Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

М: Мне представляется другое. Я нахожу, что быть с другим мужчиной это способ освободиться от одиночества внутри себя» (Zeeland 1993: 154).

В романе Геннадия Трифонова «Два балета Джорджа Баланчина» изображена гомосексуальная любовь двух подростков. Автор наблюдательно подмечает, как в сознании его героя в самые начальные моменты чувственного восприятия друга всплывали образы античных статуй, поразивших воображение подростка ранее.

Что, однако, происходит в противоположной ситуации — когда второй образ, то есть идеал красоты желанного объекта для секса, становится влиятельнее первого образа, идеала для самоидентификации, и воздействует на него, искажая его? Если это выражено в слабой степени, юноша испытывает фетишистскую склонность к деталям женского туалета и макияжа, любит переодеваться в женскую одежду, иногда даже начинает воображать себя женщиной, но сохраняет при этом сексуальное тяготение к женщинам. То есть идеал для самоидентификации уподобляется идеалу сексуального объекта, и они полностью совпадают на основе объекта желания. Таковы негомосексуальные транс — веститы. Они очень редки. Именно к этому редкому виду мужчин принадлежит шофер Николай.

Следующая ступень уподобления состоит в том, что мужчина не только мыслит себя женщиной, но и соответственно формирует для себя идеал сексуального объекта — как мужской образ. Получается, что оба идеала как бы поменялись местами. Себя такой мужчина представляет женщиной, а своим оптимальным партнером в сексе мыслит мужчину. Вот пример из В. Шренка (здесь цитируется по Герцеги, у которого он перепечатан, с. 116–118).

«Моя аномалия состоит, короче говоря, в том, что при половых сношениях я чувствую себя вполне женщиной. С самой ранней юности в моих снах и половых актах я представлял себе исключительно мужчин и мужские половые органы». «Я чувствую как женщина, и доказательством этого считаю, что всякое чувственное представление о женщине мне кажется насильственным и даже противоестественным». В студенческие годы он пытался связаться с женщинами, но ничего не получалось. «Когда я оставался наедине с женщиной в комнате, — всякая эрекция немедленно исчезала. <…> А между тем, в эту эпоху у меня было такое сильное половое возбуждение, что мне приходилось мастурбироваться несколько раз в день, прежде чем я мог заснуть.

Мои чувства к мужскому полу развивались совсем иначе: они с каждым годом становились сильнее. Вначале они проявлялись в крайне романтической дружбе к некоторым лицам, под окнами которых я проводил по ночам целые часы, всеми способами старался встретиться с ними на улице и ближе познакомиться. <…> Я писал этим лицам в высшей степени страстные письма. <…> Это были всё хорошо сложенные мужчины, брюнеты, с черными глазами. Меня никогда не возбуждали мальчики». «Мне доставило бы величайшее наслаждение, если бы крепкий, голый мужчина так обнял меня, чтобы я не мог вырываться. Вообще во всех этих положениях я вижу себя в совершенно пассивной роли, и только насилуя свои чувства я могу представить себя в другом положении, я обладаю совершенно женской робостью». «В настоящее время я не могу видеть на улице красивого мужчину, чтобы у меня не явилось желание обладать им. Я особенно люблю людей низшего класса, крепкое сложение которых меня привлекает: солдат, жандармов, кондукторов трамвая, одним словом всех, кто носит мундир. Если кто-либо из этих людей отвечает на мой взгляд, я чувствую, как дрожь пробегает по моему телу. Я особенно возбужден вечером, и часто, когда я слышу даже шаги военного, у меня являются сильнейшие эрекции. Особенное удовольствие доставляет мне следить за этими людьми и любоваться ими, идя сзади.

<…> Однажды мне показалось, что солдат, за которым я следовал, расположен удовлетворить мои желания. Я обратился к нему. За деньги он был согласен на всё. Охваченный сильной страстью, я стал обнимать его и целовать, и меня не удерживала опасность того, что это могут увидеть. Он взял руками мои половые органы, и тотчас наступило извержение семени.

Эта встреча разъяснила мне цель моей жизни, цель, которую я искал так долго. Я знал, что в этом моя натура найдет свое счастье и удовлетворение; с этой минуты я решил приложить все свои усилия, чтобы найти человека, которого я мог бы полюбить и к которому я мог бы привязаться навсегда».

В этом случае перевоплощение в женщину зашло не очень далеко. Всё ограничивается женской сексуальной ролью и некоторыми свойствами личности. Субъект отмечает у себя женские чувства и реакции (робость, романтическое отношение к любви), но ему даже не приходит в голову переодеваться в женщину, подыскивать себе женское имя, исполнять женские функции вне сексуальной сферы. Есть, однако, люди, у которых именно это и наблюдается — у них освоение женского идеала для самоидентификации зашло гораздо дальше.

Таковы трансвеститы (со страстью переодеваться и перевоплощаться) и транссексуалы (добивающиеся медицинской, оперативной перемены пола). Это, конечно, гомосексуальность, но совершенно иной психологической природы, чем та, которая представлена у шофера Николая. Впрочем, этот же результат, вероятно, получается и в том случае, когда мужской идеал сексуального партнера столь силен, что начинает требовать от мужчины представления о себе как о женщине.

В романе аргентинского писателя Мануэля Пуига «Поцелуй женщины-паука» заключенный в тюрьму гомосексуал Молина говорит своему сокамернику революционеру Валентину, что не все гомосексуалы таковы, как он.

«Нет, есть другого рода, которые влюбляются друг в друга. Но что касается меня и моих друзей, мы стопроцентные женщины. Мы не гоняемся за этой мелкой добычей, то есть за собственно гомосексуалами. Мы нормальные женщины, мы спим с мужиками».

Он добивается наконец, что Валентин исполняет свою роль мужчины, а когда из чувства справедливости, требующего взаимности, тот хочет отдаться ему, Молина отвергает это. Он жаждет подчиняться, обслуживать мужчину (Puig 1984: 203, также 243).

Вернемся к мужскому образу-идеалу, не только потому что это есть типичный фактор гомосексуальности, но и потому, что он общий для гомосексуалов и гетеросексуалов, только в одном случае это образ одного себя, в другом — еще и партнера. Поэтому формирование этого образа обществом, его эволюция и изменения с ходом истории, факторы, воздействующие на это (Goldstein 1994; Dutton 1995 и др.), интересуют и тех и других.

Есть одно обстоятельство, которое побуждает некоторых теоретиков эстетики, отнюдь не только гомосексуалов, вслед за Гёте считать, что мужские формы вообще красивее женских. На первый взгляд это утверждение кажется абсурдным: разве не функциональная целесообразность лежит в основе наших представлений о красоте, разве не наилучшее соответствие форм своему эволюционному назначению? Внешние признаки силы, молодости, здоровья, благополучия, ума, ловкости, бодрости всегда кажутся нам прекрасными. И разве не имеет формы женского тела своего назначения, отличного от мужских форм? Для рождения ребенка нужен широкий таз — и он кажется нам вполне красивым у женщины, но некрасивым у мужчины. Для кормления ребенка нужны набухшие молоком нежные и округлые груди, к тому же они стали органом полового наслаждения для обоих — и женщины и мужчины — и кажутся мужчинам необыкновенно красивыми у женщины, но подобные груди — пухлые и отвисшие — кажутся отвратительными на мужском теле. Так что прекрасными должны казаться оба полюса — каждый на своем месте.

Всё это так. Но вдобавок особо красивыми нам представляются прогрессивные формы — формы, которыми успешные организмы отличаются от отсталых, консервативных. Эволюция позаботилась о том, чтобы такие формы вызывали дополнительную симпатию в популяции, в которой они выросли. А, как уже говорилось выше, в эволюционном плане самцы обычно мобильнее самок, мужчины развитее женщин — эволюционные изменения происходят сначала у них. Так, для развития человека по сравнению с другими приматами характерно всё увеличивающаяся разница между длиной нижних и верхних конечностей. Верхние становятся всё короче относительно нижних, нижние — всё длиннее. Нижние удлиняются и относительно туловища. Но по своим функциональным особенностям женщины не могут угнаться в этом за мужчинами. В среднем для женщины характерна меньшая относительная длина ног по сравнению с туловищем. Но эстетические критерии для ног вырабатываются на основе мужских пропорций — всем известно, что и среди девушек считаются красивейшими те, у которых «ноги начинаются от шеи». Не случайно женщины предпочитают обувь на высоких каблуках. Есть мнение, что античные скульпторы лепили ноги богинь не с женщин и девушек, а с юношей.

То же предпочтение критериев относится к формам рук. Женские руки в норме слегка изогнуты в локтях наружу — это видно когда женщина, стоя, опирается ладонями вперед о стол. Мужские руки прямы в этих ситуациях. Эстетический канон избирает прямые руки.