За чертой - Карен Тревис

Но это не беда. У нее, кроме всего прочего, есть время.

— А дальше?

В дальнем углу резервного турбинного зала Эдди и его собеседник надежно укрылись от чужих ушей. Панели ретранслятора моргали, и на лицо парнишки ложилась прозрачная радуга отсветов.

— Это ведь не опасно, да? — продолжил Эдди. Молодой лейтенантик, Барри Йун, оказался ценнейшей находкой. Парень был в курсе дел и хотел оказать Эдди услугу. Он умирал со скуки, и ему представлялось, что Эдди прожил насыщенную, полную увлекательных приключений жизнь. Удивительно, сколь многого можно добиться, рассказывая время от времени хорошие байки.

— Ну так вот. Они забрали сюда экипаж «Фетиды». Эта посудина летит так медленно, что мы без труда нагнали ее и высадились на борту.

— Зачем?

— Из соображений безопасности. Ошибка системы.

— Критическая для людей и совершенно не опасная для исенджи и юссисси?

Губы Йуна несколько секунд беззвучно шевелились. Эдди ощутил теплую волну триумфа. Пусть думают, что тебе почти все уже известно. Пара реальных фактов, многозначительная улыбка, эффектная пауза — и собеседник выложит все остальное.

— Эх! Я тоже считаю, что это глупая история. Мои источники говорят, что дело в этой биотехнологии. Знаешь, сколько за нее предлагают?

— Нет. Удиви меня.

— Я налаживал для босса связь по секретной линии — ТМСИ небезопасна. Понятное дело, речь шла не о погоде на Юмехе. Проверяют каждого, кто контактировал с Франкленд. Даже вас.

Эдии выставил руки ладонями вверх.

— Гляди. Волос нет.

— Они даже мешки с телами распаковали. Все прочесали самым частым гребнем. Речь шла о том, как добраться до колонистов.

— Они — это кто?

— Группа из отдела исследования и разработки.

— А ты откуда знаешь?

— Я курирую многие сеансы связи. А еще они не особенно остерегаются разговаривать при стюардах, а я со стюардами на короткой ноге.

Знаю, подумал Эдди.

— Ты покорил и мое сердце тоже, — усмехнулся он.

— А что случилось с теми двумя, которые в полиэтиленовых мешках?

— Ну… Парек казнена за убийство ребенка инопланетян. Она расчленила его, начхав на приказ не брать образцов. А Гальвин, опять-таки ослушавшись приказа, вышла из лагеря в неурочное время и попала под перекрестный огонь. Мораль сей басни такова: делай, что велено, и все у тебя будет хорошо.

— Ох, надеюсь, когда «Хируорд» прибудет, на его борту будет достаточно орудий.

Спокойно, мысленно приказал себе Эдди.

— А я думал, «Хируорд» — исследовательский корабль, — соврал он, помня, что, когда покидал землю, такого корабля в реестре еще не было.

— У нас есть большие космические корабли и маленькие космические корабли. Космический флот слишком мал, и поэтому специализированных судов не строят. На все, что летает, устанавливают как можно больше оружия. Повезло нам, что они послали не какую-то захудалую субмарину.

— Надеюсь, они сообщили исенджи, что «Хируорд» к нам летит.

Брови у Йуна взлетели вверх.

— Это же секретно.

Настолько секретно, что Линдсей решила об этом не упоминать. Хотя, возможно, ей тоже не сказали. Вводить корабль на спорную территорию — серьезная провокация. Эти расы враждуют между собой уже много веков. Неужели ФЕС и вправду считает, что за двадцать пять лет они успеют помириться и облобызать друг друга? Вероятно, кстати, Альбион снова поссорился с Альянсом. Нет мира в Федеральном союзе.

Эдди, однако, не думал, что вес'хар — да и исенджи, раз уж на то пошло, — интересует, кто там, в далекой Европе, главнее.

— А я не прочь повидать старых товарищей, — заметил он, стараясь не подавать виду, что вопросы о «Хируорде» жгут его, как угли за пазухой. — Или это тоже… секретно?

— До четверга они в карантине. Думаю, потом совершат набег на кают-компанию в поисках пива.

Но Райат уже разгуливает по кораблю. Это о чем-то говорит, вот только Эдди пока не знал, о чем. Он решил не отпугивать удачу. Йун уже выложил достаточно.

Эдди почти сожалел об этом. Здесь то, что ты знаешь, имеет значение. И это самое дерьмовое во всей ситуации. На Земле ты пешка, мелкая сошка, пустое место. Ты не несешь ответственности за последствия распространения информации, проводишь журналистское расследование, а потом всякие Шан Франкленд идут и действуют, основываясь на твоих утверждениях. Ты же можешь преспокойно пойти в паб и пропустить кружечку пива, а на следующее утро взяться за что-то новенькое. Никто не пострадает.

А здесь он не пешка. Он журналист — народ — общество. Он — все те люди, которые не носят форму, военную или корпоративную. Информация, которую он собирает, по-настоящему значима, и последствия будут иметь место здесь и сейчас. И речь не о броских заголовках и призывах отстранять министров от должности.

А значит, нужно быть очень-очень осторожным.

— Барри, а как у нас обстоят дела с вооружением? Много его?

— Зависит от того, что ты понимаешь под «много».

— Больше, чем просто дальнобойная пушка и пара орудий ближнего боя.

Йун вскинул брови.

— О, намного больше. Брать-то приходится с запасом — назад, если что забыл, не вернешься.

— Вот черт, — пробормотал Эдди.

Арас встал достаточно рано, чтобы оказаться на полях раньше других и поскорее заняться своими посевами. В предутреннем свете он видел достаточно хорошо, чтобы не повредить молодые растеньица, окучивая их. К тому же в это время гораздо прохладнее, чем обычно, и больше похоже на Безер'едж.

Арас тосковал по Безер'еджу. На Безер'едже ничто не напоминало о вынужденном безбрачии.

У входа в один из домов молодой отец наслаждался утренним ветерком, прислонясь к дверному косяку и прижимая к груди младенца. Арас слышал монотонный звук, который он издает — Шан называла это мурлыканьем. Мужчина кормил ребенка грудью и думал о чем-то своем. Увидев Араса, он просто кивнул в знак приветствия.

Арас ощутил пронзительную боль, но кивнул в ответ и поспешил дальше. Вот еще одна причина, по которой ему трудно во Ф'наре. Человеческие младенцы не пробуждали в нем никаких инстинктов. Он распознавал лишь их гнев или недовольство. Они не особенно ему нравились: несформированные гефес, требовательные, капризные, эгоцентричные, почти невыносимые, пока не научатся взаимодействовать с остальным миром.

Неудивительно, что многие люди так с этим и не справляются.

Арас вытащил из сумки мотыгу и прикрепил к ней самое узкое лезвие. Пора собирать желтолист, он совсем спелый. Арас смял в пальцах кончик листка — тот сморщился, как тряпочка. Листья из жестких и красных стали мягкими и золотистыми, значит, токсины ушли в корень, и можно собирать урожай.

Араса токсины не пугали, но он собирал желтолист в положенное время. Сегодня соберет больше, чем ему нужно, и отнесет на пищевые склады в пункт обмена излишков. У христиан в коммуне Константин тоже действовала система распределения пищи, но кто-то обязательно занимался учетом продуктов и следил за тем, чтобы каждый вносил свою долю и потреблял не больше, чем ему полагается. Иначе система не работала.

А я считал, что понимаю их.

Он прожил с людьми гораздо дольше, чем со своими собратьями вес'хар. Тело его присваивало человеческие гены, которые с'наатат находил в вирусах, бактериях и отмерших клетках кожи. Но смешение крови с Шан дало гораздо более полное понимание того, что значит быть человеком, и это понимание повергло его в шок.

На самом деле я не понимал их никогда.

Арас взвесил мотыгу в руке. Черенок похож на… на оружие, на какую-то дубину. Не его воспоминания — ее. Сжимая палку, Арас ощущал гнев, ужас, и еще ему казалось, что он знает что-то такое, что навсегда перевернуло мир с ног на голову.

Он отбросил мотыгу и сосредоточился на воспоминаниях. Что бы там ни произошло, он должен знать. Что оставило в ее памяти такой глубокий след и почему это важнее всего остального?

Человеческие воспоминания, которые передаются с генами, совсем не такие, как у исенджи. Эдди как-то раз показал ему, как монтируют кинопленку, и Арас подумал, что нашел хорошее сравнение. Воспоминания исенджи точные, подробные, последовательные, как хорошо подогнанные друг к другу кадры, а у людей они отрывочны и перемешаны — как будто перематываешь на большой скорости разные куски пленки, и пустые кадры чередуются с яркими снимками.

Воспоминания исенджи — из области прошлого. А у Шан — из области «сейчас».

Арас погрузился в них.

Кто-то сидит на жесткой скамье. Это Шан. У нее в руках тяжелая дубинка. Невероятно. Сделай же что-нибудь. Поквитайся. Восстанови баланс. Дверь распахивается, из нее льется столп желтого света, и кто-то, кого она знает и уважает, велит ей разобраться с этим. Холодный выброс адреналина… пустота… Дубинка как будто становится частью руки. Сладостная, животная ярость… Лицо какого-то мужчины, он ухмыляется, но потом улыбка сползает с его губ…