Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003) - Келли Линк

Хетта кивнула, вежливо попрощалась, затем вернулась домой — приготовить ужин и посмотреть, чем занимаются Рут и Джефф. Отец уже вернулся к Дейну в магазин, мать ушла в спальню, взяв с собой тарелку с печеньем.

Отец велел Рут не показываться гостям на глаза, потому что это было не ее дело, но она ждала сестру в кухне.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответила Хетта. — Ты сделала домашнее задание?

— Да, — сказала Рут. — Кроме чтения. Хочешь, я почитаю, пока ты готовишь?

— Да, — согласилась Хетта. — Это было бы замечательно.

В ту ночь Хетте снилась песчаная буря. Она была одна в темноте, ветер завывал вокруг нее, песок заметал ее щиколотки, колени, талию, сыпался в глаза, в нос, в рот. Песок не был враждебным. Она уютно устроилась в ямке, как под одеялом, и, когда песок заполнил ее уши, она больше не слышала ни ветра, ни чего-либо еще. Очнувшись на рассвете, Хетта почувствовала, что все ее тело одеревенело, будто она всю ночь пролежала похороненной в песке, и веки ее слиплись, так что она была вынуждена умыться, прежде чем смогла открыть глаза.

Расстаться со школой было для Хетты облегчением, потому что она все время чувствовала себя усталой. Даже теперь, когда учеба не отвлекала ее, у нее все равно было множество дел, больше, чем она была в состоянии выполнить. Но без учебы она ощутила, что мозг ее спит в то время, как тело выполняет работу по дому, и некоторое время ей казалось, что так жить легче. Иногда проходили месяцы, прежде чем она задумывалась о том, что она делает или не делает, или о миссис Хэлфорд, или о том, как бы она распорядилась стипендией, если бы родители позволили ей принять ее — что было бы невероятно. Проходили дни и складывались в месяцы, а Хетта все была занята кухней и хозяйством, ведением бухгалтерских книг, поисками новых рецептов в поваренной книге, если мать решала, что то или иное блюдо способно возбудить ее аппетит; она учила Рут и Джеффа играть в шашки и складывать самолетики из бумаги и дважды в день подметала стружки на пороге магазина. Когда она только начинала вести счета, то занималась этим вечером, после того как ужин был убран со стола и до утра не оставалось никаких дел, а в кухне была тишина, потому что все смотрели телевизор в гостиной. Но по вечерам Хетта слишком сильно уставала, чтобы сосредоточиться, и приучила себя выполнять эту работу в суматошное время между завтраком и ланчем, когда телефон звонил не переставая, мать жаловалась на плохое самочувствие, а отец звал ее вниз обслужить покупателя. Раз в неделю Хетта ездила на рынок и закупала продукты и все остальное для семьи. После тесной клетки дома автостоянка казалась просторной, а небо, окруженное неоновыми огнями, — бескрайним.

Месяцы складывались и превращались в годы.

Однажды осенние бури разбушевались с необычайной силой; они не только уничтожили урожай и разнесли на части изгороди в деревнях, но примчались в города тревожить их жителей.

Обрушивались деревья и телевизионные антенны, а кое-где и печные трубы, дождь лил так сильно, что у всех протекали крыши. Дрова, хранившиеся на чердаке, пришлось перенести вниз, в гостиную, и теперь посидеть можно было только в кухне. Все были раздражены из-за тесноты, и, когда в кухню перенесли еще и телевизор, оказалось, что его некуда поставить, кроме прилавка, который был нужен Хетте. Мир в доме наступал только во время телевизионных интервью с фермерами, рассказывавшими, как все скверно. Отец смотрел такие передачи с удовольствием и часто фыркал: «Ха!»

В тот год, несмотря на плохую погоду, Хетта больше, чем обычно, времени проводила в саду. Когда она была совсем маленькой, за садом ухаживал прапрадед, но после его смерти только бабка уделяла внимание саду. После того как заболела мать и дела отца пошли хуже, сад забросили. Бабка занималась тогда той же работой, что сейчас Хетта, а ее к тому же мучили боли в боку, а пальцы были сведены артритом. Хетта начала полоть сад и выращивать овощи через год после школы, она находила это занятие интересным, и к тому же оно позволяло ей находиться вне дома. Отец ворчал, что она не убирает его кучи опилок и обрезки досок, но разрешал ей это делать, потому что она выращивала овощи и фрукты, и им теперь меньше нужно было покупать, консервировала и замораживала те, что не съедали сразу. Казалось, больше никто не замечал, что вид из окон во двор совсем иной, чем тот, что на улицу, — хотя Рут любила жуков и иногда выходила в сад, шарила под листьями и сковыривала Насекомых в банки. Их дом был самым старым на улице, а сад — самым большим. Когда-то это был красивый дом, до того как магазин изуродовал его фасад, но зато теперь он гармонировал с остальными зданиями. С трех сторон сад был обнесен добротной оградой высотой восемь футов, а с четвертой стороны его огораживал дом. Сад был ее маленьким царством.

Той осенью в воздухе чувствовалась какая-то необычная тяжесть, и запахи дождя, земли и запустения ощущались даже в солнечные дни. Обычно Хетта оставляла на зиму как можно больше кустов и травы, служивших убежищем для жуков Рут, а также для птиц и ежей, питавшихся жуками, но в этом году она рано убрала последние помидоры и тыквы (так как на чердаке было сыро, она разложила их на поленице в гостиной), срезала, подвязала и укрепила оставшиеся растения. Даже в укрытом за стенами саду кружился ветер, швыряя черепицу с соседних домов на решетки с вьющейся фасолью, сдирая и теребя в клочья паклю с парников, где росла цветная капуста. Иногда Хетта останавливалась и прислушивалась, как будто ветер хотел сказать ей что-то. Временами на закате, когда приближалась очередная буря, небо напоминало ей о ее пустыне. Но она не осмеливалась часто или надолго останавливаться, даже в саду; окна матери выходили во двор, и от вида неподвижно стоящей Хетты ее неизменно одолевал голод. Она открывала окно и кричала дочери, что съела бы чего-нибудь, если бы Хетта приготовила поесть так же вкусно, как всегда, и принесла еду в комнату.

Когда метеорологи предсказывали бурю, семья собиралась у телевизора, словно в ожидании очередной серии мыльной оперы. Отец фыркал; он терпеть не мог экспертов в безукоризненных деловых костюмах, говорящих о недоступных ему вещах. Но он не был против, если телевизор включали рано, не называл прогноз чушью и велел Хетте пораньше заканчивать дела в магазине, «просто на всякий случай».

Двумя днями позже небо сделалось зеленовато-желтым, затем багрово-серым; вздыхал ветер, впивавшийся в тело Хетты сотнями игл, и в то мгновение, когда она прервала работу и остановилась, опираясь на мотыгу, небо изменилось, и она ощутила, что гладкая деревянная рукоятка стала как будто липкой от песка. Она озадаченно повертела мотыгу в ладонях, моргнула, и, казалось, весь мир вздрогнул вместе с нею, и вот опять она стояла в саду на задворках дома, где жили три поколения предков ее отца, и на город надвигалась буря.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});