Бэббит; Эроусмит - Синклер Льюис

Мэр Пью пригласил его в свой кабинет и сказал, посмеиваясь:

— Ну, док, была против вас некоторая оппозиция, так как вы молоды и вас мало знают. Я нисколько не сомневаюсь, что со временем смогу провести вас полноправным директором — если вы справитесь с делом и завоюете авторитет. А до тех пор избегайте слишком резких действий. Приходите ко мне, спрашивайте совета. Я лучите вашего знаю город, знаю, с кем тут надо считаться.

4

В день отбытия Пиккербо в Вашингтон было устроено празднество. С двенадцати до двух в помещении арсенала Торговая Палата давала всем желающим завтрак: горячую сдобную булочку, пончики, чашку кофе, женщинам палочку жевательной резинки, мужчинам отличную гаванскую сигару местного изготовления.

Поезд отходил в три пятьдесят пять. Платформа, к изумлению неосведомленных пассажиров, глазевших из окон, была запружена многотысячной толпой.

У задней площадки вагона, с неустойчивого упаковочного ящика, держал речь мэр Пью. Духовой оркестр города Наутилуса сыграл три патриотических марша. Потом Пиккербо стоял на площадке в окружении своей семьи. Он глядел на толпу, и в глазах его блестели слезы.

— В первый раз в жизни, — начал он, запинаясь, — я, кажется, не в состоянии говорить. Черт побери! Волнение душит меня! Я собирался выступить с длинной речью, но все, что я могу выговорить, — это — я всех вас люблю, я вам бесконечно благодарен, я буду представлять вас в меру своих сил, друзья. Да благословит вас бог!

Поезд тронулся, унося Пиккербо, который махал платком своим согражданам, покуда мог их видеть.

И Мартин сказал Леоре:

— Все-таки он прекрасный парень! Он… Нет, никакой он не прекрасный! Мир так устроен, что людям разрешается болтать благоглупости только потому, что у них доброе сердце. А я стоял тут последним трусом и, не говоря ни слова, смотрел, как они выпускают этот ураган идиотизма бушевать над всеми Штатами. Проклятие! Неужели все в мире так непросто? Ладно! Идем в Отдел, и я начну действовать — по совести и невпопад.

Глава XXIV

1

Нельзя сказать, чтоб Мартин проявил большие организаторские способности, но при нем Отдел общественного здравоохранения коренным образом преобразился. Он взял себе в помощники доктора Руфуса Окфорда, бойкого юношу, рекомендованного деканом Сильвой из Уиннемака. Повседневная работа — освидетельствование новорожденных, карантины, расклейка противотуберкулезных плакатов — шла своим чередом.

Надзор за водопроводом и пищевой промышленностью проводился, пожалуй, тщательней, потому что у Мартина не было, как у Пиккербо, жизнерадостной веры в инспекторов-добровольцев, и одного из них он сместил к большому недовольству немецкой колонии в Хомделском квартале. Он носился с мыслью истребить крыс и блох, а в статистике видел нечто большее, чем простую запись рождений и смертей. Он придавал этой статистике огромное значение, что крайне забавляло регистратора. Новый директор требовал сводок, отражающих влияние национальности, профессии и десятка других факторов на уровень заболеваемости.

Главное отличие состояло в том, что у Мартина и Руфуса Окфорда теперь оставалось сколько угодно свободного времени. Мартин подсчитал, что Пиккербо должен был тратить добрую половину своего времени на красноречие и воодушевление масс.

Первую свою ошибку Мартин совершил, предписав Окфорду несколько дней в неделю работать в бесплатной городской больнице, в помощь двум врачам, служившим на половинном окладе. Это подняло бурю в медицинском обществе округа Эванджелин. Эрвинг Уотерс подошел в ресторане к столику Мартина.

— Я слышал, ты расширил в больнице штат? — сказал доктор Уотерс.

— Угу!

— Собираешься расширять дальше?

— Неплохо бы.

— Послушай, Март. Как тебе известно, мы с миссис Уотерс сделали все, что было в наших силах, чтобы обеспечить тебе и Леоре хороший прием. Я рад всячески помочь своему товарищу по Уиннемаку. Но все-таки, знаешь, всему есть границы! Я, понятно, не против бесплатного лечения как такового. Можно только приветствовать, если вы беретесь безвозмездно лечить вшивых бездельников из неимущего класса, избавляя практикующих врачей от возни с неплательщиками. Но, с другой стороны, если вы возьмете за правило поощрять пациентов, которые вполне могут платить, чтоб они ходили к вам и лечились бесплатно, то этим вы задеваете не только материальные, но и моральные интересы врачей нашего города, которые тратят бог знает сколько времени на благотворительность…

Мартин ответил невразумительно и неразумно:

— Эрви, голубчик, можешь идти прямой дорогой к чертовой бабушке!

С того часа они при встрече не разговаривали.

Не запуская текущей работы, Мартин нашел возможным блаженно отдаваться лабораторным исследованиям. Сперва он возился между делом с мелочами, но неожиданно «напал на след» и забыл обо всем, кроме своего опыта.

Он баловался посевами, взятыми на различных фермах у различных людей, думая больше о Клопчуке и о стрептококках. Случайно он открыл, что кровь овцы по сравнению с кровью других животных вырабатывает очень много гемолизина. Почему стрептококк легче растворяет красные кровяные шарики у овцы, чем, скажем, у кролика?

Разумеется, занятый по службе бактериолог Отдела здравоохранения не вправе тратить купленное обществом время на ублажение своего любопытства, но в Мартине безответственная ищейка взяла верх над честным чиновником.

Он забросил зловеще возраставшие в числе анализы туберкулезной мокроты и отдался разрешению загадки гемолизина. Он хотел заставить стрептококков вырабатывать губительный для крови яд в суточных культурах.

Он потерпел блистательное и волнующее поражение и много часов просидел, размышляя. Решил испробовать шестичасовую культуру. Прогнал ее через центрифугу, жидкость над осадком смешал со взвесью красных кровяных шариков и поместил в термостат. Когда он через два часа вернулся, кровяные клетки были растворены.

Он позвонил Леоре:

— Ли! Кое-что нащупал! Не можешь ты сделать мне несколько бутербродов и прийти сюда на вечер?

— Конечно, могу, — сказала Леора.

Когда она явилась, он объяснил ей, что его открытие сделано случайно, что большая часть научных открытий случайны и что ни один исследователь, даже самый великий, не может сделать ничего большего, как только вовремя оценить свои случайные наблюдения.

Голос его звучал убежденно и даже немного сердито.

Леора сидела в углу, почесывая подбородок, почитывая медицинский журнал. Время от времени она разогревала кофе на не совсем исправной бунзеновской горелке. Наутро служащие, явившись в Отдел, увидели нечто такое, что не часто случалось в царствование Альмуса Пиккербо: директор был занят пересевом культур, а на длинном столе спала его жена.

Мартин гаркнул на доктора Окфорда:

— Выметайтесь к свиньям, Руфус, и Отдел возьмите сегодня на себя — меня нет… я умер… Да, вот что еще: отведите Леору домой, сделайте ей яичницу — и не прихватите ли вы мне бутерброд с ветчиной из «Дороги на Запад»?

— Есть, капитан, — сказал Окфорд.

Мартин повторял свой опыт, испытывая на гемолизин двухчасовые, четырехчасовые, шестичасовые, восьми-, десяти-, двенадцати-, четырнадцати-, шестнадцати- и восемнадцатичасовые культуры. Он установил, что максимальная выработка гемолизина в крови происходит, если брать культуру, выдержанную в термостате от четырех до десяти часов. Он начал выводить формулу его выработки и пришел в уныние. Он злился, бесновался, потел. Убедился, что его познания в математике — детские, научный багаж — чепуховый. Он бился над химией, корпел над математическими выкладками и медленно начал составлять выводы. Он полагал, что может дать статью в журнал «Инфекционные заболевания».

Альмус Пиккербо печатал научные статьи — и печатал часто. Их помещали в «Среднезападном медицинском альманахе», выходившем раз в три месяца и числившем в своей коллегии наряду с прочими тринадцатью редакторами также и самого Пиккербо. Он открыл микроба эпилепсии и микроба рака — двух совершенно различных микробов рака. Обычно ему требовалось две недели, чтобы сделать открытие, написать статью и пропустить ее через печать. Мартин не обладал такой завидной легкостью.

Он ставил опыты, повторял их, проклинал все на свете, не давал Леоре спать, учил ее приготовлять среду и раздражался ее замечаниями насчет агара. Он орал на стенографистку; ни разу пастор конгрегациональной церкви имени Джонатана Эдвардса не мог уломать его прочесть доклад в Библейской школе; и все-таки месяцы шли, а его статья не была еще закончена.

Первым поднял протест почтеннейший мэр Наутилуса. Возвращаясь как-то в два часа ночи домой с чрезвычайно приятной игры в «железку» с участием Ф.-Кс. Джордана и завернув для сокращения дороги в переулок за Сити-Холлом, мэр Пью увидел, как Мартин угрюмо ставил пробирки в термостат, в то время как Леора сидела в углу и курила. На другой день он вызвал Мартина и прочел ему наставление: