Юбер аллес (бета-версия) - Юрий Нестеренко

Фридрих с усмешкой протянул ему тарелку и спросил: - Так к чему вы, собственно, ведете?

- К параллелям с "еще одним народом", который не решается назвать вслух, - подал голос молодой человек справа. Фридрих отметил, что есть в его голосе нечто неприятное.

- Отчего же не решаюсь? - возразил Гельман. - Да, я говорю о русских. Нет, я не хочу сказать, что они какие-нибудь там унтерменши, ненаучность подобных взглядов давно доказана... Народ как народ, хотя жулья хватает. Не лишенный талантов. Есть культура, есть наука... ну, не такая, как у нас, конечно, - слово "мы" было ввёрнуто так, что Фридрих так и не понял, кого же именно галерейщик имеет в виду, - а вот культура замечательная. Я люблю Достоевского. Предпочитаю его любому дойчскому романисту. Музыка неплохая, Мусоргский, Стравинский. Конечно, я имею в виду, - он сделал округлый жест рукой, - классику. Современная культура в России и не начиналась. Я вам, кажется, говорил: если в стране нет художников, в ней нет искусства. Но, по крайней мере, у нас осталась водка. Есть тут водка? Нет? Жаль, очень жаль, значит, и её не осталось...

- По-моему, вы и так многовато пьете, - заметил Власов.

- У меня был тяжёлый день, - отбрехался Гельман. - Представляете, меня продержали в обезьяннике три часа. Вот, пожалуйста, типичная русская бестолковщина.

Власов не понял, что такое "обезьянник", но догадался, что это имеет отношение к полиции.

- Насколько мне известно, вы были задержаны за нарушение... - начал он, но Гельман махнул рукой.

- Да какая разница, за что... В нормальной стране меня бы выпустили через полчаса. Или судили бы за те же полчаса. Но здесь, в этой стране... Дело в том, что русские в принципе не способны к управленческой работе, - продолжал разглагольствовать Гельман, жуя миногу и махая в воздухе грязной вилкой в такт собственной речи. - Они не умеют наладить дело. Это, знаете, как музыкальный слух. У нас, дойчей и юде, он есть... - он закашлялся. На скатерть полетели комочки пережёванной еды.

Фридрих молча пододвинул к нему салфетницу. Гельман, поблагодарив небрежным кивком, вытряхнул из кольца салфетку, помазал ей по губам и небрежно бросил на стол. Ему хотелось говорить.

- Каждый народ, - галерейщик поднял палец и уставился на него, явно нацеливаясь на небольшую речь, - имеет свой набор сильных и слабых мест. Например, негры хорошо играют в баскетбол, а юде плохо играют в баскетбол. Зато юде хорошо играют в другие игры, в которые негры играют плохо. И это важнее. Потому что есть такие игры, в которые лучше уметь играть - иначе народ неполноценен. По сути своей неполноценен. Ну вот, например, наука. Заниматься исследованием природы способны всего несколько великих народов. Дойчи, юде, англосаксы. А, скажем, японцы с трудом поддерживают у себя более или менее приличный уровень...

- У меня другие сведения, - заметил Фридрих, оглядывая зал. Пока что болтовня Гельмана не представляла никакого интереса.

- Ну конечно, я знаю, что вы скажете. Ведь они делают рехнеры! Но могут ли японцы изобрести что-нибудь подобное рехнеру? Нет. Это всего лишь талантливые подражатели...

- Допустим, - рассеянно согласился Власов, думая, как бы отделаться от говорливого человечка.

- Нет, вы всё-таки не понимаете, - Гельман почуял несогласие и решил насесть плотнее. - Давайте рассуждать рационально, по-нашему, по-европейски...

Фридрих посмотрел на галерейщика искоса, но тот проигнорировал взгляд и продолжал гнуть своё:

- Несмотря на гигантские усилия и финансовые вложения, число учёных из стран "третьего мира" невелико. Сейчас оно увеличивается: на научных конференциях можно встретить не только японцев, но даже малайцев. Есть даже китайцы. Но большинство из них работает на Западе. Почему?

Власов смолчал.

- А потому, - с торжеством в голосе заявил Гельман, как бы сообщая важную истину, - что занятия наукой требуют не только ума. Хотя и это, конечно, важно: научно устроенные мозги. Некоторые народы, например, в принципе неспособны к математике. Знаете, в семидесятые годы у нас вдруг вздумали ввести квоту для нацменьшинств в Московском университете... идиотская, конечно, инициатива, - галерейщик почему-то смутился, как будто имел к этому отношение, - в частности, на механико-математический факультет набрали якутов... это такой северный народ... так вот, после первого же курса все они оказались в психиатрической клинике.

- Это легенда, - снова вмешался молодой человек справа.

- Миша, не перебивайте нас, пожалуйста, - в голосе галерейщика было больше раздражения, чем заслуживала реплика.

- Я сегодня не кровожаден, Мюрат Александрович, - отозвался рыжеватый.

Галерейщик взвился.

- Что вы себе тут позволяете, а?!

- Ничего, выходящего за рамки хорошего тона, - не без удовольствия отбрил собеседник.

- Михаил, ну сколько можно! - вклинилась Варвара Станиславовна. - Вы всегда грубите!

Михаил тем временем отставил в сторону тарелку с недоеденным куриным окорочком и поднялся, вероятно, желая принять участие в обсуждении и не желая смотреть на собеседников снизу вверх. Последнее, впрочем, удалось ему не в полной мере - теперь стало заметно, что он невысок ростом.

- Вы, кажется, хотели кого-то перебить? - не унимался Гельман. - Только меня с господином Власовым, или нас всех? Во славу русского народа, да?

- Помилосердствуйте, - Михаил взглянул на галерейщика, и Власов, по старой выучке, занёс в память, что у молодого человека серые глаза, - я как раз говорил, что никого не хочу перебить. А вот почему вы так разволновались?

- Ваши каламбурчики с душком... - начал было Гельман.

- Как и ваши рассуждения о русских, - оборвал Михаил и принялся накладывать салат в свою тарелку.

Гельман выдохнул сквозь зубы. Раздался смешной шипящий звук.

- Вы необъективны, Михаил, - холодно произнесла дама в зеленом. - Я далеко не во всем и не всегда согласна с господином Гельманом, но вы отвечаете по принципу "сам такой", а это верный признак собственного поражения в дискуссии, - она говорила по-русски с легким акцентом, но он был не дойчский. Прибалтийский, понял Фридрих.

- Можно подумать, вы объективны, - буркнул Михаил; пиетета к женщине вдвое старше себя он определенно не чувствовал, но как раз это Власову скорее понравилось. - Я, разумеется, прекрасно понимаю причину вашей русофобии. Пепел оккупации стучит в ваше сердце. Но у нас, знаете ли, тоже есть что предъявить латышским стрелкам...

- Вот опять, - столь же холодно констатировала дама. - Вы переводите разговор в плоскость личных обид вместо того, чтобы рассуждать с объективной точки зрения. Да, я помню русскую оккупацию и депортацию. Мне было три года, когда нас выслали, но я помню. И мой отец так и не вернулся из... - она, кажется, собиралась сказать "ваших", но сочла нужным изменить термин на более нейтральный, - сибирских лагерей. И кстати, вам прекрасно известно, что я не латышка, да и среди этих пресловутых "стрелков" этнических латышей было меньшинство, и поддержкой своего народа они не пользовались. Но дело не в этом. Не в моей личной трагедии и даже не в трагедии моего народа. А в том, что на протяжении всей, я подчеркиваю, всей своей истории Россия была страной рабов. О чем, между прочим, написал ваш же величайший поэт...

- А другой наш величайший поэт написал "Клеветникам России", - пробурчал Михаил, но прибалтийка не слушала:

- Только, поскольку он был все-таки русским поэтом, хотя и с английскими, между прочим, корнями, он заблуждался. Он писал еще и "страна господ", а никаких господ в России нет и никогда не было. Одни только рабы. Просто некоторым из них дозволено было владеть своими собственными рабами. Но это еще не делает раба господином. Как там об этом говорил Дитль...

Власов мог бы процитировать знаменитую речь наизусть, но смолчал, не желая принимать ничью сторону.

- А раз такая ситуация наблюдалась на протяжении всей истории, при любых формах правления, при правителях самых разных национальностей, - с нажимом продолжала дама, - значит, неправомерно обвинять во всем внешние обстоятельства или конкретных исторических деятелей. Причина в русском народе как таковом. Знаете, как сказал Маркс...

- Ну вот только цитат из Маркса нам и не хватало! - возмутился Михаил. - Этот интернационалист именовал восточно-европейские нации Völkerabfall - "народы-отбросы", чего не делал даже Хитлер, и это давно известно...

- Я хотела процитировать Маркса лишь затем, чтобы указать, что он неправ, - невозмутимо возразила прибалтийка. - Он писал: "Никто не борется против свободы. Борются против чужой свободы." Так вот русские - это народ, чьей определяющей чертой является ненависть, в первую очередь, к своей собственной свободе. И уже только потом и как следствие - к чужой, - она оторвала тонкими пальцами большую виноградину от лиловой грозди и изящно отправила ягоду в рот.