Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

моей стипендии.

— А то как же, — заважничал Олег. — Горячая работа. Кокс даем.

— И все равно — пацан, — безапелляционно сказала Светка. — Вот станешь отцом, тогда будешь настоящим мужчиной. Мальчишки еще совсем не понимают, какая это гордость — быть отцом.

Они шли в кино. Олегу хотелось, чтобы скорее начался сеанс и Светланка знакомо прижалась бы к его плечу.

29

Уже дважды откладывал Павел Павлович докладную Шумкова. После звонка из отдела кадров снова взял ее в руки, пробежал глазами, хотя почти дословно знает, что в ней написано: запил, неделю не появляется в цехе и этим самым дезорганизовал работу третьей батареи, усложнил скользящий график смен, своим недостойным поведением являет дурной пример...

Тяжкие грехи у Пташки. Очень велика его вина и перед товарищами по цеху, и перед рабочей совестью... Прав Шумков.

Вполне справедливым будет появление в левом углу докладной наискосок брошенного скорописью: «Уволить», директорской закорючки и даты. А не поднималась рука у Чугурина. Листает трудовую книжку Пантелея Харитоновича Пташки. Три года довоенного трудового стажа. Служба в армии. Война. На заводе — с первого дня. Служебные повышения. Благодарности. Правительственные награды — трудовые медали, ордена... И за всем этим видит еще Павел Павлович самого Пантелея Харитоновича, его лицо, руки в работе, манеру выступать на рабочих собраниях, нетерпимость к несправедливости. И жену его видит — Власьевну, и дочку... Нет, не поднимется у него рука черкнуть это совсем короткое слово. Снова отодвигает от себя докладную. Вот как оно в жизни бывает... На следующий же день после того, как Пташка напился и не вышел на работу, завком профсоюза решил снять его портрет с заводской доски Почета. Заодно убрать и фотокарточку Пыжова. Как красовались рядышком, так и исчезли. Остались лишь на том месте два незаконченных светлых квадрата.

Теперь Гольцев высказывает мнение, что Пыжова надо выводить из состава парткома, не ожидая перевыборов. Но кого-кого, а Пыжова он, Чугурин, знает с первых послевоенных лет, принимал участие в его судьбе даже на расстоянии, когда откомандировал на Северную Магнитку, следил за тем, как рос, мужал его рабочий талант — время от времени справлялся о нем, разговаривая по телефону с директором череповецкого коксохима... А здесь сколько хорошего сделали его умелые руки, горячее сердце, трезвая голова с первого же дня работы на заводе! Вот и последнее, воплощенное в жизнь его предложение успешно прошло проверку, утвердилось на первой батарее. Теперь есть основание вводить новую серийность на всех действующих печах... Кто бы что ни говорил, но настоящий он коммунист. Кому же тогда быть членом парткома, если не Сергею Тимофеевичу Пыжову! И как после всего этого решать? Какую точку зрения отстаивать?.. Нет, не может Павел Павлович добивать Пыжова, предавать анафеме его и Пташку.

Вот и ломал голову над этой шарадой. И тот, и другой ему дороги. А жизнь вон как их завихрила.

Павел Павлович поднялся, прошелся по кабинету, постоял у окна. Ни до чего определенного не додумавшись, возвратился к столу, решительно подвинул к себе папку с корреспонденцией, углубился в чтение. Переписка у завода обширная: с поставщиками, заказчиками, подрядными организациями: поступают информационные бюллетени, инструкции «Укрглавкокса», указания по технике безопасности, частные письма... Вот предлагает свои услуги инженер, специализировавшийся на производстве фталевого ангидрида, с условием, если ему предоставят квартиру. Предложение заманчивое — такой человек нужен. Но квартиры... С этими квартирами просто беда. Выстроили большой городок, а не хватает. Большинство записывающихся к нему на прием — нуждающиеся в жилье, претендующие на получение квартир. Насколько ему известно, и местные гагаи, работающие на заводе, не хотят по-старому жить, умудряются разными способами перебираться в городок, продавая собственные дома. Конечно, их можно понять — без коммунальных услуг уже трудно обходиться современному человеку.

И еще он подумал: если этот инженер — хороший специалист, жаль его упускать. Цех лихорадит, коллектив никак не освоит технологию производства фталевого ангидрида. Знающий человек был бы очень кстати. Потому и написал на уголке письма. «OK пригласить для разговора». Когда Надя заберет папку, это письмо она переправит в отдел кадров.

Следующей бумагой был ответ Харьковского углехимического научно-исследовательского института. Обещают прислать старшего научного сотрудника. У них в институте действует лабораторная установка непрерывного процесса коксования. А на заводе испытывается пока единственная в стране экспериментальная полупромышленная установка непрерывного коксования, созданная заводчанами в содружестве с учеными Юговского политехнического института. Но некоторые параметры технологического режима неустойчивы. С этим надо разобраться, устранить причины, а потом срочно выдать «Гипрококсу» исходные данные для проектирования такой промышленной батареи. Это уже настоящая революция в коксохимии, и министерство не зря торопит...

Павел Павлович невольно подумал, что за последние десятилетия наука особенно стремительно проникает в производство. Непрерывная разливка стали, кислородное дутье — обыденность. Черная металлургия идет к бездоменной выплавке чугуна. В то же время впервые в истории коксования углей разрабатываются проекты по внедрению самых высокопроизводительных и экономически эффективных непрерывных процессов, значительно улучшающих условия труда рабочих и охрану природы. В науке, технике, производстве развернулся широкий поиск по всем направлениям.

Дверь приоткрылась, заглянула Надя:

— Павел Павлович, к вам просится...

Отстранив ее, в кабинет вошел Пташка.

— И не прошусь вовсе, — заговорил он. — Смотрю, бюрократизм развел, Павлович, Трудовую книжку не вырвешь. Гоняют, как... Говорят, у тебя.

— Прежде всего, здравствуй, Пантелей Харитонович, — прервал его Чугурин. — Садись, пожалуйста. Можешь курить. Пепельницу вон там возьми, — качнул головой в угол кабинета, где стоял круглый столик и два стула.

— А я не собираюсь рассиживаться, — отозвался Пташка. — Мое дело — спето. Какая там статья по КЗоТу за прогулы? Подмахни, по петушкам и — врозь.

— Так-то и поговорить со старым знакомым не о чем?

— Что ж говорить, Павлович. Говорилка дерьмом замазана.

— То тебе лучше знать, — безжалостно сказал Павел Павлович, подвигая ему стул.

И Пташка сел. Он был в новом костюме, чисто выбрит, но с перепоя еще остались в глазах красные прожилки, а руки мелко дрожали. И норов, с каким он появился в кабинете, показался Павлу Павловичу лишь инерцией прежнего Пташки.

— Так что у тебя нового, Пантелей Харитонович?

— Есть и новое — дочку пропил. Пока заливался — расписалась с тем негодником.

— Поздравляю, Пантелей Харитонович! — искренне обрадовался Чугурин. — Это же здорово. Лучшего и желать не приходится. Уладилось, как и должно.

— Я еще и в загсе дам разгон, — угрюмо сказал Пташка. — В нарушение инструкции расписали, не выждали...

— Не срамись, — резко заговорил Павел Павлович. — Чего тянуть, если ребенка ждут. Правильно сделали — видно, не буквоеды сидят.