Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

меня. Всё, пойдём. Вижу, тебе неуютно перед адскими вратами, но без этого было не обойтись. Я и сам здесь нечасто бываю.

— А зачем ты здесь вообще бываешь? — не хотела спрашивать, но зачем-то спросила.

— Раз в двадцать девять дней, в ту фазу луны и в час, когда я принёс себя в жертву самому себе, мне приходится развоплощаться, — голос Ганконера был глух, как будто шёл из-под земли, — и в это время мне лучше быть по ту сторону порога.

* * *

Возвращались мы другим путём, через тёмные залы и лаборатории, но их темнота была светом по сравнению с тем, что я только что видела.

В небольшом уютном (госпадя, теперь мне всё, что хошь, уютным казалось!) кабинете Ганконер остановился:

— Прекрасная, ты хотела посмотреть мои книги. Смотри, — и огоньки вспыхнули ярче.

Я огляделась получше: на полу очень хитрая многоцветная пентаграмма, выложенная самоцветами; у стены стол с письменными принадлежностями. Над столом полка с разнородными гримуарами. Всмотрелась: часть названий я не понимала, потому что не знала языка, на котором они были написаны; в другой же части буквы вроде бы складывались в слова, но смысл их был тёмен. Разочарованно выдохнула:

— Эру Ганконер, я недостаточно образованна, чтобы читать эти книги.

Собиралась было отвернуться, но взгляд зацепился за красивую лаковую коробочку, стоявшую в книжном ряду. На ней ничего не было написано. На всякий случай опасливо спросила:

— Можно?

Получив утвердительный кивок, залезла в коробочку и поразилась, найдя там роскошную колоду карт ручной работы со вполне узнаваемыми мастями, королями, дамами и прочим. Немного обрадовалась и немного испугалась. Задумчиво гладя пальцами шелковистую поверхность, вздохнула:

— Эта вещь была в моём мире.

— Азартные игры легко расползаются по мирам, Блодьювидд, — Ганконер заулыбался. — Какие ты знаешь: эболе, риасту, шафкопф?

Я мрачно помолчала и ответила:

— В дурака могу.

— О, эта игра мне незнакома. Пойдём, научишь, — и Ганконер открыл следующую дверь, за которой оказалась его спальня, в которой я уже бывала.

Обрадовалась — мне уже давно хотелось по-маленькому, а спросить как-то стеснялась. Потыкала в сторону небольшой двери, почти сливающейся с чёрной стеной:

— Удобства там? — и, еле дождавшись кивка. — Можно?

Почти рысцой устремилась туда, и, войдя, забыла, чего хотела. Мои удобства были верхом хорошего вкуса и сдержанности относительно ЭТОГО. Сползая по стенке, икала и взвизгивала от смеха, успокаивающе взмахивая рукой Ганконеру, обеспокоенно сунувшемуся следом:

— Всё хорошо, владыка. Я просто поражена этим великолепием. Простите, я через минуту.

Он понял и закрыл дверь.

Я ещё посидела на корточках и кое-как поднялась.

Пирамида из чистого золота высилась передо мной, и на вершине сияла скульптурная композиция «Два крылатых дракона и унитаз между». Бедный Ганконер.

Из сортира я вышла чинно, с приличным лицом, и ничем не намекнула на произошедшее.

Ганконер стоял у камина, разливая по бокалам шипучку. Кажется, ему нравится шампанское. Взяла бокал и спросила:

— А где играть будем? Тут только кровать…

Ответ был лаконичным:

— На ней. Или ты предпочитаешь на полу?

Старательно проигнорировав неприличный интонационный намёк, спокойно забралась на кровать и устроилась, опершись спиной на подушки. Они пахли Ганконером, и это сбивало с толку. И сам он, непринуждённо улёгшийся на живот на другой половине кровати, чуть ближе к ногам, а не к изголовью.

Это прошло, когда начала учить игре. Я забылась и превесело провела время, хохоча над шутками Ганконера и почти всё время проигрывая ему. Потом он учил меня риасте, простейшей карточной игре Средиземья. Тут я проигрывала не почти, а всё время, и втихаря радовалась, что не на раздевание играем. Он бы меня в два счёта без ничего оставил. Смутилась только в самом конце, когда начала зевать и сказала, что мне пора. Ганконер помолчал и вдруг повернулся с живота на бок. Я, скользнув взглядом по вздутию в паху, отвела глаза. Отвернулась, чувствуя, как лицо заливает краска, и трусливо начала сползать с кровати. Ганконер мягко, насмешливо протянул:

— Блодьювидд, ну что ты… такая эрекция пропадает… ты же хочешь меня. После того, как ты потрогала мои уши, я не сомневаюсь в этом.

Трясясь от жара и от озноба, отрицательно покачала головой:

— Мне пора.

Ганконер встал с постели и вздохнул:

— Я провожу тебя.

Через сад шли молча, и прохлада дождя не могла остудить мои пылающие щёки. На пороге спальни Ганконер тихо укоризненно спросил:

— Что, оставишь меня сгорать от желания, и сама опять будешь пить мандрагору? Сладкая, зачем ты нас мучаешь?

Стыдясь, всё-таки спросила:

— А ты? Пойдёшь к кому-то из харадримок или позовёшь демоницу?

Он удивительно долго молчал, и я уже подумала, что он не ответит, но он ответил:

— Нет. Замена горька, давно перестал пытаться забыться так. Я вернусь, обниму подушку, пахнущую тобой — и помогу себе рукой, представляя, что меня трогаешь ты.

Я постояла молча, пытаясь начать дышать, и протянула руку, чтобы прикоснуться к нему на прощание, но он отстранился:

— Нет! Хватит, я на грани. Боюсь наброситься на тебя прямо здесь, и начать покрывать, как жеребец кобылу. Не хочу так с тобой. Прощай, — и он резко развернулся.

* * *

Промучавшись ночь, заснула под утро и проспала не знаю сколько: за окнами всё лил дождь, и сложно было понять, какая часть дня. Как-то очень странно и нехорошо я себя чувствовала. Понятно, что тело моё находится в раздрае и душа болит, но было что-то ещё. Что-то очень нехорошее. Оделась, побродила по покоям, высунула нос на улицу — ничего. Задумчиво брела обратно, когда наперерез метнулась харадримка. Удивилась, узнав Халаннар: та обычно ходила не спеша, с достоинством. Сейчас её трясло. Она сделала над собой усилие и замерла, но посеревшие губы дрожали:

— Госпожа! Я не должна говорить, но вы дали мне свободу — я ценю. И приму смерть, какую измыслит повелитель, но не смолчу сейчас. В саду недавно схватили беловолосого мужчину. Я не видела, видела Иртханну. Говорит, он взялся ниоткуда. Тени набросились на него и скрутили, а уже потом появились воины повелителя и он сам.

Почувствовала, как и мои губы начали трястись:

— Как ты думать, куда его вести? — от ужаса говорила ещё хуже, чем обычно.

Халаннар удивилась:

— Как куда? В пыточную, конечно. Мужчина, проникший на ночную половину повелителя, должен умереть в муках!

Так, в дезабилье с ночной половины высовываться не стоит…

— Платье, быстро!

Трясущимися руками, путаясь, накинула золотые вериги и быстро, но не бегом вышла из своих покоев. Стражи было не видно, пока я не крикнула. Тут