Подельник эпохи: Леонид Леонов - Захар Прилепин

Цветы симплокарпуса вонючего вылезают из земли весной самыми первыми. Но, главное, они похожи на странную зверушку, старичка или деда-лесовика, но только не на цветок. Вот и название говорит об экзотичности — симплокарпус фоетидус (Symplocarpus foetidus)».

«…Некоторые посетители сада, — вспоминал Чивилихин о Леонове, — с трудом удерживаются от улыбки, когда он с гордостью показывает какой-нибудь жалкий листочек, называет его латинское имя-отчество и восклицает:

— Это драгоценность! Из Чили. Редчайшая вещь. Просто нет цены.

Между тем комментарии эти бывают очень интересными. Вот мы идем по саду мимо сибирского уголка участка “стихийного” леса, мимо зарослей сахалинский гречихи и бересклета. Среди камней — невзрачный плоский бутон свежей зелени.

— Живет! — удивленно-радостно замечает Леонов и опускается на колени. — С югославского высокогорья. Много лет, знаете, мечтал, а когда приехал в Белград, спрашиваю у одного ученого: “Нельзя ли добыть… (тут латынь)?” — “Трудно добраться сейчас, — отвечает. — Но у меня есть в гербарии, года два назад привез, могу подарить”. — “Жаль, говорю, я не составляю гербарии, мне надо живое”. — “А вы привезите, дайте ему земли и воды, тогда посмотрите!” И вот представляете — правда ожило! Какая жажда жизни!»

«К числу папиных любимцев относился дикий пион из Крыма, — продолжает дочь. — Скромное растение украшали круглые листья, покрытые голубоватым налетом. Мои попытки развести этот пион семенами оставались безрезультатны, и я неоднократно просила отца поделиться со мной, дать отводок, кусок корневища. Он отказывался: боялся повредить материнский куст. Вот тут-то и случилось неожиданное — в толпе нарциссов возле моего крыльца появился круглый голубой листок. О, как я лелеяла его! А когда на третий год распустился крупный розовый цветок, позвала отца: “Ну-ка, Леонид Максимович, познакомься с новым жителем!” Он чуть было не заподозрил меня в неблаговидном поступке — тайном похищении куска корневища, что неудивительно: птицы не склевывают семена пиона, а разум отказывался верить в самостоятельное путешествие по саду крошечного алого семечка. Папа с удивлением рассмотрел новоявленного пришельца, потом развел руками и сказал: “Чудо!”

За одним чудом следует другое. Много лет назад, когда я начала увлекаться садом, отец привез молодую яблоньку, и мы вместе посадили ее под моим окном. В центре — яблонька, вокруг нее нарциссы. Неожиданно я обнаружила среди них растение, которое никто не высаживал. На следующий год опознала его — ирис. С трудом дождалась цветения. Но то, что на третий год распустилось, было не цветком, а явлением с большой буквы! Нечто огромное, душистое, редчайшей расцветки! Такие оттенки можно найти на полированной поверхности старинной мебели, в пламени красного дерева. Ничего подобного мне видеть не приходилось. Да и капризны ирисы — требуют дренажа и особой пышной почвы. Вот уж воистину: “Откуда ты, прелестное дитя?!”»

На такие чудеса леоновский сад богат до сих пор: каждый год то одно невиданное растение произрастет в негаданном месте, то другое, в неясной человеку шалости переберется через весь сад и распуститься там, где его не ждали.

Как тут Леонову было порой не взглянуть на мир взглядом языческим и древним!

Почти в каждом произведении Леонова есть тот или иной цветок: они бродят по страницам его — так же, как перелетавшие из романа в роман Набокова бабочки.

Но если бабочка у Набокова символизирует человеческую душу, то цветок Леонова означает отмирание человека, вместе со своей запутавшейся и уже не расцветающей душой.

Есть такой еще в ранних «Записях Ковякина…» пассаж, из письма главного героя к губернатору: «Слышал я, что оранжерейками вы на свободке изволили подзаняться. Это очень хорошо (то есть цветочки — хорошо!). Тем более что человек уже перестал быть цветком природы. Он уже более походит на самый фрукт, готовый упасть».

Глава одиннадцатая

Большой советский писатель

«Не хочет — и не надо»

В июне 1966 года состоялось очередное избрание Леонида Леонова депутатом Верховного Совета СССР.

В октябре того же года к Леонову напросится в гости заведующий сектором художественной литературы Отдела культуры ЦК КПСС Альберт Беляев. Перед ним поставили задачу разобраться, что на уме у советских литераторов накануне очередного съезда Союза писателей.

Альберт Беляев вспоминает, как смуро встречал его Леонов, чуть сипло и устало говоря:

— Съезд-то вы проведете. И время выбрали под юбилей государства. Ну как ему не пройти благополучно? По мне, лучше бы года на два передвинули съезд-то, да ведь вам это невыгодно. Я выступать не буду. У вас есть штатные ораторы. Пусть и говорят…

Съезд прошел успешно, в июне 1967-го, Леонов действительно отмолчался на нем.

Он давно уже разуверился в том, что благополучные отношения с партийными и писательскими верхами могут решить хоть одну его серьезную литературную проблему.

Теперь Леонид Максимович, например, ничего не предпринимая, смотрел, чем же в очередной раз закончится постановка пьесы «Метель», которую на этот раз взялся ставить Московский драматический театр имени Пушкина.

19 июня Леонов писал критику Евгению Суркову, что должна была состояться «папа-мама» «Метели» (так в театре называют генеральную репетицию перед премьерой, куда приглашаются друзья и родственники исполнителей), но исполнитель одной из главных ролей сломал ногу. «…В силу чего, — печалился Леонов, — во мне бродят разные, не только суеверные предчувствия и догадки. Ибо сочинение это, как Вам известно, не пользуется благоволением лиц, распределяющих хлеб и радости».

Премьера пьесы действительно продолжала тормозиться даже после излечения актера, но все-таки состоялась в ноябре 1967 года. После доброго десятка постановок «Метели» в разных странах Европы, напомним мы…

В том же ноябре, 10-го числа, в Болгарии на сцене Народного театра, что в Софии, состоялась премьера «Золотой кареты».

В дни проведения писательского съезда, в июне 1967 года, Леонов вошел в состав Всесоюзного комитета по проведению юбилея Горького в качестве зампредседателя комитета и главного редактора юбилейного собрания сочинений: в марте 1968-го страна собиралась масштабно праздновать 100-летие со дня рождения великого буревестника.

Окончательная переоценка личности Горького Леоновым состоится чуть позже — мы об этом уже писали ниже; хотя и в 1960-е Леонид Максимович воспринимал советского классика очень неоднозначно. Но за грамотное и достойное отношение к писателю, как и в случае с недавним юбилеем Льва Толстого, Леонов выступал последовательно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});