Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

Но, следуя своим принципам, очевидно, надо считаться и с возникающими реальностями. А они таковы, что ради еще более высокого смысла — ради будущего человека — надо смирить свою гордыню. Ну, а решать за молодых, подходят ли они друг другу, как прорвалось у Пантелея, теперь и вовсе глупо. Посоветовать, высказать свое мнение... но чтобы диктовать, принуждать... Это уже что-то домостроевское, никогда не приживавшееся в рабочих семьях. И здесь Пантелея занесло.

Решив так, Сергей Тимофеевич уже смелее сказал Власьевне:

— Пантелей сам не знает, что творит. Тут он нам не помощник. Надо без него решать.

 — Да как же? — запричитала Власьевна. — Отец он ей...

— Ничего себе — отец, — жестко отозвался Сергей Тимофеевич, — Отказать беременной дочери в крове и куске хлеба?!

— Потому ж и запил, — тихо проронила Власьевна. — Больно ему.

— Ничего, Власьевна, — подбодрила ее Анастасия Харлампиевна. — Он у вас не злой. Просто не может так сразу...

— В конце концов дети сами находят себе спутников жизни, — заговорил Сергей Тимофеевич. — Ростислав вот привел свою и сказал: «Знакомьтесь. Это — Лида». Ну и что ему скажешь? Не смей, мол?.. Нет, Власьевна. То уж пусть Пантелей привыкает к тому, кого дочка выбрала. Конечно, не очень видный зять. Шалопай. Ветер в голове. Повзрослеет — ума наберется.

— Да уж, наверное, против этого ничего не скажешь, — вздохнула Власьевна, всхлипнула. — Спасибо, нашу дуру не отвергаете.

— Ну что вы, Власьевна, — упрекнула Анастасия Харлампиевна. — Как можно? Света для нас...

— Всяко бывает, Харлампиевна, — сказала Власьевна, — Всяко...

* * *

В Югово Анастасия Харлампиевна отправилась во второй половине дня, прихватив кое-какую снедь и полусотенную. Новое общежитие, где Света получила место, находилось недалеко от института, и Анастасия Харлампиевна быстро его отыскала. Вошла в вестибюль, и на нее сразу же пахнуло далеким прошлым, своими студенческими годами, своим, сначала непривычным, а потом ставшим родным общежитием, в котором получала Сережкины еще довоенные письма с треугольным штемпелем: «Воинское. Бесплатно», до тех пор, пока в их любовь не вмешалась Людка Кириченко, не разлучила... И сколько потом пришлось пережить, чтобы вновь обрести друг друга... О, глупая, неопытная юность! Порою и злейший враг так не обидит, как ты сама себя своею неоглядной горячностью.

Анастасия Харлампиевна подавила вздох, подошла к дежурной узнать, в какой комнате живет студентка Светлана Пташка.

— А мы с Пташкой в одной «клетке», — засмеялась оказавшаяся поблизости конопатая девчонка в расклешенных брючатах и кофточке с матросским воротничком. — Идемте, покажу. Вы мама, да? — затараторила она. — Вы еще не были у нас?

— Ну ты и тарахтушка, — улыбнулась Анастасия Харлампиевна.

— Правда? — будто даже обрадовалась ее спутница. — И как вы угадали? Наши девчонки говорят то же самое... А Светланка — ужасная зубрилка. Тут три пары отсидишь, голова — ро! Как футбольный мяч. А она еще и читает. У нее — сила воли. Это вы развивали в ней силу воли? Ей почему-то только отличницей хочется быть. Так, говорит, надо. Она же и себя, и ребеночка замучит. Вы скажите ей.

Анастасия Харлампиевна подумала, что Светина беременность, тогда еще вовсе незаметная, не могла удержаться в секрете, поскольку стоял вопрос о ее исключении из института. Но эта словообильная девица просто уже натурчала ей голову.

— Мальчишкам сейчас никак нельзя верить, — продолжала щебетуха. — Я, на месте Светланки, никогда бы не родила такому обманщику. Она, конечно, не признается, что он обманул ее, — гордая. А тут еще охматдет на студенток не распространяется, в декрет не отпускают... Правда, можно взять академотпуск. Но тогда целый год теряется. Наша классная дама...

— Погоди, погоди, — прервала ее Анастасия Харлампиевна, — не все сразу. Значит, можно брать академотпуск? Я как-то об этом не подумала.

— Элементарно, — важно сказала Конопушка. — А вот мы и пришли. — Рванула дверь. — Светланка! Смотри, кого я тебе привела!..

Анастасия Харлампиевна ожидала увидеть Светлану расстроенной, подавленной несчастьями, свалившимися на ее голову, а она оживленно что-то рассказывала еще одной девушке, тыча пальцем в книгу. И лишь обернувшись на возглас, побледнела, растерянно поднялась:

— Тетя Настя?

— Вижу, не ждала, — заговорила Анастасия Харлампиевна, входя в комнату. — А я думаю, поеду посмотрю, как устроилась. — Поставила сумку на стул, подошла, обняла. — Ну, здравствуй.

Светка ткнулась лицом ей в плечо, разревелась неудержимо. И стыд перед матерью Олега, и треволнения, пережитые в деканате, отчаянная борьба за сохранение живущего в ней ребенка, позор и обида изгнанной дочери — все было в этих слезах. Вот аж когда они хлынули, откликнувшись на простую ласку. Анастасия Харлампиевна гладила ее волосы, взглядом указала остолбеневшим девчатам, чтобы оставили их одних. И те послушно вышли.

— Ничего, доченька, ничего, — тихо приговаривала Анастасия Харлампиевна, словно убаюкивая Светланку. — Бури проходят. И тогда снова светит солнце. У кого их нет — неприятностей в жизни?! Ты уж поверь мне...

И Светка утихла, удивительно нежная, наивная, но когда потребовалось, и сильная девчонка, как теперь убедилась в этом Анастасия Харлампиевна. В ее положении действительно надо было иметь огромное мужество, чтобы отстоять свое право поступать в соответствии со своими убеждениями.

Как раз об этом Светка заговорила:

— Даже щенка жалко. Ведь правда, тетя Настя? Правда? Как же можно выбросить ребеночка! А папа... — Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Ну и не надо. Проживу. Отличникам стипендии повышенные назначают.

Когда она уже совсем успокоилась, Анастасия Харлампиевна сказала:

— С мамой твоей говорили. Просватали тебя за Олега. Не возражаешь быть нашей невесткой?

— А Олежка?.. — обеспокоилась Света, — Я не хочу ему зла.

— Глупые вы, — вздохнула Анастасия Харлампиевна. — Сами не знаете, что вам нужно. Усложнили себе жизнь, запутали... Ну как ты могла, Светонька, позволить такое Олегу?

Светка потупилась, еле слышно проронила:

— Он так хотел...

— Горе ты мое! — с болью воскликнула Анастасия Харлампиевна. — Да мало ли что ему заблагорассудится!..

— Я же люблю его, — прошептала Светка, — Еще с восьмого класса.

В порыве и жалости, и нежности Анастасия Харлампиевна прижимала Светину голову к груди, взволнованно кудлатила ее мальчишескую прическу. Нет, она, педагог, вовсе и не вспомнила об акселерации — ускоренном духовном и физическом повзрослении нынешнего юношества. В памяти зазвучали давние гневные слова матери: «Потаскуха, шлендра, опять бежишь к нему!..» Вот и эта девчонка безоглядно побежала на зов своей любви. Анастасии Харлампиевне и приятно сознавать, что свою любовь Светланка отдала ее сыну, и обидно — Олег очень недостойно повел себя: растерялся, струсил, предал. За всем за этим, конечно, еще проглядывает моральная неподготовленность считать себя мужем, отцом. Это