Подельник эпохи: Леонид Леонов - Захар Прилепин

Окончательная переоценка личности Горького Леоновым состоится чуть позже — мы об этом уже писали ниже; хотя и в 1960-е Леонид Максимович воспринимал советского классика очень неоднозначно. Но за грамотное и достойное отношение к писателю, как и в случае с недавним юбилеем Льва Толстого, Леонов выступал последовательно.

Забраковал проект макета собрания сочинений Горького, который ему представили.

Литературовед Александр Овчаренко, работавший вместе с Леоновым, вспоминал, что Леонов просто взъярился на руководителей издательства «Наука»:

— Значит, вот так Горький будет у вас выглядеть?! Неужели для него у вас не нашлось ни хорошей бумаги, ни хороших шрифтов, ни оригинального оформления? Книга на гроб похожа! Дайте, в конце концов, больше воздуха, дайте широкие поля, сделайте книгу достойной… И не надо на титуле писать так много. Напишите просто одно слово — Горький.

И потом еще Леонов долго отплевывался: «Вот смотрю на это грубо(гробо)ватое оформление и думаю: “И ради этого я столько лет стараюсь, не ведая ни сна, ни выходных? Ради того, чтобы потом мне выдали такой вот гроб?”»

Но самое неприятное случилось во время подготовки официального юбилейного доклада: Леонова вновь — после нашумевшей речи о Толстом — уговорили выступить.

То, что написал Леонид Максимович о Горьком, мы уже разбирали и цитировали выше, выражая резонное удивление, каким образом это вообще могли позволить произнести на всю страну.

Как было: готовый доклад, как водится, прочли несколько секретарей Союза писателей, и у всех, опять же, нашлись замечания. Составили совместный документ, передали Леонову — но он, видимо, был уже не столь покладист, как девять лет назад, когда ему выворачивали руки с работой о Толстом. Прочитав замечания, Леонов велел послать всех к черту и с докладом выступать отказался.

Случилось это ровно за день до торжественного вечера, 27 марта 1968 года. Билеты были уже проданы, пресса оповещена, а главы государства вписали мероприятие в свой высочайший график.

Так Леонов воплотил в жизнь свою саркастическую шутку девятилетней давности, которую он произнес во время подготовки к толстовскому юбилею: «Вот соберутся все в Большом театре — а докладчика нет? Исчез… А?..»

Глава Союза писателей Георгий Мокеевич Марков в натуральном ужасе приехал к заведующему Отделом культуры ЦК КПСС Василию Филимоновичу Шауро. Можно представить, какими словами хотели бы они покрыть Леонова — но если б это могло исправить ситуацию!

В итоге, стиснув зубы, приняли решение отказаться от всех замечаний.

Шауро приказал Альберту Беляеву ехать к Леонову и объясниться с упрямым стариком. Но Леонид Максимович и не думал успокаиваться.

— Я вам не мальчик, чтобы со мной так общаться! — кричал Леонов на представителя ЦК, по сути, ни в чем не повинного. — Пусть чиновники из Союза писателей сами выступают!

Беляев едва уговорил Леонова не срывать торжественное мероприятие.

«С большим трудом Леонов отходил от своей взвинченности, — рассказывал потом Беляев, — то и дело взрывался новыми возмущениями и обидами. Наконец он сказал: “Ну, хорошо. Я вам поверю. Сделаю свой доклад. Но больше прошу не впутывать меня в подобные истории. Я старый писатель, у меня за плечами десятки романов, повестей, пьес, меня знает мир. А эти щелкоперы будут учить меня, как писать доклад о Горьком, и делать мне замечания?” Он помолчал и добавил с горечью: “Видите, какая собачья жизнь у писателя?! Слова сказать не дают без замечаний”».

«Доклад Леонова в Кремлевском зале съездов прозвучал триумфально», — рассказывает Беляев, и то подтверждают другие свидетели выступления.

Но Леонову еще предстояло пережить несколько минут раздражения.

После официальной части, завершающейся, как водится, в банкетном зале, Альберта Беляева отводит в сторону главный редактор «Литературной газеты» Александр Чаковский и сообщает, что Политбюро решило леоновский доклад опубликовать в кратком изложении.

Неизвестно, Шауро ли нажаловался в Политбюро о несносном поведении Леонова или сами «старейшины» пришли к такому решению. Но фамилии людей, которым выступление писателя пришлось своей вопиющей аполитичностью не по вкусу, Чаковский назвал самые увесистые: председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин, заведующий Отделом агитации и пропаганды ЦК Михаил Андреевич Суслов и секретарь ЦК КПСС Андрей Павлович Кириленко…

Чаковский терять свое место вовсе не хотел, но и маститого писателя обидеть боялся, посему честно признался Беляеву: «Я доклад Леонова опубликовать не могу. Что делать?»

Опытный аппаратчик Беляев быстро придумал выход из положения:

— Александр Борисович, — сказал он Чаковскому, — вон стоит Брежнев. Идите к нему и скажите, что возглавляемое вами издание не может полностью напечатать доклад лауреата Ленинской премии Леонида Леонова.

Чаковский так и сделал.

«Я наблюдал, как он горячо что-то доказывал, — рассказывает Альберт Беляев. — Потом они пожали друг другу руки, и сияющий Чаковский подлетел ко мне:

— Всё в порядке. Леонид Ильич дал добро печатать доклад полностью в “Литературке”. Сказал, что кое-кому из Политбюро что-то там не понравилось в докладе, но печатать нужно полностью, иначе нас не поймет интеллигенция».

Поведение Брежнева мы, конечно же, можем успешно объяснить некоей демократичностью советского вождя и даже его уважением к Леонову… Но думается, что тут имеет место та же история, что и в случае с Хрущёвым. Помните, как Хрущёв признался, что книг Леонова не читал? Вот так и Леонид Ильич их не читал, а доклад прослушал, завороженный самой витиеватостью леоновской речи, в смыслы не вдаваясь — если и был в состоянии их постичь. Брежнев в толк не мог взять, к чему такой переполох. «Что-то там не понравилось…» Мол, вечно этот въедливый Михаил Андреевич суетится на пустом месте.

Но Леонов, прожженный литературный старожил, с его многолетним чутьем и цепким глазом, по одному суетливому передвижению властных и литературных чиновников сразу понял, в чем дело. Поймал Беляева за рукав:

— Что, мой доклад не хотят печатать?

— Нет, что вы… Все в порядке… Сами видели, какой фурор он произвел… Овация…

— А что же вы с Чаковским так суетились?

И, не дождавшись ответа, прибавил с откровенной злостью:

— Это мне еще один урок: не лезь в общественные дела, не связывайся с политикой и политиканами. Они меня не знают и не понимают.

Леонов сознавал, что своим упрямством нажил себе сразу несколько недоброжелателей на самом верху: тут и Шауро, откровенно испугавшийся леоновского отказа делать доклад, и Косыгин с Кириленко и Сусловым, которые имели свое мнение по поводу леоновского выступления, но через их три сановных головы перешагнули и решили вопрос лично с Брежневым.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});