Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

и совсем не страшно».

Матушка поместила книжку в свою бесплотную грудь, туда, где раньше было сердце. Затем она задумчиво села за стол, положила перед собой листок и устремила взгляд в окно, на шелестящий сад. Простившись с ней бесплотным поцелуем, Онирис открыла глаза на полу в беседке, у подножья статуи. На щеках ещё чувствовалась соль слёз, но в соли этой содержалась новая мудрость, новое светлое знание. Этой солью была теперь приправлена её жизнь.

— Госпожа Игтрауд, я должна навестить батюшку Тирлейфа и госпожу Розгард, — тихо сказала она. — Встреч в снах недостаточно, я должна увидеться с ними наяву. На погребение матушки я, конечно, не успею, но хотя бы просто увижусь с ними, обниму их... Им сейчас очень трудно.

— Что ж, таково твоё решение, я не стану возражать, — молвила госпожа Игтрауд. — Если тебе необходимо это, поезжай.

Весь остаток дня Онирис была молчалива и погружена в молитву. Молилась она лишь об одном: чтобы высшие силы были милостивы к матушке, чтобы её пребывание в Чертоге Вечности было лёгким и светлым. От обеда она воздержалась. Госпожа Игтрауд за дневной трапезой сообщила семье о скорбном событии и сказала:

— Дорогая Трирунд, я надеюсь, вы с избранницей с пониманием отнесётесь к тому, если ваша свадьба отложится на некоторое время. Нашу дорогую Онирис постигла утрата, и весёлые празднества в течение трёх месяцев после похорон вряд ли будут уместны.

— Да, разумеется, — со скорбным наклоном головы проронила Трирунд.

Все тепло и искренне выразили Онирис соболезнования. Нежнее всех был Арнуг, и Онирис не удержалась от слёз, прижавшись к его груди, хотя и знала, что слёзы и горе живых пронзают душу усопшего, как мучительные стрелы. Она убедилась в этом воочию, но так трудно было удержать в себе горестное рыдание! Впрочем, госпожа Игтрауд и матушка Аинге учили Онирис более спокойно и философски относиться к смерти; смерть телесной оболочки была лишь одним из неизбежных элементов бытия, она встраивалась в общую картину мироздания уже не как горестное и страшное событие, а как нечто неотъемлемое. Но одно дело — рассуждать на эту тему отвлечённо, и совсем другое — столкнуться лицом к лицу. Немного помогало и утешало лишь знание, что с утратой телесной оболочки жизнь не обрывается, душа бессмертна. Учёба не прошла для Онирис даром, теперь и посмертие не было для неё тайной, она сама стала проводником для матушкиной души и знала, что ту ожидает. Видела она и прекрасное, спокойное место, где матушке предстояло отдыхать. Её тревожило лишь то, как матушка пройдёт Высший Совет, какое решение вынесут относительно неё высшие силы, как будет проходить очищение. Ей хотелось бы быть с ней в эти непростые моменты, но матушка Аинге сказала, что это — таинство, в которое нельзя вторгаться обитателям мира живых.

«Ты сделала всё, что от тебя зависело, дорогое дитя, — утешила она Онирис. — У твоей матушки есть подаренная тобой светлая книга Любви и Прощения, уповай на её помощь. Это и есть твоё присутствие, поверь мне! В этой книге — твоя любовь, матушка будет ощущать её, и это утешит её и ободрит».

Онирис присутствовала на заупокойной службе в храме с помощью канала связи: матушка Аинге снова дала ей доступ к своему зрению и слуху. Она сама проводила обряд, и Онирис всё видела её глазами. Она душой и сердцем присоединялась к песнопению, с текстом которого заранее ознакомилась по сборнику служб, который с разрешения матушки Аинге дала ей госпожа Игтрауд. Матушка Аинге служила в храме у гроба, а Онирис стояла на коленях в беседке перед статуей, и её губы шевелились беззвучно, но музыка шла из её сердца. Вне всяких сомнений, матушка слышала эту музыку сейчас, это поддерживало её и успокаивало, она была рада голосу души Онирис, который вливался в прекрасную гармонию. Держа глаза своей души зрячими при помощи состояния полумедитации, Онирис видела, как музыка службы летит в Чертог Вечности прекрасным золотым узором, достигает места отдыха матушки, наполняет его и услаждает слух находившейся в нём души. Одна из ниточек этого узора была голосом Онирис.

Слёзы, которые катились по её щекам, уже не были пронизывающими и ранящими душу покойной матушки слезами горя, это была очистительная и сладостная влага, которая брала своё начало в сердце, наполненном светом Источника.

Служба в храме закончилась, и погребального костра Онирис уже не видела. Она хотела бы сейчас быть рядом с батюшкой и госпожой Розгард, поддерживать их и утешать, но их разделяло море.

Ей удалось наконец достучаться до отца во сне, и все нежные слова она сказала ему во время этой встречи. Связаться с ним не получалось, потому что он почти не спал во время болезни матушки, по той же причине не удавалось и попасть в сон госпожи Розгард. Батюшка сказал, что врач ей прописал успокоительное на ночь, а оно, как известно, мешало установлению связи.

«Ничего, мои родные, скоро вы меня увидите», — ласково пообещала Онирис, обнимая батюшку.

«Ты приедешь навестить нас?» — обрадовался тот.

«Да, батюшка, — улыбнулась Онирис. — Ближайшим же пассажирским рейсом».

На самом деле в её душе мгновенно вспыхнуло решение забрать отца и братцев к себе. Препятствие в виде отказа матушки отпускать их устранилось само — увы, с её смертью... Не такой ценой Онирис хотелось бы решить этот вопрос, совсем, совсем не такой! Но раз уж он разрешился вот таким горьким образом, не воспользоваться открывшейся возможностью было бы преступно. Смущало её только то, как к этому отнесётся супруга матушки, не опечалит ли её разлука с детьми. Бедная, бедная госпожа Розгард! Она только что овдовела, а теперь ещё и мальчиков у неё заберут... Онирис сомневалась, не слишком ли жестоко это будет по отношению к ней, но ещё более жестокой ей казалась разлука Ниэльма с Эллейв. Они всё так же скучали друг по другу и обменялись уже несколькими письмами тем же самым способом — через сны Онирис и Кагерда.

Эллейв, которая находилась в это время в плавании, Онирис всё рассказала в первую же ночь, после того как проводила душу матушки в Чертог Вечности, и позволила себе немного поплакать и в её объятиях. А вот решение Онирис навестить семью, оставшуюся в Ингильтвене, Эллейв восприняла напряжённо. С одной стороны, она не могла запретить жене увидеться с родными в таких скорбных обстоятельствах, но её по-прежнему беспокоила угроза со стороны Йеанн. Онирис ей