Тучи над страной Солнца - Рава Лориана

-- Томас, скажи в чём дело? -- Заря даже схватила его испуганно за руку, -- тебя в чём-то подозревают?

-- Похоже, что да. Поскольку я объявил войну некоторым опасным людям, они решили нанести мне ответный удар и ищут на меня компромат.

-- И что-нибудь нашли?

-- Не знаю.Видишь ли, Заря, сказать по правде, я так до тридцати лет дожил девственником, но они... они судят других по себе и вряд ли способны в это поверить. С их точки зрения я должен быть бабником, а я наведывался к тебе подозрительно часто... они могут... могут попытаться застукать нас вдвоём и надеясь обличить меня в блудодействе. Допустим, этого не найдут, но обнаружат, что мы прячем твоего любимого, и тогда конец всем троим.

-- Я тебя поняла, Томас, -- сказал Заря с печалью.

-- Как мне горько от мысли, что могу больше не увидеть тебя, Заря. Ведь скоро ты покинешь Испанию, а нам могут не дать даже проститься! Сестра моя, я всегда буду помнить тебя.

-- Я тоже никогда не забуду тебя, Томас. Что бы ни случилось.

-- Я хочу поблагодарить тебя, христианин, -- сказал до того молчавший Уайн, -- с детства я воспитывался в ненависти к церкви, и даже представить себе не мог, что церковник спасёт мне жизнь. Даже увидев в первый раз Зарю с тобою, я не мог доверять монаху, но теперь я вижу, что несмотря на свой клобук, ты честный и достойный человек.

Этой же ночью в дверь опять постучали. Наученная горьким опытом Заря посмотрела в щёлку, но увидев ставший таким привычным монашеский плащ с капюшоном, всё же открыла.

-- Томас! -- тихо воскликнула она.

-- Тише, -- монах приложил палец к губам, -- я не Томас, я -- Диего.

Заря мысленно прокляла свою невнимательность. Разведчица, называется! Даже в темноте можно было понять, что пришедший ниже Томаса ростом. А что если бы под видом монаха опять Хорхе заявился бы!

-- Томас прийти не может, за ним теперь внимательно следят, -- добавил Диего, как только вошёл в дом и Заря затворила за ним дверь, -- меня вызывали в инквизицию...

-- Ой!

-- Пока в качестве свидетеля. Нет, меня не пытали. Но расспрашивали про Томаса и про тебя, Мария.

-- И что же спрашивали?

-- Сложно так прямо пересказать, но они его крепко подозревают. Некоторые -- в том, что ты -- его любовница.

-- И что ему за это может быть?

-- Скорее всего, они так пытались найти способ его контролировать. Мол, если не будешь паинькой, то вот у нас на тебя крепкий поводок есть. Но я-то знаю, что вы с Томасом друзья, а не любовники. Однако и за дружбу с тобой ему может грозить костёр!

-- Но почему?

-- Мария, давай откровенно. Я знаю, что ты прячешь в доме у себя некоего человека. Я не буду спрашивать, кто он... но раз ты его прячешь, значит, он не в ладах или с властями, или церковью, или с теми и другими одновременно. Мария, я знаю и тебя, и Томаса достаточно хорошо, чтобы понимать -- дурного человека вы не стали бы прятать. Не так уж удивительно, что хороший человек оказался не в ладах с законом и вынужден скрываться... Конечно, мне было бы очень любопытно узнать кто он и как попал в тебе в дом, но я не буду спрашивать. Я знаю, что должен спасти Томаса, а это возможно только если я помогу вам бежать. Ибо если вас схватят, то конец и вам, и Томасу. Так что, Мария, я должен переговорить с твоим гостем -- ведь план побега нужно обсуждать втроём.

-- Хорошо, но только он сейчас спит.... -- сказала Заря. От неожиданности она растерялась. Сердце бешено колотилось в груди, ноги стали как ватные...

-- Разбуди его, мы не можем ждать до утра.

-- Я всё слышал, -- сказал входящий из соседней комнаты Уайн, -- раз дела так плохи, то надо действительно бежать. И не откладывая до утра.

-- Милый, как мы побежим, если ты едва ходишь! -- умоляюще сказала Заря, -- если бы ты только не был так слаб...

-- Как звать тебя, добрый человек? -- спросил Диего, -- я не прошу настоящего имени, только должен же я к тебе как-то обращаться.

-- Зови меня Алехандро, так меня крестили, -- ответил Уайн.

-- Хорошо, Алехандро, но я вижу, что на самом деле ты тавантисуец-язычник. Ты говоришь на кечуа без акцента.

-- Ты не боишься погубить свою душу, помогая язычникам? -- с издёвкой спросил Уайн.

-- Нет, не боюсь. Да, Церковь бы осудила мой поступок, но что такое Церковь? Стоит ли так называть сборище грязных мужеложцев и корыстолюбивых карьеристов? То, которое хочет погубить Томаса только за то, что он вступается за слабых? Какое они имеют право решать, кто хороший и кто плохой, кому жить, а кому гореть на костре? Но к делу. Сегодня же вам обоим нужно покинуть этот дом. Бегите, взяв с собой только самое необходимое. Чтобы вас на улице никто не взял и не заметил, я принёс два монашеских одеяния, они скроют вас с головы до ног. У вас есть куда бежать?

-- Уайн, я думаю, нам стоит спрятаться на корабле. Пусть он пока в ремонте, но его едва ли додумаются обыскать.

-- Похоже, и в самом деле другого выхода нет, --согласился Уайн.

-- Милый, ты сможешь дойти до корабля?

-- Только если налегке, -- ответил Уайн, -- как обидно! Помнишь, в юности я легко поднимал тебя на руках? Но "добрые христиане" из инквизиции превратили меня в развалину, неспособную снести даже лёгкого узелка. Да и тебе много тяжёлого теперь поднимать ни к чему.

-- Ничего, -- сказал Заря, начиная сборы, -- сила к тебе ещё вернётся. А сегодня я думаю, что смогу унести все наши вещи на своём горбу.

-- Не надо, -- твёрдо сказал Уайн, -- Нельзя подвергать опасности жизнь нашего будущего малыша.

-- Вот что, -- сказал Диего, -- я помогу донести вам ваши вещи. Я достаточно силён и здоров для этого. Иначе в пути вам будет трудно обойтись без смены платья и всего прочего. Не смущайся, Алехандро. Хоть ты и язычник, а любишь жену и ребёнка как мало какой из христиан. Те на беременных жён не только тяжести взваливают, нередко даже ногами их в живот пинают.

Уайн ответил с горькой иронией:

-- Тем не менее они считаются добродетельными христианами, так как венчались в церкви, а мы в их глазах -- презренные блудники. Хотя если доберёмся до дому, мы станем мужем и женой по нашему закону.

В городе не было уличных фонарей, и потому вышедших из дома в глухой предрассветный час окружала непроглядная тьма. Хотя Диего после того как они отошли от дома, зажёг факел, его свет мало что выхватывал из окружающего мрака. Заря от души надеялась, что процессия из трёх монахов едва ли возбудит чьё-то подозрение, но страх давил на неё так, что она ощущала его почти физически. Он казался ей похожим то ли на что-то вязкое, заполнившее воздух, то ли на струны и верёвки, растянутые в пространстве. А самым противным было то, что это страх сковывал движения, и не давал идти так быстро, как хотелось бы. Впрочем, Уайн хоть и держался молодцом, но всё равно идти быстрее едва бы смог. Заря успокаивала себя как могла, уверяя себя, что не так уже и важно, быстрее или медленнее они дойдут, главное, что этот страшный сон рано или поздно кончится. За ночью неизбежно наступает рассвет, никто ещё не смог отменить этого. Кто знает, может быть за ночью владычества Церкви тоже придёт время Солнца и Света?

И всё-таки спокойно достичь корабля им не удалось. Откуда-то из темноты на них метнулись чёрные тени, а потом кто-то схватил Зарю за рукав и грубый голос сказал: "отдавай своё барахло, монашек!". Девушка вскрикнула и попыталась вырваться. Это ей почти удалось, но при этом монашеский капюшон слетел у неё с головы, и в свете факела нападавший увидел её лицо и длинные волосы. "Женщина!" - крикнул тот то ли изумлённо, толи повелительно, - "не мешает нам нам с тобой познакомиться, красотка!" "Это разбойники!" - закричал Диего, - "Бросайте всё золото, спасайте ваши жизни!". Заре всё-таки удалось вывернутся из плаща. То ли разбойника отвлёк крик Диего, то ли его всё-таки заинтересовал оброненный девушкой узел, но только она смогла юркнуть в какой-то из боковых проулков и вжаться в какой-то из углов.

Некоторое время она так стояла, не в силах даже сообразить, что ей делать дальше. Смутно она понимала, что нужно пробираться к кораблю, но в такой темноте она была не уверена, что найдёт нужное направление, ведь даже днём в запутанном лабиринте кривых улочек найти дорогу было непросто. Петляя по ним, Заря часто с тоской вспоминала города Тавантисуйю, изначально строившихся по единому плану и потому чистых, просторных, с улицами прямыми как стрела.

То ли глаза Зари уже начали привыкать к темноте, то ли потихоньку стали наступать предрассветные сумерки, но постепенно Заря стала различать очертания окружающих предметов. Вдруг она увидела, что выход из угла ей перегородила чья-то чёрная тень. Девушка вздрогнул:

-- Не бойся, это я, -- сказал чёрный плащ с капюшоном, и Заря вздохнула с облегчением, узнав голос Уайна.

-- Милый, это ты? А где Диего?

-- Разбойники погнались за ним, потому что он не бросил свой мешок с пожитками. Видно, нарочно не бросил, чтобы отвлечь внимание от нас. Удивительно -- он вырос в этой ужасной стране, в глаза не видел Тавантисуйю, но тем не менее оказался способным пожертвовать собой ради нас... А ведь жертвовать собой ради других способны даже далеко не все тавантисуйцы, а здесь это вообще редкость. Родись он у нас -- быть бы ему инкой!