Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

Человек невысокого роста, в черном кафтане геттингенского сукна, в высоких сапогах, с мечом на перевязи и черной широкополой шляпе, стоявший неподалеку от единственного исправного орудия, проводил их печальным взглядом. Рядом с ним располагалась группа вооруженных крестьян, настороженно следившим за каждым выпускаемым из замка ядром.

- Дайте арбалет и стрелу. – Обратился человек в черном к ним.

Получив требуемое, он скинул шляпу на землю, мотнул головой чтобы не мешали длинные светлые волосы, зарядил арбалет, несколько мгновений высматривал подходящую мишень, нашел ее, прицелился и спустил тетиву. С жужжанием пчелы стрела ушла в сторону замка. Все видели, как неосторожно выглянувший из-за каменного зубца воин всплеснул руками и завалился на спину.

- Вот так! – Сквозь зубы произнес стрелок.

- Браво, Нильс! – Раздались восторженные крики.

Стрелок спокойно подобрал шляпу, несколько раз потрепал ее по коленям, отряхивая от пыли, аккуратно водрузил обратно на полагающееся место, арбалет закинул на плечо и обратился к рукоплескавшим.

- Для штурма нужно много лодок. Их у нас нет. Поэтому оставляем здесь пушку и людей в количестве, достаточном для продолжения осады. Пусть сидят и ждут, что крепость сама откроет ворота. Штурма не будет! Мы с основными силами двигаемся к Чусе, чтобы достойно встретить королевское войско, которое сейчас туда направляется. Коня мне!

Приказание было немедленно исполнено, и человек в черном, не расставаясь с арбалетом, легко поднялся в седло и поехал прочь. Меньшая часть крестьян расползлась по берегам лагуны, принялась обустраивать лагерь и разводить костры. Остальные густой серой массой, отливавшей всполохами осеннего солнца в лезвиях пик и алебард, потянулись за своим вожаком. В безветренном, чуть мглистом от воды воздухе поднимались первые дымки от костров, превращаясь в серо-черные грибы.

- Мы выступаем завтра на рассвете! – Гилберт забежал на часок к Улле сообщить новость.

- А Бенгт где? Он с вами? Что случилось? – Забросала его вопросами встревоженная жена.

- Восстал Смоланд, его собираются поддержать бонды соседних провинций. Бенгт остался в замке. Он помогает подобрать латы и вооружение для маленького принца Эрика.

- Пресвятая Богородица! – Перекрестилась Улла. – Наш король совсем спятил и тащит мальчика на войну?

- Именно так. Это его личное пожелание. Густав объявил, что Эрик с малых лет должен знать все прелести воинского ремесла. Король считает, что принц слишком много времени уделяет наукам.

- Боже, но он еще совсем ребенок! – Она всплеснула руками.

- Девять лет. – Гилберт пожал плечами. – В конце - концов, королю виднее. Это его сын.

- Но наш Бенгт…

- Бенгту шестнадцать. Он уже солдат короля и обязан подчиняться приказам. А я не просто его отчим, я его капитан.

- Я прошу тебя, Гилберт, не отпускай его от себя ни на шаг! – Взмолилась Улла.

- Конечно, дорогая. – Он обнял, нежно поцеловал жену, чуть отстранился и внимательно посмотрел на нее. Она совсем не изменилась с той самой их первой встречи. Чуть-чуть морщин, которые появлялись, когда она хмурилась. Но, скорее это был не возраст, а переживания, что выпали когда-то на ее долю. Ведь он спас ее! Конечно, не без помощи отца Мартина, но он всегда знал, что, не раздумывая, отдаст жизнь за нее, за Бенгта, за дочь Аннику.

- Что там в Смоланде? – Улла не могла успокоится.

- Восстали бонды. Во главе с каким-то Нильсом Дакке. Они прячутся в густых лесах и всегда нападают внезапно и также внезапно исчезают. Как сквозь землю проваливаются. Еще бы! Им знакома каждая тропинка, каждое болотце. Король бросает на них немецких ландскнехтов, они уходят в лес и не возвращаются оттуда, словно их утаскивают волки. Мятежников так и прозвали «лесные воры».

- Но почему в этот раз Густав берет с собой всех? Когда восставала Даларна англичан оставляли в замке. Я беспокоюсь за Бенгта! – Призналась жена.

- А обо мне ты не беспокоишься? – Гилберт громко рассмеялся.

- Ах, любимый, конечно беспокоюсь. Но когда я знаю, что с тобой рядом Уорвик, Дженкинс, Томас и остальные друзья, мне как-то легче это все пережить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Можно подумать, что Бенгт не с ними!

- Да, прости, дорогой, я совсем забыла.

- Ты забыла, что он не мальчик уже, что он… - Тут Гилберт прикусил язык, чуть не проговорившись о поединке с ландскнехтами, из которого они с Бенгтом вышли победителями. Улла этого бы никогда ему не простила.

Реформы Густава набирали ход, ужесточались. Король окружил себя советниками – немцами, которые теперь в старой доброй Швеции настраивали все на свой лад. Их замыслы централизовать все и вся находили полную поддержку короля. Помимо власти и безоговорочного подчинения своих подданных, Густав лез буквально во все стороны их жизни – когда сеять, когда жать, когда молотить, когда варить пиво. Еще немного и страна должна была бы подниматься и ложиться спать строго по королевским указам, сочиненным бойкими немецкими юристами – Конрадом фон Пюхго и Георгом Норманом. Да, да, именно тем самым Норманом, который посредством пастора Веттермана был призван в качестве воспитателя юного кронпринца Эрика. Но честолюбивого выходца с острова Рюген эта роль не устаивала. Он видел себя гораздо выше – рядом с королем, а не малолетним принцем. Вовремя подвернулись возвращавшиеся из Виттенберга новоиспеченные магистры богословия - Мартин Тейтт и Микаэль Агрикола…, господин Нортон уже замолвил словечко перед Густавом, оставив первого вместо себя воспитателем маленького Эрика, второго отправив в Турку ректором кафедральной школы, а сам превратился в королевского советника. И здесь его интересы столкнулись с интересами другого немца – Конрада фон Пюхго, служившего ранее самим Габсбургам, оттого смотревшего на доктора права прибывшего из Штральзунда с явным высокомерием. Споры между ними были столь ожесточенными, что Густав сам был вынужден развести советников в стороны, поручив одному дела мирские, а Нортону – духовные. Теперь бывший воспитатель кронпринца стал суперинтендантом и фактическим главой церкви, ибо держал в своих руках все ее финансовые нити, от него зависели, как поступления в казну, так и дела сугубо внутренние, вплоть до назначения на кафедру или приход. Кто быстрее расставался с деньгами, тому и доставалась благосклонность суперинтенданта. Но для самого Нортона главным было королевское расположение, а добиться его можно лишь наполнением казны. Следовательно, Нортону предстояло выискивать все новые источники доходов, вызывая гнев и сопротивление духовенства. Облагодетельствованному Агриколе было тут же поручено осуществить перепись всего имущества капитула Турку, как, впрочем, и по всем диоцезам королевства, из собираемой десятины 2/3 теперь забиралось в казну, доходы епископов сократились в два раза.

- Десятину нужно забирать полностью, а пасторам платить из казны. Зачем им столько серебра? Оставить по одной чаше причастия на церковь! И пусть шведы возьмут пример с финнов и выкупают свои колокола, если они им так дороги, что крестьяне готовы бунтовать. – Советовал Нортон королю. – Все диоцезы разделить, чтобы увеличить число епископов, а в скором будущем и вовсе их упразднить, назвав, скажем, интендантами. Ведь если, как учит доктор Лютер, за властью епископов нет схождения Святого Духа, то чем они отличаются от остальных клириков? Чем больше епископов, тем меньше их капитул. И еще! Когда умирает кто-то из членов капитула, то его должность не замещается, а доходы пополняют казну. Они считают, что если перестали платить дань Риму, то платить налоги королевству не столь обязательно. Главный противник – консерватизм церкви и ее приверженность старой католической традиции набивать собственную мошну! Главой церкви, верховным епископом – summus episcopus должен быть только король Густав, по примеру всех германских княжеств!

В этих вопросах Нортон находил полную поддержку даже у своего противника Конрада фон Пюхго. Упсальский архиепископ Лаврентиус Петри после громкой отставки брата, едва не завершившейся казнью, всего боялся и всегда действовал только с оглядкой на суперинтенданта. Церковь хоть и противилась, но выступить против Нортона, а, значит, и короля, не смела.