевшись в него основательно, спросил Касима на тюрки:

Ты ел и пил из рук Тимура Гуркани, а потом взял и ушел без разрешения, пока грозный воин был в походе. Если он захочет вернуть тебя, готов ли ты к этому?

Теперь ты мой господин, я выполню все, что ты мне прикажешь.

Но ведь и Тимур был твоим господином, а ты ослушался его и бежал.

Я не присягал ему, он низкого рода и сам обязан присягать мне. Ни мой улус, ни я не имеем никаких обязательств перед Тимуром Барласом. Хочу, служу ему, хочу, нет. Я ему никогда не служил, он принуждал меня отдавать людям приказы, и они участвовали в его бесчеловечных войнах. Верь мне князь!

Этому Тимуру Аксаку только повод нужен, чтобы на Русь пойти! Все страны востока он уже завоевал. Это, правда, что если город ему не сдается и он, его все-таки захватывает, то в отместку, он приказывает из голов жителей этого непокорного города курганы складывать?

Правда, князь. Он очень жесток, врать не стану.

Да уж как тут соврать, когда почитай весь мир об этом говорит!

Это относится только к тем, кто ему не покоряется. Когда он осаждал город Багдад, то сначала послал к горожанам гонца и предупредил, что если его войскам окажут сопротивление, уничтожены будут все поголовно. Багдадские христиане убили посла и потом были абсолютно все вырезаны, а мусульман он пощадил.

Сколько людей ты приведешь под наши знамена, хан Касим? (Василий впервые назвал Касима – хан. И тем, самым признал его равным себе, по ордынским обычаям.) Глаза Касима заблестели. Если разговор пошел о количестве воинов, значит, его предложение заинтересовало князя.

Мой улус небольшой, но если весть дойдет до каждого аскара35, то придут четыре тумена36 воинов со своими семьями и скотом.

Князь переглянулся с молчавшим до сих пор митрополитом. Бояре одобрительно заговорили между собой. Куликовская битва, нашествие Тохтамыша, многочисленные междоусобицы – все это сильно подорвало обороноспособность Руси. И сорокатысячная, хорошо обученная конница, на полном самообеспечении, была бы очень кстати. Но что скажет жестокий Тимур?

Ладно, хан. Ты видно долго думал, пока принял свое нелегкое решение. Дай и нам подумать. А пока приглашаю тебя вечером на пир! Будут только свои, не взыщи, но угощение будет такое, какого ты в Орде не едал. Да вот, что, бери с собой своего побратима. Не удивляйся. Все, что в дороге с вами происходило мне ведомо.