История моей матери. Роман-биография - Семeн Бронин

Вот эта приходно-расходная книга советского резидента, которую Рене не уничтожила вместе с планами операций китайского генштаба: наверно, впопыхах ее не заметила или слишком уж к ней привыкла.

«Платежи в апреле». (Все в долларах.) «255 — фотокамера.

50 — переводчик.

200 — жена (пребывание в Ханьчжоу).

120 — кантонская девушка.

61 — старый дом.

85 — второй человек из радио.

30 — дочь банкира.

20 — второй человек из радио (возмещение его расходов).

30 — Брат (прожитие и встречи в кафе).

25 — Брат (квартира и другие расходы).

25 — Брат (путешествие в Ханькоу)». Похоже на то, что Братом Яков называет Ло, без конца требовавшего денег.

«122 — бою.

14,0 — новый телефон.

7,58 — телефон в старом доме». (Была, видимо, еще одна квартира, использовавшаяся как явочная.) «30.00 — жене на платья.

16.00 — чемодан для Брата.

500 — девушка из Нанкина.

100.00 — мне на прожитие.

55 — человеку из Юпех (30 на прожитие, 25 на устройство).

15 — второй человек из радио (расходы в кафе, связанные со встречей с девушкой).

60 — путешествие жены в Рендри.

10 — японские бумаги (человек из Сычуани).

80 — второй человек из радио (2 месяца, май и июнь).

50 — второй человек из радио (лечение).

Всего до 2 мая — 3,317.

Приход в те же дни 3,600.» (Интересно, что эта сумма выдавалась Якову в течение апреля в семь приемов: видно, в кассе посольства постоянно не хватало денег.) «Баланс 303,21». (Примерно с этой суммой он и был арестован.) Детективы нашли конечно же и записку Рене, оставленную ею на видном месте, и несколько книг-путеводителей, купленных ею во время путешествия и подписанных ее тогдашним уругвайским именем. Ясно было, что это была соучастница арестованного, которая успела попасть в квартиру раньше полиции и сожгла большую часть компрометирующих его бумаг: в камине еще серела горка пепла. Объявили розыск Денизы Жислен 23-х лет, уругвайской подданной, родившейся в Брюсселе в Бельгии, имевшей постоянное место жительства в Нью-Йорке, студентки, прибывшей в Китай из Венеции через Индию и т. д., но поиски, естественно, ни к чему не привели — уперлись в отель, где Рене томилась и ждала связного и откуда бесследно исчезла. Проверили даже тех, кто приехал с ней на пароходе «Полковник ди Лина», — там был некто с русской фамилией Вовишефф: к нему приставали особенно долго, но все попусту.

Впрочем, у следствия были и успехи — дело шло к концу, раздавались его заключительные аккорды. Почти одновременно с официальным «нет» на Жозефа Вальдена из Франции, из Риги пришло очень сомнительное «да» на Максима Ривоша. Он действительно был известен латвийской полиции, жил сейчас в Латвии, а до того — в Германии, где у него летом 1933 года вместе с бумажником был украден паспорт, который ему пришлось восстанавливать: китайский Максим Ривош жил под этим, утерянным, документом.

Петля на шее Якова стягивалась. Найдису было велено форсировать события и использовать последний шанс, если таковой имелся. Тесть попытался его отговорить: родственные чувства напоследок взыграли в нем.

— Мне сказали знающие люди, — сказал он зятю: до этого все колебался: не отправить ли его и вправду за решетку, как того хотела (на словах, во всяком случае, дочь Люба), — что это дело гнилое и чтоб ты не лез в эту авантюру.

— А как ты себе это представляешь? — спросил его тот. — Что я скажу нашим?

— Скажи, что это невозможно. Лишние потери, и ничего больше.

— Ты думаешь, с ними можно так говорить? Это тебе не бизнес, не партнеры по делу, с которыми можно спорить и торговаться.

— Они тебя хотят подставить, — сказал Поляков, который был в своем роде честным негоциантом, за что его и уважали в обществе, но зять и без него знал это:

— Ничего. Лучше отсидеть пару лет, чем терпеть эту каторгу.

— Ты мою фирму имеешь в виду? — удивился тот.

— И твою и эту — все вместе. Сколько дадут за дачу взятки? Вряд ли много в этой стране: нельзя ж рубить сук, на котором сидишь. Будешь мне передачи носить?

Тесть снова удивился, на этот раз — постановке вопроса, пожал плечами:

— Я собственной персоной нет, но кто-нибудь из еврейской общины — обязательно. Мы своих не бросаем.

— В отличие от наших? — спросил зять, но тесть, не любивший политических обобщений, только выразительно отмолчался. — У меня масса расписок. — Зять кивнул на письменное бюро. — Вряд ли они меня с этим засудят.

Поляков построжел и посуровел: он не любил шутить на краю пропасти.

— Не полагайся на расписки. Эти иероглифы для того и существуют, чтоб не разобрать, кто подписывается. Они ж не пишут, а рисуют — нужна искусствоведческая экспертиза, а не графологическая… У тебя и судья Цинь деньги взял?

— Взял и не моргнул и глазом.

— Ну и плохи тогда твои дела, — сказал тесть и пошел в контору — изымать лишние бумаги: он ведь тоже был не без греха, и ему, в случае обыска, лучше было бы кое-что припрятать…

С этим дружеским напутствием и предупреждением зять отправился встречать у тюрьмы Якова, которого в этот день должны были отпустить на один день с сопровождающим. Яков был предупрежден о предстоящем через помощника адвоката: Крене, учуяв неладное, перестал ходить к нему и посылал вместо себя доверенного — тот и принес Якову длинный батон со скрученной в нем запиской. В назначенный час Якова вывели из тюрьмы, где у ворот его встретил Найдис, — они прошли квартал, дошли до автомобиля, где сидели два американца. Едва они приблизились к ним, Марк и Эдвин выскочили из машины и затолкали Якова вместе с конвоиром на заднее сиденье. Солдат не сопротивлялся: видимо, был предупрежден заранее, — тут же отовсюду набежали скрытые до того агенты в штатском и вновь арестовали пытавшегося бежать узника вместе с его несостоявшимися освободителями, с Найдисом и американцами. Яков на сей раз сопротивления не оказал: слишком обескуражен был неудавшейся попыткой спасения. Дело было представлено как блестящий успех шанхайской контрразведки, на дому у Найдиса провели обыск почище того, что был у Ло или у самого Якова, — все расписки чиновников, вместо средств шантажа, на что рассчитывал Найдис, стали уликами против него, они, впрочем, были изъяты из дела и навсегда скрылись от чужих глаз в полицейских архивах. Высокопоставленные чиновники отдали казне деньги — те, за которые расписались: остальное оставили себе в качестве вознаграждения. От Найдиса требовалось только одно: чтоб он не разглашал в суде истинного размера взяток, — в обмен ему пообещали небольшой срок с относительно мягкими условиями пребывания, и он пошел на этот сговор. С американцами же вышло недоразумение. Эти стали в позу героев и, подражая Якову, отказались назвать себя и приготовились повторить его анонимный подвиг. Лишние «Красные незнакомцы», однако, никому нужны не были. Руководство передало сидевшему в тюрьме Найдису, чтоб он, пусть ценой предательства, назвал на суде их настоящие имена и фамилии, и после установления личностей их передали в американский суд, который приговорил их к высылке на родину, — на этом их китайская эпопея закончилась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});