Мемуары гейша - Maryna Ostromyr

такой же прической, был молчалив, суров, а Эльвира рассказывала всем, что продолжительность полового акта с ним, не идет ни в какое сравнение с возможностями других. Некоторые Эльвирины любовники обижались на такие сравнения, а Макс самоуверенно решил, что этот японец — просто тормоз.

Замыкающим был индеец. Ну, то есть коренной американец. Уж неизвестно, где она его нашла, но выглядел он точно, как Чингачгук из кино. Он был каким-то спортсменом, чемпионом — приехал сюда на соревнования и попал в ведьмины сети. Эльвиру почему-то страшно боялся — то ли у нее было на него что-то компрометирующее, то ли просто она, как обычно, поработила его морально и лишила всякой воли. А ей было приятно, что она укротила мустанга.

Иногда вместе ездили в загородный клуб, она заставляла Макса и этого индейца гнать наперегонки верхом на лошадях. Эльвира любовалась, потом сообщала, что получила оргазм от одного этого зрелища и можно идти домой.

И когда Эльвира выстраивала в ряд своих отобранных, колерованных, молодых красавцев, она снова бухалась на колени — Вот! Она победила патриархальный мир! Она получила лучшее от него и благодарит мироздание за это.

Вместе отдыхали, ездили на море и лыжи, поначалу было довольно весело, Эльвира распределила себя для всех в справедливом графике, никто не обижался. Они впятером ходили на всякие закрытые модные вечеринки и богемные тусовки — низенькая, пышногрудая и пышнозадая Эльвира, затянутая в корсет, который создавал иллюзию осиной талии, с четырьмя здоровыми красавцами разных цветов, в костюмах и при бабочках, производила на публику большое впечатление. Эльвира — великая и ужасная, так называли ее, чем доставляли ведьме большое удовольствие, ей очень нравился такой медийный образ.

В гареме случались ссоры и обиды, конечно. Появились недовольные. Как-то Макс очень обиделся, что Эльвира, в результате каких-то интриг, получила приглашение на заграничный кинофестиваль, где были все кинозвезды, а взяла с собой только Роберта. Эльвира сказала, что приглашение добыла она на “плюс один”, а не на “плюс четыре”, а Роберт больше подходит к ее платью.

…На самом деле, она не взяла Максика, потому, чтобы его смазливая морда не привлекала фотографов — не нужно, чтобы морда примы-балерины ее фирмы появлялась в журналах, где потенциальные клиенты увидеть могут…

Макс после этого целые две недели поддерживал с Эльвирой холодные, рабочие отношения, не выходил в общую гостинную, демонстративно официально здоровался с японцем и индейцем, на Роберта вообще не смотрел, но потом, сдался, конечно…

Затем внутренние споры стали возникать все чаще.

Индеец, тот, все время ссорился — то с Эльвирой, то со всеми ребятами, все время бунтовал — то ему не так, то не этак — нервный какой-то. Роберт убеждал всех, что “мадам Эльвира лучше знает, что кому нужно”, а он вообще-то старший — пусть слушаются, только японцу было все пофиг — настоящий самурай. Наверное, потому, что он тормоз. И получается у него дольше других тоже поэтому. А самый лучший — это он, Макс!

Гарем распался после того неудачного Нового Года. Эльвира затеяла праздничную групповушку. Но не просто так, для баловства, а для дела! Сейчас модно мультикультурность, толерантность, вся вот эта фигня… Снимем на камеру, продадим фильм… ну помните, как у Мадонны в молодые года… Пробьем тему с шоу-бизнесом, может пойдет, денег подымем.

У Макса небольшой был опыт подобных мероприятий, раза два, и оба раза ему не понравилось — в этом деле он не командный игрок, работает соло. Но хуже этой групповушки он ничего не видел.

Все эти красавцы разных цветов, эти, отобранные мадам Эльвирой, жеребцы с лучшими сексуальными данными, очень друг друга стеснялись. Злились и раздражались. Прятались по углам большой квартиры. Голая Эльвира бегала по комнатам и, кнутом и пряником, пыталась собрать свой гарем в кучу. Никто не слушался. Только кроткий Роберт сидел голый в кресле и, не глядя на всю эту кутерьму, читал газету, ожидая сигнала к началу съемок.

Облажались все, ни у кого не получилось. Кроткий Роберт не участвовал. Эльвира была вне себя, приказывала им “виагру, что-ли, принять, или кокс, раз такие дебилы!”, призывала взять себя в руки и “быть мужиками!”, но потом устала уговаривать, сказала, чтобы приходили по одному… Но они так взбесили Эльвиру “своим дебилизмом”, что у нее не получалось завестись… Последним был индеец, она велела ему перья в волосы вставить, может это ее возбудит. Индеец гордо отказался, назвав это расизмом. Получил тумака, но все равно отказался. Хотел уйти, но Эльвира схватила его, начала вставлять в волосы перья, обзывая индейца мустангом и что она “еще его объездит!”. Индеец отшвырнул Эльвиру, она свалилась с кровати, начала вопить. Пришел кроткий Роберт, стал бить индейца “за мадам Эльвиру”, Макс с японцем оттягивали здорового Роберта от индейца другой весовой категории, но индеец почему-то подумал, что Макс наоборот, на стороне Роберта, и дал Максу в глаз. Ну, Макс ему ответил, конечно. Но только попал в японца — такая там куча людей была, рук всяких, морд… И началось. Голая Эльвира голосила, воздевая руки к небу, а ее голый гарем дубасил друг друга, выплескивая затаенные, накопленные, и, подавленные мадам Эльвирой, обиды.

Когда начали бить часы, Эльвира принесла поднос с шампанским. Ее четыре красавца изгадили кровью и слюнями ее дорогой белый ковер, разбили друг другу лица, искусали и исцарапали все прочие части тела, перебили посуду, сломали мебель… Теперь дружно сидели на испорченном ковре, навалившись друг на друга, и тяжело дышали… Чокнулись бокалами, поздравили всех с Новым Годом. И пошли спать.

— Мужиков не переделать даже мне, — вздохнула Эльвира, — Но если бы все это заснять — вот это был бы фильм! Подняли бы денег…

Конечно, после такого ребята на друг друга смотреть даже не могли, было очень стыдно даже бесстыжему гарему. Эльвире, как султанше, было стыдно, что она руководила так плохо и допустила такой позор. Стыд — не самая лучшая эмоция для создания крепкой семьи.

Макс не мог работать героем-любовником — замазывал гримом две недели разбитую морду, был похож на трансвестита. Эльвире и трансвестит в бизнесе пригодился бы, но Макс отказывался его играть, потому, что еще и за это побьют на улице.

Японец сказал, что он все уже узнал, что нужно,