Странствия Шута - Робин Хобб

Он пытался уползти глубже в сугроб, я надавил на нож сильнее, и он затих.

- Расскажи мне все, - снова передоложил я.

Он скосил глаза на свой пах, часто и мелко дыша.

- В доме была маленькая девочка. Пандо любит таких. Он изнасиловал одну, может и больше. Не думаю, что он убил кого-то из них. Мы не взяли ни одну из них с собой, - вдруг он нахмурился. - Мы очень мало забрали из того дома. Я взял меч. Но пленных было всего двое. Мальчик и его служанка. И все.

Я видел, какая путаница творится в его голове, он пытался вспомнить все и при этом не мог вспомнить Эллика.

- Где мальчик со служанкой? - мой нож расширил дыру в его штанах.

- Мальчик? - проговорил он, будто припоминая свои собственные слова. - Мальчик ушел. С остальным беглецами. Они все, вопя, разбежались во все стороны.

- Стоп, - я поднял руку. - Расскажи подробно, что произошло, когда вы потеряли пленников. С самого начала.

Я поднял лезвие ножа, и он облегченно всхлипнул. Но я со скоростью кошки ткнул нож под его второй глаз. Защищаясь, он вскинул окровавленные руки.

- Не надо, -  предложил я и заставил его лечь на спину в снег. И слегка надрезал кожу, неглубоко, но так, чтобы он вскрикнул.

- Тише, - сказал я. - Начинай.

- Это было ночью. Мы были пьяны, мы праздновали, - внезапно он остановился. Неужели он вздумал утаить что-то от меня?

- Праздновали что?

Он несколько раз вдохнул.

- У нас был пленник, который мог колдовать. Который мог заставить других людей не видеть нас… - его голос затих, очевидно, он пытался разобраться в обрывках воспоминаний.

- Я ненавижу тебя, - дружелюбно сказал я. - Мне нравится причинять тебе боль. Ты должен дать лишь повод, чтобы я заставил тебя сильнее истекать кровью. Насильник не должен быть красивым. Насильнику не нужен нос. Или уши.

Он быстро заговорил:

- У нас был бесхребетный парень. Мужчина, который выглядел как мальчик. Винделиар – тот, кто мог заставить забыть о чем-то. Мы увели его от бледного народа и убедили наслаждаться жизнью. Использовать магию для того, что ему хотелось делать. Мы хотели, чтобы он стал таким, как мы, и думал, что мы друзья. И это сработало. Он стоил больше, чем остальные, больше, чем все, что они предложили нам. Мы собирались взять их обратно в Калсиду и продать на рынке как рабов, оставив себе лишь мальчишку-колдуна.

Здесь была еще одна история, но мне это было неинтересно.

- Вы праздновали. Что произошло?

- Я хотел женщину. Я считал, что мне не нужно спрашивать разрешения. Они были частью добычи, и у меня есть право на долю. Но нам не дали их… - снова он неуверенно замолчал. Забыв Эллика, он не мог понять, почему работал на женщину, и что удерживало его от насилия над пленницами. Он нахмурился. - Мне пришлось взять самую уродливую. Ту, которую никто из наших и не посчитал бы за женщину. Но была одна… - он снова остановился в недоумении. Я дал ему возможность собраться с мыслями.

 - Она начала кричать прежде, чем я прикоснулся к ней. И так яростно боролась, когда я пытался раздеть ее.  Если бы она не… мне бы не пришлось… я бы не сделал с ней ничего, кроме того, что можно сделать с женщиной. Не сделал бы ничего такого, что бы убило ее! Но она все визжала и визжала. И кто-то привел Винделиара, чтобы он тоже встал в очередь… наверное. Не знаю. Что-то произошло. А! Женщина, старше и жирнее, и мы собирались взять ее тоже. Но потом… Все посходили с ума. Мы бегали за ними, охотились на них… а потом мы пошли друг на друга. Братья по  оружию. Мы вместе ели, дрались бок о бок последние четыре года. Но это тот, кого она привела с собой, который делал нас невидимыми для других людей. Он пошел против нас, заставил забыть наше братство. Все, что я мог вспомнить - это обиды, когда они обыгрывали меня в кости, забирали женщин, которых я хотел, или ели больше, чем была их доля. Я хотел убить каждого. Убил двоих. Двоих моих напарников-воинов. С которыми мы вместе принимали обеты. Один ранил меня в ногу, прежде чем я убил его. Риддик. Это он сделал, а я знал его пять лет. Но я сражался с ним и убил.

Слова слились воедино, я не обращал внимания на боль, что причиняю ему, и не прерывал. Где в безумии этой ночи была моя малышка? Где сейчас Пчелка и Шайн? Где-то за пределами лагеря, истекая кровью в снегу? Захвачены сбежавшими наемниками?

- Те, кто нас нанял, эти бледные... Они не могли сделать этого с нами, они никогда не боролись. Они слабые, не умели обращаться с оружием, почти не выносили холода и походов. Они всегда умоляли нас идти медленнее, больше отдыхать, найти больше еды. Мы так и делали. Почему? Почему воинами командовали хныкающие женщины и слабые мужчины? Из-за темной магии, которую они применяли. Они сделали нас слабаками, посрамили, а потом натравили друг на друга, - из его груди вырвалось нечто среднее между воплем и рыданием. - Они забрали нашу честь!

Неужели он надеялся пробудить во мне сочувствие? Он был жалок, но не настолько, чтобы быть к нему милосердным.

- Меня не волнует твоя потерянная честь. Вы забрали женщину и ребенка. Что с ними стало?

Он снова заартачился. Мой нож двинулся по лицу, надрезав ему нос. Носы сильно кровоточат. Он откинулся от моего ножа назад, защищаясь руками, я порезал и их, и он завопил:

- Ублюдок! Ты трусливый ублюдок! У тебя нет воинской чести! Ты знаешь, что я не могу с тобой сражаться, иначе не позволил бы вести себя так.

Я не смеялся. Я приставил нож к его горлу и снова толкнул на снег. Я едва не рычал:

- Разве женщины моего дома видели твою воинскую честь, когда ты их насиловал? Моя маленькая кухарка думала о чести, когда пыталась убежать от твоего друга Пандо? Когда вы перерезали горло невооруженному конюху - это и была твоя честь?

Он пытался отползти от ножа, но я следовал за ним, с его раненой ногой он не мог убежать, как не могла убежать и маленькая кухарка. Он поднял окровавленные руки, а я коленом надавил ему на рану на ноге. Он задохнулся от боли, неразборчиво бормоча:

- Они не были воинами! У них не было воинской чести. Все знают, что у женщин нет чести. Они слабы! Их жизнь не имеет смысла без мужчин. А остальные, те люди, они были слугами, рабами. Не воинами. Она даже не похожа на женщину. Такая уродина, что не похожа на женщину.

Он кричал, когда мой клинок входил глубже, открывая рану на шее. Осторожно. Еще рано.

- Странно, - сказал я, когда он заткнулся. Снова поднес нож к его лицу, он поднял руки, я покачал головой. - Мои женщины научили меня причинять боль тем, кто сделал больно им. Без учета их мнимой чести. Воины, убивающие и насилующие беззащитных, не имеют чести. Они не обладают доблестью, когда бьют детей. Если бы ты не причинил боль женщинам из моего дома и моим слугам-мужчинам, было бы бессчетным делать то, что я делаю с тобой. Но ты сам виноват. Говори. Как долго ты насиловал моих женщин? Столько же по времени мой нож играет с твоим лицом?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});