Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

— Что-то не так, детка? — недовольно спросил Артём.

— Мне тоже надо кое-что узнать, — я отвела глаза, скинула его руку со своего сердца, так как она почему-то уже ползла выше, игнорируя всякую добропорядочность, и дождавшись его положительного ответа, я вновь устремила свой взор на него: — Та девушка, с которой мы пересеклись на вечере у мэра. Она ведь много для тебя значит, — Шер не менялся в лице, просто внимательно слушал, — скажи, ты её… любишь?

Я зажмурилась, сказав это слово. Почему-то в его присутствии оно звучало нереально интимно и даже сексуально, но как всегда это бывает, было одно великое «но»: звучало оно не в отношении меня.

Не знаю, чего я пыталась добиться, зажмурившись, может лучше следовало заткнуть уши, чтобы не слышать его ответа, от которого моё сердце просто на просто разбилось со звоном стекла из серванта, которое было неудачно задето пробегавшим мимо ребёнком:

— Да, люблю.

Это было… как ножом по сердцу, как если делать операцию без наркоза или варить в кипящем котле — больно и одновременно с этим неизбежно.

Надо было тоже попросить его соврать. Он бы сделал это, ведь сам просил меня о том же. Но я не солгала. И он не солгал.

— Ясно… — прошептал кто-то моим голосом, но точно не я. Кто-то внутри меня, потому что я уже смело причислила себя к числу мёртвых, но слезать с его колен не спешила — меня словно разбил радикулит или огорошил паралич, я не могла и шелохнуться. Лишь мои губы прошептали это безжизненное «ясно». Как глупо, какая же я дура.

— Ты такая глупая, — словно прочёл мои мысли улыбчивый голос Тёмы. Как голос может улыбаться? Но несомненно, так оно и было. Я даже глаза открыла, чтобы убедиться, что на его губах блуждает улыбка. И — та-дам! Она присутствовала, образуя симпатичные ямочки, которые формировались на его личике, только когда он улыбался от сердца, а не скалился из-за тупых бредовых шуточек, лишённых гуманности. А далее он вновь меня ошарашил: — Вика моя сестра.

То ли он вновь прочёл мои мысли и решил соврать, то ли это была правда — я не знала. Знала лишь, что хочу верить его словам. И верила. Но не нашла ничего лучше, чем переспросить:

— Правда? — а на сердце стало так легко-легко, что я готова была улететь в небо накачанным аргоном шариком.

— Правда, — он доверительно смотрел на меня тающими айсбергами радужек глаз. На свете около трёхсот двадцати тысяч айсбергов, и все они сконцентрированы на Северном и Южном полюсах, но две мои персональные льдины настойчиво преследуют меня в средней полосе, игнорируя любые законы природы.

Во мне из-за создавшегося момента открылся великий оратор, и я стала быстро болтать всякую чушь, словно мне алкоголь в голову стукнул, я и правда была пьяна Шериданом:

— А я думала, что у тебя нет сестры, а есть только брат, но это здорово, что у тебя есть сестра, знаешь, у меня тоже много братьев и се…

Он вновь приложил палец к моим губам, сказав при этом: «Тсс!» Я замолчала. А далее было то, чего я вообще никогда и в жизни себе представить не могла: хриплым до невозможности, возбуждённым и страждущим голосом он пропел мне шёпотом на ухо всего две строчки, но этого мне хватило:

Пеплом сигаретным я упаду к твоим ногам,

Стану дымом нежным и прикоснусь к твоим губам…[13]

Как гласит «Газпром», мечты сбываются, и моя мечта сбылась.

Канистра для заправки бензином моторчиков мыслей-автомобилей опустела, став монументом нашему иссякнувшему потоку слов, который был прерван отстроенной, словно по волшебству, плотиной — поцелуем. Его горячие губы накрыли мои, обжигая своим жаром. Я не пыталась вырваться, у меня и в мыслях не было, что что-то не так — нет, всё именно так, как и должно быть, а мои ладошки крепко сжимали его футболку, в области груди, словно я держалась за неё, боясь упасть в омут с головой и прочими конечностями. Я таяла, как самая распоследняя глупышка, закрыв глаза, и наслаждаясь моментом. Наверное, я напоминала девицу из рекламы йогурта, они там все такие расслабленные, пребывающие в эйфории.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Артём крепко держал в своих руках мои плечи и больше (по крайней мере, пока) не предпринимал попыток опустить их на эрогенную зону. Хотя о чём я — всё моё тело в его руках превратилось в таковую. Он меня держал безобидно за плечи, а учитывая, что сам он весь мокрый от дождя и я, прижимаясь к нему тоже вся промокла, то создавался некий совсем не безгрешный союз.

Его поцелуй был жёстким и даже властным. Так целовал бы уверенный в себе человек. Хотя я мало понимаю в поцелуях. У меня было-то оно лишь с одним, я не считаю поцелуи с Шером, о которых слышала от братишки — те я не помнила. А те, что помнила, были детскими, как у мультяшных героев, без всяких французских штучек. Шер не наседал и не сдвигал меня с места, просто крепко держал, когда вершил своё тёмное дело, я была податлива, как маргарин. Мои губы под его напором разомкнулись, и он легонько укусил меня за нижнюю, призывая к содействию. Я, жутко стеснительная в жизни, сейчас об этом забыла, и на призыв Артёма ответила с удовольствием.

И понеслось…

У меня кружилась голова от его настойчивых, алчущих ответной страсти губ. Его руки, выпустив плечи, стали гладить мой чувствительный затылок, я мурлыкала и даже (о, бог ты мой, в лучших традициях порнофильмов, нет-нет, я их не смотрела, но знаю) постанывала. Но муженёк и сам хорош — он вторил мне и, кажется, летал где-то на частотах нирваны. Я осмелела, сняв руки с его отвердевшего грудного мышечного массива, тоже переместила свои руки: одну на его щёку, другую — на затылок, и стала водить пальцами по выбритым «дорожкам» эмблемки FJB. Это вызвало бурную реакцию. Не только у него, но и у меня, я чувствовала, что желаю большего. Это витало в воздухе, а мокрая одежда помогала ощутить физически.

Но границы мы не пресекали, держа себя в рамках. Один раз уже нарушили, поженившись, — второй раз, думаю, будет перебор.

Не знаю, как долго мы целовались, время текло, как песок утекая сквозь пальцы, но останавливаться казалось смерти подобно. Я думала, что если оторвусь от его губ — то этот момент канет в Лету и станет историей, а мне хотелось чувствовать их солоноватый вкус и протянуть поцелуй как можно дольше. Я уже задыхалась, захлёбывалась и не могла остановиться, как ненасытное животное в засуху, нашедшее оазис в пустыне. И продолжала тыкаться в чувственные губы, пока неожиданно для себя, не оторвалась — сама — и не упёрлась щекой ему в плечо. Его сердце, казалось, хотело вырваться на свободу, может у него там тоже живёт колибри? Хотя это не брутально, скорее всего у него в грудной клетке живёт горный козёл, скачущий по горам, по долам на реактивной скорости с пропеллером в попе, работающим на уране, — это больше похоже на правду. Его «широкоформатная» грудь продолжала вздыматься, но он молчал. Ждал, что я первая заговорю?

— Я загадал, что не влюблюсь в тебя, — неожиданно раздался его запыхавшийся голос, который хозяин силился восстановить и который вверг меня в состояние анабиоза. Я замерла, приклеившись к груди Артёма, и тупо слушала выдаваемые его сердцем хиты. На большее я способна не была, потому что таких откровений уж точно не ожидала и опешила.

А он продолжал:

— Желание, на одуванчиках, помнишь? — я не ответила, но потёрлась о его плечо щекой, подрастеряв все слова. Наверное, путём слюнообмена они через рот все укатились ему голову. — Так вот, я загадал, что не влюблюсь… в тебя.

Я ещё секунд тридцать собирала пазл из его слов, затем меня осенило, и я вдруг снова обрела способность говорить, произнеся свою догадку:

— Твоё желание ведь не должно сбыться, Тём…

— Знаю.

— То есть, методом «от обратного», ты в меня влюб…

— Детка, — он прижал моё лицо к своей груди так, что я не имела возможности досказать свою обличительную правду. — Ты что, веришь во всякий бред с желаниями? С желаниями на одуванчиках? — это он решил уточнить свой и так понятный вопрос. — Может, ты и гадалкам веришь, и во всякие тупые пророчества?