Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

выглядели всё более взвинченными, задумчиво спросила:

— А что, если я останусь? Сама, по доброй воле? Это изменит твои планы на жизнь и на смерть?

Ганконер очень как-то спокойно повёл атласной бровью, как будто обсуждались незначительные мелочи:

— Да, богиня. Это всё изменит.

— Тогда я останусь. Закрывай эту дыру, поехали обратно. Я намёрзлась и голодная, — и я отвернулась от воронки.

* * *

Мне казалось, что Ганконер станет веселее и свободнее, но он становился всё молчаливее и мрачнее. Прикосновения его были тяжелы, и от него несло жаром, как от раскалённого металла.

Тучи разошлись, и тихие золотистые сумерки спускались на Мордор. Закат красил небо в сиреневый.

Удивилась, когда дракон начал снижаться гораздо раньше, не долетев до крепости Рамалоки. Вопросительно ёрзнула, и Ганконер горячо зашептал на ухо:

— Здесь есть давно остывший вулкан. В воронке на его вершине, куда можно добраться только по воздуху, трава зелена и шелковиста; из-под земли бьют тёплые ключи и на деревьях зреют невиданные плоды. Я не могу ждать. Богиня, ты сама захотела остаться, так не отвергай меня. Стань моей здесь и сейчас.

И грубо, почти с отчаянием признался:

— У меня так стоит на тебя, хоть подыхай.

Я вздохнула и тоже призналась:

— Я хочу тебя до дрожи в коленях, — и, игнорируя его судорожный вздох, — но спускаться не стоит. У меня от переживаний месячные раньше, чем ожидалось, начались.

Он простонал коротко, с разочарованием, и тихо, просительно, сквозь зубы сказал:

— Блодьювидд, для меня ведь это не проблема.

— Нет, пожалуйста. У меня порезаны пальцы, болит живот и голова, и я мечтаю о ванне и покое. Умоляю, дай мне немного времени.

Ганконер очень тихо и очень грязно выругался, направляя дракона дальше, к крепости:

— Хорошо. Три дня, не больше.

Примечания:

mereth en draugrim * — «волчий корм» (квенья)

68. Золото

Скажи, Смирнов, откровенно,

Ты крысу кормил

Из гуманных соображений

Или из шалости?

Смирнов опустил глаза

И сквозь слезы сказал:

— Не из гуманных соображений,

Из жалости.

© О. Григорьев

«В первый раз меня выпороли за то, что я, купив сусального золота, вызолотил и высеребрил Жужу такие места, которые у собак совершенно не принято золотить и серебрить.» © Гиляровский, «Мои скитания»

Как-то Ганконер разговаривает со своими прихвостнями на расстоянии. Это я узнала, когда, с трудом сползя с дракона и разминая затекшие мышцы, вспомнила про Халаннар. На Темнейшего уже налетели приспешники с важными делами, и он порывался сдать меня на руки пришедшим харадримкам и уйти. Вспомнив, торопливо, безо всякого вежества влезла в разговор на чёрном наречии:

— Владыка, у меня есть просьба.

— Я ни в чём не откажу тебе, прекраснейшая, — как он легко переходит с этого отрывистого рычания на музыкальный синдарин!

— Я хочу, чтобы не проводилось никакого расследования и никак не наказывались те, кто рассказал мне… лишнее.

Владыка досадливо прикусил губу:

— Да какое тут расследование… как будто я не понимаю, кто сказал. Хорошо, — он бросил несколько рычащих слов, и пара орков отделилась и торопливо куда-то ушла. — Сейчас твоих служанок освободят.

Во как. То есть, если бы я не вспомнила… Убил бы и прикопал. Злопамятен соловушка и мстителен. И на расправу скор. Успел приказать Халаннар ещё с кем-то в тюрьму законопатить. Интересно, поймут ли его приспешники, что через меня можно получать помилование, и поменяет ли это мою жизнь? Вряд ли. До меня они не будут успевать добегать)

А ведь могла разом всё кончить. Но не захотела жить в мире, в котором Ганконер умер бы второй раз. Кисло бы мне там жилось.

То-то Гэндальф с эльфийскими королями обплюются, если узнают… кстати, об этом:

— Ещё я бы хотела поговорить с Леголасом. Наедине, без свидетелей. Через зеркало или как-нибудь.

Недовольно опустил глаза:

— Не выйдет. В степи, где он сейчас, нет ни зеркал, ни стоячей воды. Могу отправить письмо. Тебе принесут бумагу и принадлежности. Завтра вечером я вернусь и отправлю. Разговор можно организовать с Трандуилом.

И, помолчав:

— Да так и лучше будет. Если ты думаешь, что Лаэголас будет ласков с тобой, то это вряд ли. Ты выдрала его жизнь из моих зубов, но не последовала за ним. Поговори лучше со старым, этот всё понимает… Без свидетелей тоже не получится: неизвестно, на какие пакости способен Трандуил. А если я тебя потеряю после того, как ты сама, по своей воле осталась — неважно, почему ты этого захотела, — Эрин Ласгален умоется кровью. Я был готов отпустить один раз, на этом всё. Ты сделала выбор.

И глазами сверкнул. Владыка Тьмы, да… но с ним умер бы и соловушка. Но ведь замучал, замучал бы насмерть светлого принца! И просьбы со слезами на Темнейшего не подействовали. И тут меня осенило:

— Интересно, если бы я пообещала убить себя в случае твоей казни — Трандуил помиловал бы тебя тогда?

Ганконер вздохнул:

— Да. Меня тут же освободили бы и вручили тебе. Только что к цветущей ветви бы не привязали, как с подарками делают. Но обещать надо было абсолютно правдиво, с безупречным намерением это сделать, а ты так не могла.

И добавил с горечью:

— В моём случае.

Ну, мне это тогда и в голову не пришло.

Что ж, хорошо. Есть, значит, последнее средство, и эльфийские рощи останутся целы. Не прокатится по ним вонючая орочья орда, даже если Ганконер обретёт непомерную силу. И так меня от этого осознания развезло, что плохо помню, как мылась и спать ложилась. А Ганконер опять уехал куда-то со своими разбойниками. Вот удивительно: этой ночью помирать собирался, а как жив остался — так столько дел, столько дел! Да, живым всё что-то нужно…

* * *

С утра хотела сесть писать письмо, но в спальне негде было это делать, а в библиотеку без паранджи не покажешься. Позвала Халаннар:

— Хочу, чтобы тут, — указала на окно с видом на горы, — поставили письменный стол и стул, стеллаж для книг и перегородку, ширму — что угодно.

Та понятливо покивала. Про случившееся мы с ней ни словом не обмолвились. Я думала, что задолжала ей, и сильно. Но говорить тут не о чем — будет случай, припомню.

Смотреть на таскание мебелей не стала, ушла писать на террасу. Сидела, неудобно перекособочившись, с трудом видя, что пишу, — дождь, который вчера унял Ганконер, хлынул ночью с новой силой, и в тени апельсинового дерева и беседки было темновато. Малодушно радовалась, что в глаза принцу смотреть не нужно. Он к чорту в зубы спасать меня