Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

своими ласковыми пальцами, она приговаривала:

— Придётся тебе немножко поработать Хранителем, дитя моё... Совсем немножко, гораздо меньше, чем мне когда-то... Прошу, постарайся взять себя в руки... Чтобы успокоить матушку, ты должна быть спокойна сама. Дыши, дорогая... Медленно, плавно... Ты всё знаешь, всё умеешь. Дыши вместе с моим голосом: вдох — выдох... Вдох — выдох...

Госпожа Игтрауд водила в воздухе над Онирис ладонями, и та ощущала волны расслабляющего тепла, растекавшиеся по телу... Очень властного, но мягкого и успокаивающего. Между словами «вдох» и «выдох» были паузы в четыре счёта. Онирис всё ещё слышала отходную молитву, и на её светлых крыльях, окутанная ароматом благовоний, очутилась в прекрасном чертоге, исполненном удивительных разноцветных переливов света: лиловый перетекал в фиолетовый, фиолетовый — в розовый, розовый — в золотистый.

«Всё хорошо, дорогая, не волнуйся, мы с Игтрауд каждый миг с тобой, — раздался ободряющий голос матушки Аинге. — Сейчас сосредоточься, ни на что не отвлекайся. Ищи матушку!»

Чертог не был пуст, здесь обитали разумные сгустки энергии. Они наблюдали за Онирис, но не мешали, и их настрой она ощущала как доброжелательный, а потому не испытывала страха. Искать матушку... Да чего её искать, когда вот она — растерянная, недоумевающая, и тоже в форме сгустка. Но Онирис узнала её: в центре сгустка проступало её лицо. Матушка озиралась, пытаясь понять, куда попала.

«Онирис! Это ты, дорогая? Что случилось? Что это за прекрасная музыка?»

Онирис не слова слышала, а что-то наподобие чужих мыслей в своей голове. Она приблизилась к матушке и заключила её в ласковые объятия — настолько, насколько два сгустка энергии могут обнимать друг друга.

«Матушка... Ты закончила свой жизненный путь, твоя душа отделилась от тела и находится в Чертоге Вечности», — сказала Онирис, стараясь излучать спокойствие и мир, свет и утешение. Её тело на полу в беседке уже не плакало, ручейки высыхали, оставляя на щеках солёный налёт.

«Закончила? Ты хочешь сказать... Я умерла?» — встрепенулась матушка.

Онирис окутывала её объятиями, успокоительными и мягкими.

«Только твоя земная оболочка, — терпеливо объяснила она. — А ты сама жива. Это просто другая, бестелесная форма существования. Я тоже жива, но телом нахожусь в плотном мире, а сознанием — здесь, с тобой. Я здесь, чтобы успокоить и поддержать тебя, родная».

Матушка нервно рассмеялась.

«Это какой-то невероятный, странный сон! — воскликнула она. — Я сейчас проснусь... Я должна объяснить Розгард, что ни в чём не виновата, я не изменяла ей с этой треклятой Вимгринд!»

«Матушка... Всё хорошо, госпожа Розгард знает, что ты ни в чём не виновата, — окутала её грустной лаской Онирис. — Уже не нужно ничего объяснять, не нужно оправдываться. Всё закончилось... Вернее, земной этап твоего существования подошёл к концу. Пойдём, я покажу тебе, и ты убедишься...»

Незримое присутствие матушки Аинге посылало Онирис бессловесное одобрение. Из Чертога на землю протянулась длинная серебряная нить, и Онирис с матушкой заскользили по ней, пока не очутились дома. В постели лежало тело, глаза ему уже закрыла матушка Аинге, а госпожа Розгард простёрлась на нём, уткнувшись лицом в неподвижную грудь и обнимая его руками. Она и не подозревала, открывая то письмо, что через двое с половиной суток после его прочтения станет вдовой.

— Темань, Темань, дорогая моя, девочка моя, детка! Я же ни в чём не обвиняла тебя! — говорила она дрожащим горестным шёпотом, гладя пальцами застывшее в выражении неземного покоя лицо супруги. — Я лишь спросила тебя, что это значит... Я всегда верила тебе... Верила и теперь... Зачем, зачем ты бросилась в объятия смертельного недуга?! Зачем рвала себе сердце переживаниями?.. И ведь разорвала... Это проклятое письмо, проклятая Вимгринд... Она не стоила и волоска твоего! Не стоило так рвать себе душу... Оно того не стоило! Ах, Темань, Темань, что ты натворила!.. Теперь это ничтожество, эта проклятая Вимгринд топчет землю, жива и здравствует, а тебя, моей дорогой девочки, больше нет...

Батюшка Тирлейф стоял на коленях у постели, прижимаясь лбом к безжизненной руке супруги. Здесь, в Чертоге, не было слёз, но Онирис пронизывали незримые стрелы горя, которые летели из сердец овдовевших госпожи Розгард и отца. Попадали они и в матушку, и она тоже рыдала — разумеется, бесслёзно, содрогаясь от пронзавших её мучительных и болезненных стрел.

«Розгард, дорогая! — металась, сокрушалась она. — Могу я вернуться, могу обнять её? Ещё можно всё исправить?! А как же мои мальчики? Как же они без меня?!»

Онирис могла только держать её в успокоительных объятиях.

«Увы, матушка... Твоя телесная оболочка не выдержала твоих чрезмерных переживаний... Как ты сама можешь видеть, госпожа Розгард верит тебе и любит тебя, а ты оставила её вдовой. Это уже никак не исправить... Мы должны идти, моя родная».

Предоставив матушке Аинге говорить мудрые и утешительные слова овдовевшим супругам, Онирис повлекла родительницу назад в Чертог по серебристой нити. Та рвалась назад, оглядывалась, но Онирис окутывала её объятиями и вливала в неё покой светлой музыки отходной молитвы и делилась с ней накопленным в себе светом Источника. Тот был способен осушить любые слёзы и развеять любое горе.

Как отыскать место, предназначенное матушке? Онирис положилась на свой внутренний компас любви, который повлёк её сквозь пространство к уютному уголку, состоявшему из крошечного домика с одной комнатой и маленького цветущего сада. В комнате был стол с креслом, камин и полки с книгами. За этим столом матушка могла работать, а в саду — отдыхать. Да, она могла заниматься творчеством и здесь. Возле сада блуждали какие-то тени, вслушиваясь в шелест его ветвей, и Онирис знала, что это — души поэтов, слушающие шёпот вдохновения. Почему бы матушке не стать для них его источником? Как много прекрасных стихов может быть написано благодаря ей!

«Здесь ты будешь ждать, матушка, — всё так же ласково и мягко объяснила Онирис. — Ждать решения высших сил... Они подведут итоги твоей жизни, потом ты очистишься от всего дурного и ошибочного, а потом... Потом, возможно, будет новая интересная глава в многотомной летописи, новый раздел в хронике твоей души. Ничего не страшись и не горюй. Всё обязательно разрешится самым правильным и мудрым образом. А вот это я оставлю тебе».

И с этими словами Онирис вручила матушке книжку в золотистом переплёте. Каждая строчка в этой книге рассказывала о любви, каждая страница дышала всепрощающей нежностью.

«Возьми её с собой, когда высшие силы призовут тебя. С ней тебе будет легко