Стихи и эссе - Уистан Оден

Антоний

Ищи их за пределами вселенной.

Акт I, сцена 1.

Насмехаясь над Антонием, Клеопатра говорит, что он получит нагоняй от "крикливой Фульвии" за то, что остался в Египте. Антоний отвечает:

Пусть будет Рим размыт волнами Тибра!

Пусть рухнет свод воздвигнутой державы!

Мой дом отныне здесь. Все царства — прах.

Земля — навоз; равно дает он пищу

Скотам и людям. Но величье жизни — В любви.

Обнимает Клеопатру.

И доказать берусь я миру,

Что никогда никто так не любил,

Как любим мы.

<… >

Но умоляю: из любви к любви

И сладостным часам ее не будем

На горестные споры тратить время.

Пусть каждый миг несет нам наслажденье.

Акт I, сцена 1.

Позже, вернувшись с победой, Антоний восторженно взывает к Клеопатре:

Любимица вселенной! Обними

Мою железом стиснутую шею.

Проникни в царственном своем уборе

Сквозь толщу лат мне к сердцу и внемли:

То стук твоей победной колесницы.

Она отвечает ему так же восторженно:

О мой герой! Храбрец из храбрецов!

О воплощенье мужества и силы!

С улыбкой ты вернулся, разорвав

Тенета злой судьбы.

Акт IV, сцена 8.

Эти выражения любви поэтичны, но совершенно противоположны духу Петрарки: произносящие их герои отлично сознают преувеличенность своих речей. Слова призваны выразить чувство, в искренности которого Антоний и Клеопатра сомневаются. Стиль речей направлен на утверждение собственной значимости. Во время ссоры Антоний и Клеопатра по-настоящему ненавидят друг друга, и их гнев отражает страх перед изменой другого:

Покойный Цезарь мне тебя оставил

Объедком. Что там Цезарь, — Гней Помпей

От блюда этого отведал тоже;

Уж не считаю многих безымянных,

Кого тебе случалось брать в постель

В минуты вожделенья. Мне известно,

Что с воздержанием знакома ты

Лишь понаслышке.

Акт III, сцена 13.

Ромео и Джульетта, признаваясь в любви, будто говорят: "Как замечательно испытывать это чувство!". Ирония Бенедикта и Беатриче по поводу любовных чувств продиктована тем, что они хотят испытать друг друга. И Антоний, и Клеопатра заявляют: "Я хочу жить вечно". Их поэзия, подобно хорошей кухне, призвана поддержать остроту жизни.

В миг гибели Антония Клеопатра восклицает — эти стихи великолепны:

Венец вселенной превратился в прах.—

Любимый! — О!.. Увял победный лавр.

Повержен наземь воинский штандарт.

До уровня подростков несмышленых

Род снизился людской. Ушло геройство,

И не на что глядеть теперь луне.

Взирающей с небес.

Акт IV, сцена 15.

Поразительно, что произносящая этот монолог Клеопатра уже предала Антония и собирается заключить сделку с Октавием. В конце концов она совершает самоубийство — но не из-за Антония, а потому что Долабелла выдал намерение Цезаря унизить ее. Она рада, что в смерти одержит победу над Октавием, и все же ее самоубийство выглядит жалким и страшным. Октавию, говоря по правде, это безразлично. Ему все равно, будет она жить или умрет. Сравните притворные смерти Клеопатры и Джульетты. Антоний покончил бы с собой в любом случае. Весть о смерти Клеопатры лишь ускоряет его самоубийство и служит прелюдией к замечательным монологам.

Клеопатра видит в Антонии великого героя, немного увядшего и, в общем, укрощенного. Самые сильные чувства Антоний вызывает в ней, когда уезжает в Рим. Она чуточку презирает его, когда он бывает послушен. Собираясь удить рыбу в Ниле, она говорит:

Там буду

Под звуки дальней музыки ловить

Я красноперых рыбок, поддевая

Их слизистые челюсти крючком.

Рыб из воды вытаскивая, буду

Антониями их воображать

И приговаривать: "Ага, попался!"

Акт II, сцена 5.

Она вспоминает, как однажды одурачила Антония, когда они вместе отправились на рыбалку:

В тот день — незабываемые дни! —

В тот день мой смех Антония взбесил,

В ту ночь мой смех его счастливым сделал.

А утром, подпоив его, надела

Я на него весь женский мой убор,

Сама же опоясалась мечом,

Свидетелем победы при Филиппах.

Акт и, сцена 5.

Клеопатра стремится дойти до предела своих возможностей. Чем она старше, тем больше она алчет власти, и, несомненно, власти у нее достаточно, чтобы уничтожить человека, которому есть что терять. Антоний, по сути, хочет играть и оставаться свободным, как ребенок, но не может быть ни ребенком, ни даже частным лицом. Он потерял невинность. Влечение между Антонием и Клеопатрой подлинное, но они оба стареют, и их вожделение отражает, скорее, попытку забыть о времени и смерти, нежели физиологическую потребность. По этой причине им нужно все самое изысканное и изощренное. Но вследствие этого же их отношения эгоистичны и разрушительны, и не ведут ни к чему хорошему.

Интересно, что в пьесе противопоставлены две стихии — земля и вода. Так, в тексте содержится множество упоминаний Нила. Антоний называет Клеопатру "древнего Нила змеей" (I. 5). Клеопатра удит рыбу в реке. Впервые она предстает перед Антонием на корабле, плывущем по водам Кидна. Помпей утверждает, что "море / в моих руках" (ил), а Октавий, разбив Помпея, завладевает морем. Энобарб и старый солдат пытаются убедить Антония не ввязываться в морское сражение (III.7). Клеопатра просит прощения у Антония за бегство при Акциуме:

О господин! О повелитель мой!

Прости моим пугливым парусам.

Не знала я, что бросишься ты следом.

В ответ Антоний развивает этот образ:

Ты это знала, египтянка, знала —

Руль сердца моего в твоих руках,

И за тобой последую я всюду.

Акт III, сцена 11.

Единственную победу над Октавием Антоний одерживает на суше, и роковой поворот в его судьбе ознаменован прекрасной сценой, в которой простые солдаты слышат доносящуюся "из-под земли" сверхъестественную музыку, возвещающую, что "Бог Геркулес, которого Антоний / Считает покровителем своим, / Уходит прочь" (IV.3). На протяжении всей пьесы вода несет Антонию зло. Вода отождествляется с непостоянством и неверностью, с флегмой терпеливого, выжидающего Октавия. Клеопатра вольна говорить, что Антоний "мог бы океан перешагнуть" и что

В своих забавах

Не опускался никогда на дно,

Но, как дельфин, резвясь, всплывал наверх.

Акт V, сцена 2.

Тем не менее, вода становится его погибелью. Антоний стремится в море, но не в силах над ним властвовать.

Природа трагической вины в "Антонии и Клеопатре". Критики часто сетуют, что эта пьеса не "трагична" в строгом смысле слова, так как Антоний и Клеопатра пассивны. Происходящее не зависит от их воли, они в ловушке — здесь, якобы, есть место для жалости, но не для трагедии. Мне кажется, что это утверждение не вполне справедливо. Верно, что трагическая вина в "Антонии и Клеопатре" не принадлежит к традиционным, строго очерченным разновидностям драматических пороков, но этим и обусловлена потрясающая мощь пьесы. Мы видим злобу и честолюбие Ричарда III, невежество Ромео и Джульетты, уныние Гамлета, честолюбие Макбета, родительский эгоизм и требовательность Лира, гордыню Кориолана, непомерную жажду признания Тимона Афинского и ревность' Отелло. Все это — чистые состояния естества: в своих крайних проявлениях они относятся к компетенции уголовных судов и психиатрических клиник. Маловероятно, что мы с вами впадем в такие же состояния. Иногда мы способны ощущать схожие чувства, но эти люди, по правде говоря, ведут себя глупо. Мы вряд ли станем убивать своего гостя на званом обеде или выбегать из дома в бурю. Людей, совершающих такие поступки, мы считаем помешанными. О таком поведении мы читаем в газетах. Напротив, трагическая вина Антония и Клеопатры имеет всеобщий характер и всегда нам присуща — это суетность, то есть жажда успеха, любовь к удовольствиям, к искусству, к самим себе и, наоборот, страх скуки, поражения и ошибки, страх выглядеть смешным и страх смерти. Если у Антония и Клеопатры более трагическая судьба, чем у нас с вами, так это потому, что они достигли гораздо больших высот, чем мы, а не потому, что отличаются от нас по существу. Как в стихотворении "К Антее" пишет Геррик: "Пришла пора, и свечи потускнели"[534] Приходит день, и бог Геркулес покидает каждого из нас. В любую минуту мы можем поддаться наваждению, например, страсти к человеку, который нам не нравится, но которого по тем или иным причинам мы не в силах оставить. Все мы знаем о романах в конторах, музеях и литературных обществах. Наконец, все мы стареем и умираем. Трагедия не в том, что это происходит, а в том, что мы не хотим этого принять.