Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам

искать её здесь. Везде были тишина и безлюдье, только в одном окне виднелись две почти догоревшие свечи. Часовых у ворот не было, и вообще не было заметно никаких признаков жизни. Как раз в тот момент, когда я проходила, пламя одной свечки вспыхнуло и погасло. То же должно было произойти и с другой. Это сказало мне больше, чем слова. Я ускорила шаги. Мне не хотелось возвращаться домой. Пусть моя мать думает, что я бежала и нахожусь в безопасности. Ухаживать за ней осталась наша старая Варвара. Поэтому я пошла дальше, сначала к дому проповедника, но Изабеллы там не было, потом к ван Гузуму. Здесь я впервые услыхала о ней: она приходила к нему и просила его поднять город. Когда он не согласился исполнить её просьбу, она наговорила ему резких слов и ушла, не сказав, куда идёт.

Мы посоветовались, что делать. Нелегко было на что-нибудь решиться среди глухой ночи, когда время не терпит и не знаешь, на кого можно положиться. В конце концов я отправилась к ван Спрингу, старому другу её отца. Когда я добралась до него, было уже поздно, и мне не открыли. Это было неудивительно, так как дом ван Спринга находился как раз на той улице, по которой вы проходили со своим отрядом. Когда я стояла перед воротами, мимо меня шумно промчался сначала один эскадрон, за ним другой, потом третий. Я прижалась к воротам и стояла неподвижно до тех пор, пока они все не проехали. Я знала, что это погоня за вами, и дрожала.

Простояв ещё некоторое время перед запертыми воротами, я стала ходить по безлюдным улицам, дожидаясь утра. Я понимала, что до утра ни в одном доме мне не откроют дверей. Завернув за угол, недалеко от тюрьмы, я на рассвете вдруг встретила палача Якоба. Он внимательно посмотрел на меня и воскликнул: «Раненько вы вышли сегодня из дому! Советую, идите лучше домой, собирайте свои вещи и уезжайте поскорее из города, женщинам вашей семьи здесь нельзя оставаться!» Я сразу угадала истину: «Проведите меня к графине, мастер Якоб!..» — «Откуда вы об этом знаете?» — воскликнул он с изумлением. «Это для вас безразлично, только проведите меня к ней!» Сначала он отказывался. Но у меня нашлось немного денег и кольцо, которое мать дала мне на прощание. Он согласился.

Когда я вошла в камеру, где была заключена Изабелла, она встала и горько засмеялась. «И ты, Марион, — сказала она. — Я полагала, что купила безопасность своей семьи, но, кажется, моя стоимость оказалась меньше». — «Послушай, Изабелла, ведь дон Хаим хотел взять с собой тебя и твоего отца». — «Ах, он и тебе рассказывал эту историю?» — спросила она с презрением. «Да, — отвечала я. — Дон Хаим сегодня вечером увёл с собой твоего отца и других арестованных из гертруденбергской тюрьмы».

Изабелла взглянула на меня, как будто произошло что-то ужасное.

«Это неправда, — хрипло закричала она. — Ты, вероятно, видела всё это во сне».

И, чтобы не упасть, она схватилась руками за стол.

«Изабелла, выслушай меня, — сказала я. — Я была с ними, я видела, как дон Хаим приступом взял внутреннюю башню, ворота которой были заперты».

И я рассказала ей всё, что знала.

Это произвело на неё потрясающее действие. С минуту она смотрела на меня как-то дико, потом застонала, упала на колени и стала биться лбом о край стола.

«А я так сердилась на него и бранила его, когда он пришёл спасти меня, — тихо пробормотала она. — Не он солгал мне, а другой».

Она смолкла и закрыла лицо руками. Всё её тело вздрагивало от беззвучных рыданий. Я также опустилась на колени возле неё, стараясь успокоить её. Но она как будто не слышала и не понимала меня. Через некоторое время она перестала рыдать, руки её опустились, и. устремив взор вперёд, она застыла в этой позе, как изваяние. С трудом удалось заставить её заговорить.

Донна Марион сделала паузу и продолжала:

— Не находя нигде помощи, она направилась прямо к дону Педро. Пришла она к нему, вероятно, часу в одиннадцатом. В доме царило необычайное оживление, но она и не догадывалась о том, что случилось. Её попросили подождать. Вдруг к ней подошёл какой-то офицер и арестовал её от имени гертруденбергского губернатора — от вашего имени, как она полагала.

Последнюю фразу донна Марион добавила едва слышно и потупив глаза. Потом она снова подняла их на меня и сказала:

— Простите её, дон Хаим: она не ведала, что творила. Притом же этот человек обладал красноречием и ловкостью настоящего искусителя — потом мне пришлось слышать, как он говорит. Простите её. Не забывайте, что она пришла к нему ради своего отца.

Трудно было не сдаться, слыша этот умоляющий голос: многое ради него простилось покойнице.

— Я прощаю, — промолвил я после минутного колебания.

— Благодарю вас, — тихо сказала донна Марион. — Рассказав мне всё это, Изабелла опять умолкла, вперив в стену остекленевшие глаза. Наконец она очнулась и промолвила: «Я расскажу тебе, Марион, всё, для того чтобы ты могла судить справедливо. Если я погибну, — а по-видимому, так и будет, — а тебе придётся увидеться с ним, то ты лучше всех можешь служить посредником между нами». И она рассказала мне всё, что было между вами.

Донна Марион опустила глаза и опять смолкла.

— Что же вы думаете теперь, когда вам всё уже известно? — тихо спросил я.

— Во многом вы были неправы относительно неё, — отвечала она, глядя мне прямо в лицо. — Нельзя заставить любить себя силой, и ни одна уважающая себя женщина не будет любить, если к ней пристанут с ножом к горлу. Но и она также была несправедлива к вам и за это должна была просить у вас прощения. Я ей так и сказала. «Конечно, я сделаю это, — отвечала она, — если мне суждено увидеться с ним. Но я предчувствую, что этого никогда не будет». Я старалась ободрить её. Я добилась разрешения остаться при ней, и хотя мастер Якоб и дал мне понять, что он не выпустит её, даже если она наденет мою одежду, тем не менее я рассчитывала, что, может быть, как-нибудь представится благоприятный случай к бегству. Я заставила Изабеллу надеть мой костюм и причесала ей волосы, как у меня. Сначала она отказывалась, но в конце