Гангутцы - Владимир Рудный

Сильный норд-вест бросал то под борт, то под корму множество плавающих мин. Опять вдоль бортов, примерзая к палубе, лежали в леденеющих шинелях и гремящих, как жесть, брезентовых плащах матросы с футштоками, обмотанными ветошью, нежно, как можно мягче, касаясь шаровых мин и переправляя их от одного к другому.

На военных кораблях был установлен жесткий порядок. Назначенные из числа гангутцев коменданты и комиссары палуб никого из пассажиров не выпускали из трюмов и кают во время похода.

Среди боевых кораблей шел электроход, охраняемый тральщиками и катерами. Шел хоженным до войны путем, но теперь это была дорога смерти.

«Гафель», выставив параван-тралы под водой, занимал свое место в ордере, держась уступом влево от впереди идущего. Шесть тральщиков подсекали мины и подрывали мины, но мин оказалось слишком много.

В четыре минуты второго при очередной перемене курса «Гафель» подсек одну за другой девять мин, и пять мин взорвались в его тралах.

Шесть минут спустя стали рваться мины у борта и в корме турбоэлектрохода.

Нет документов этого транспорта. Нет его бортовых журналов. Есть документы других кораблей, где по установленному порядку фиксированы все происшествия в походе, есть свидетельства очевидцев со стороны и тех, кто был на борту «Сталина» и уцелел.

Все сходятся на ощущении, что первый же взрыв подбросил эту махину вверх. По судовому радио прозвучал призыв к спокойствию, всем оставаться на своих местах, корабль имеет ход.

Со стороны видели, что корабль потерял управление и выкатился влево из строя, ушел с протраленной полосы.

Взрывы следовали один за другим, судовое радио призывало к спокойствию, потом известило, что турбоэлектроход потерял управление и способность двигаться самостоятельно, но сохранил плавучесть и его берут на буксир. Уже многих убило при взрывах, иных сбросило за борт, радио сообщило, что в первую очередь будут снимать раненых и каждый должен оставаться на своем месте, но взрыв следовал за взрывом, некоторым казалось, что рвутся торпеды, иным слышались залпы береговых батарей, все пришло в движение, его было трудно остановить.

Рассказывают об отделенном командире из восьмой бригады сержанте Аверченкове, сидевшем на мешках с мукой в трюме, когда туда после взрыва хлынула вода; автоматом он навел порядок, заставил одних мешками с мукой затыкать пробоину, других по одному выходить на палубу, вода прибывала, люди поднимались наверх, сержант остался последним и погиб, как погибает капитан корабля, оставаясь на мостике до конца.

«Гафель» получил приказ подойти на помощь «Сталину» через десять минут после первого взрыва. Приказ флагмана был принят по радио.

Возле «Сталина» уже боролся с волной эскадренный миноносец «Славный», ему приказал флагман взять «Сталина» на буксир.

«Славному», переполненному пассажирами, надо было прежде всего убрать параваны, но тралящие части перепутались под водой. Матросу Гудкову, как отметил вахтенный журнал, пришлось обвязаться шкертом и в половине второго ночи на третье декабря спуститься в воды Финского залива и распутать тралы. В два часа ночи параваны убрали, матроса Гудкова отправили в машину отогреваться, «Славный» завел буксир, но трос лопнул при новом сильном взрыве мины.

«Сталин» зарылся носом в море, потеряв ход и управление, он дал резкий крен на борт, выравнивали крен, перемещая людей с борта на борт. Но потом все устремились к левому — подветренному — борту, к нему подошел «Гафель», а потом и другие тральщики и катера — флагман по радио приказал всем им снимать с турбоэлектрохода людей.

Сколько может принять тральщик, на борту которого уже есть почти четыреста пассажиров? Теоретически — ни одного. «Гафель» принял еще две сотни, погружаясь в воду ниже ватерлинии, он отошел, уступая место другим.

На «Гафеле» вспомнили в эти минуты жестокого командира «Урала», который решил держать своих пассажиров взаперти в трюмах — установил у люков охрану, чтобы не выпускать даже в случае подрыва. Суровый, жестокий порядок, но только так военная команда может справиться со спасением вверенных ей людей, да еще при шторме, когда волна бросает к борту маленькие кораблики-спасатели, бьет их о борт, а люди прыгают и попадают между бортами в мясорубку или под киль быстро уносимого волной кораблика. Сколько бессмысленных жертв, их не было у тех старших в воинских командах, которые действовали твердо и властно, по уставу.

«Гафель» отошел тогда, когда людям уже некуда было прыгать — на верхней палубе, на надстройках, на снастях, всюду, где только можно уцепиться за что-либо рукой или поставить ногу, висели, торчали, стояли люди.

Пророков, старший в редакционной команде, переправлял своих товарищей на «Гафель», сдерживая торопливых, помогая неловким. Замерзшему матросу Шохину, наборщику типографии, он отдал свой бушлат, надев на себя шинель. В шинель, за пазуху, он запихнул комплект «Красного Гангута», а мешок с «Улицей Маяковского» и своими рисунками бросил в море.

Прыгнуть на «Гафель» он не успел. Его снял и доставил на Гогланд другой тральщик. Там он нашел Мишу Дудина, Женю Войскунского, не было Фомина… Пророков бродил по острову, встречая сотни спасенных и не находя Фомина.

К нему подошел Шохин, протянул маленький блокнотик:

— Ваш, Борис Иванович, возьмите…

— Откуда он у вас?

— Из вашего бушлата. Спасибо вам.

— А я про него забыл…

Блокнотик был сырой, но карандашные рисунки не пострадали. Сохранился и кленовый лист, бог весть когда сорванный на улице Маяковского в городке Ганге и вложенный меж чистых страничек.

* * *

Разрушенный турбоэлектроход несло к эстонскому берегу. Оттуда открыли огонь германские батареи. Они взяли его в вилку, но медлили с накрытием. Военные люди понимали, что цель может быть в любую минуту поражена. Корабли приходили к «Сталину» до самого утра, с рассветом ушел последний катер-«охотник».

Некоторые помнят плоты, построенные из корабельных переборок, обледеневшие, оседавшие в густом замерзающем море, на них люди старались уйти стороной к той части берега, где, им казалось, нет врага.

Другие рассказывали потом о немецком сторожевике, подавшем на беспомощный транспорт буксирный конец, — никто не принял буксира, он упал в воду…

Двое суток дрейфовал турбоэлектроход у оккупированного врагами берега, никто еще не знал, какие муки ожидают выживших героев: они отдали все свое сердце для грядущей победы, они, не знавшие поражения и презиравшие плен, были бессильны предотвратить будущее, но они оставались непокоренные, не склоняющие головы и готовые к борьбе.

* * *

В ночь на пятое декабря «Ермак» повел в Кронштадт пережившую тяжкое испытание эскадру. С финского берега ее преследовали огнем вражеские тяжелые батареи. Их подавили орудия Красной Горки.

У Гогланда вмерзли в лед корабли тихоходного каравана. «Ермак» занят. Надо ждать его возвращения.

Пришел и «Кормилец», трудяга Хорсенского архипелага. Оказывается, все же он шел концевым, топал последний, но его в расчет не принимали.

Перед уходом начальник плавучих средств базы вызвал Шустрова:

— Сможете при любой погоде без охраны и помощи дойти хотя бы до Гогланда?

Шустров обиделся.

— Мы пришли сюда с первым караваном, товарищ капитан второго ранга. Мы дойдем туда, куда задано.

На «Кормилец» погрузили муку и сахар для голодающего Ленинграда.

И вот снова он шел концевым, как полтора года назад, когда на нем добирались на Ханко Богданыч, Вася Камолов и юнга Горденко.

Море нещадно трепало его старый, искалеченный осколками и много испытавший корпус. Волна поднимала его на скользкую, из жидкого льда, вершину, и он слетал оттуда вниз, пропадал на минуту, пока новая волна не выталкивала из пропасти отяжелевший кораблик. Вода заливала все люки, горловины, угольные бункера. Все обмерзало. Все покрывал бугристый лед.

Матросы вычерпывали воду, откачивали ее из машин. Вода замерзала прямо в помпах.

Впередсмотрящие стояли на носу.

Ноги впередсмотрящих примерзали к палубе, рукавицы — к леерам.

В рубке, покрытой наледью, ночь и день стоял у штурвала Шустров.

Он не мог выйти из рубки — примерзли двери.

С каждой милей буксир все больше обрастал льдом и под его тяжестью оседал в воде. Он двигался медленно, отставая от впереди идущих кораблей. Матросы выбрасывали за борт все лишнее: сундучки, чемоданы, всякий ненужный инструмент — и обрубали с палубы лед.

Только один груз был неприкосновенен — продовольствие.

У южного маяка Гогланда «Кормилец» приткнулся к борту транспорта, севшего на мель. Шустров знаками подозвал матросов.

Топорами они обрубили лед с дверей и освободили своего капитана из рубки.