Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

Столкновение вызвано радикальным различием в уровне, на котором ставится вопрос. Экзистенциализм всегда принимает точку зрения субъекта. Человек сам знает, что он постоянно принимает решения. Будет ли он выполнять поручение сейчас или отложит на потом? Будет ли он учиться или смотреть телевизор? Если у него что-то болит, пойдет ли он к врачу или усмехнется и потерпит? Если у него течет из носа (позаимствуем пример у Эпиктета), станет ли он жаловаться или будет доволен, что у него есть рукав, чтобы утереться? Ни один из нас не может предупредить удары судьбы, но мы можем определить свое отношение к ее злобным выпадам. Вот что говорит экзистенциализм. Быть может, всеведущий Бог заранее знает наши решения, но человек с его собственной точки зрения свободен. Он чувствует, что его поступки и отношения – дело выбора, а не судьбы. Он не может принимать точку зрения всеведущего Бога, и даже менее мудрых божеств науки.

Психология подходит к делу на уровне полубога. Она не претендует на предсказание каждого поступка или мысли человека, как мог бы всеведущий Бог, но ей известно так много ограничений свободы, что она склонна полагать, что в конечном счете все поведение детерминировано и свободных действий не бывает. Она знает, что личность зависит от многих «данностей»: от природных возможностей и ограничений человеческого рода, от биологической конституции (физического строения, темперамента, интеллекта), от социального окружения, в котором личность формируется и из которого черпает пищу; она также зависит от непосредственной ситуации, которая вызывает тот или другой из возможных видов поведения, доступных нервному аппарату. Такие зависимости сплетают сеть детерминизма, который сильнее, чем человек осознает.

Строгий детерминизм должен был бы сказать, что никто никогда ничего не делает . Человек не живет свою жизнь, она для него живется. Реагируя в треугольнике сил, он не более свободен, чем бильярдный шар. Две главные силы – это внутренние влечения и давление окружения. К этим двум Фрейд добавил третью, а именно, суперэго человека. Однако эта сила – лишь производное родительского и социального обучения (сил окружения). Эго , не имеющее собственной энергии, – жертва этих тиранов.

Детерминизм этого типа рассматривает человека как по сути пассивный, принуждаемый, реактивный и детерминированный продукт. Есть свидетельства в поддержку этого взгляда. За последние пятьдесят лет мы много узнали относительно принуждающего влияния конституции, влечений, бессознательных комплексов, раннего научения и давления ситуаций. Человеку, который «знает», что он свободен, и полагает, что другие люди тоже свободны, детерминизм может казаться возмутительным; но психология предпочитает верить, что в принципе человеческая природа так же предсказуема, как орбита спутника в пространстве.

Но довольно о радикальном детерминизме. Его логическая привлекательность очевидна: он нужен для противодействия щедрому и иногда сентиментальному приписыванию свободы, характерному для некоторых типов экзистенциалистских и теологических работ. Но есть некоторые сложности. Аргументы в пользу жесткого детерминизма не сильнее аргументов в пользу позитивистского ви́дения человеческой природы. А последние, как мы уже знаем, уязвимы.

Во-первых, встает проблема сознания. Мы сознательны главным образом тогда, когда находимся в конфликте, то есть когда есть проблема, требующая решения. Далее, если сознание не играет роли, не включается где-то в последовательность причин и следствий, то для чего оно возникает? Если сознание – это просто «скрип, издаваемый механизмом», то почему в нашей природе заложено это бесполезное трение? Разумнее, казалось бы, допустить, что сознание существует ради какой-то цели; как минимум, оно может слегка касаться чаши весов в момент выбора. Мы говорим: «Пусть будет так, а не так».

Но сознание, похоже, не только выбирает кнопку, на которую нажать. Оно обладает способностью к рефлексии. Когда нам надо принять важное решение, мы обращаемся к своему запасу прошлых переживаний и извлекаем из него те, которые релевантны имеющемуся вопросу. Мы размышляем и взвешиваем, и «в целом» решаем, что лучше пойти таким-то путем. И здесь мы сталкиваемся с явным парадоксом. Человек, чей запас опыта и знаний богат «детерминирующими тенденциями», свободнее, чем человек со скудными запасами. Если у меня есть только одно релевантное умение или мне известно только одно решение, то у меня только одна степень свободы. Я действую единственным способом, каким могу. Но если у меня есть много релевантных знаний, широкое образование и богатый опыт обращения с тем видом проблем, с которым я столкнулся, то я могу выбрать «в целом» самое подходящее решение или создать новое. Многоканальный разум свободнее одноколейного.

Каждая школа психотерапии, даже базирующаяся на позитивизме, предполагает, что цель лечения – привести пациента к относительно большей свободе решения, чем первоначально позволяло его нарушение. У пациента с компульсией, фобией, навязчивыми мыслями вообще нет свободы. Им правит невроз. После терапии у него должна появиться свобода от такого доминирования, а также свобода к жизни, более соответствующей его идеалу Я . Здоровый человек с богатым опытом и зрелым кругозором способен программировать собственную идентичность. Он обозревает имеющиеся возможности и объявляет: «Это встраивается в мой стиль жизни» или «Это его разрушает». Он может сказать: «Этот курс хорошо подходит моему жизненному стилю» или «Этот курс не подходит, это для меня – грех».

Мышление в этом направлении может примирить провозглашаемую экзистенциализмом свободу с провозглашаемым позитивизмом детерминизмом. Повторим: все дело в степени . Что именно мы имеем в виду, когда говорим, что нормальная личность относительно свободна программировать свою собственную идентичность? Не то, что человек свободен от всех своих влечений (он все еще должен спать, есть, получать кислород, и его сильно разжигают сексуальные потребности, импульсы гнева, эго -защиты). И не то, что он полностью свободен от раннего научения: многие диспозиции и установки, приобретенные в детстве, будут с ним до конца. И не то, что он независим от непрерывного притока «пищи» от внешнего окружения, служащей для вознаграждения и поддержания его культурных установок и обеспечения его соответствия ролям, которые он должен играть в семье, в работе, в обществе.

Все это давление существует. Но существует и становление – процесс, посредством которого все эти силы используются творческим побуждением для программирования своего стиля жизни. Базовое экзистенциалистское побуждение развиваться, добиваться смысла, стремиться к единству – такая же «данность». Это главный факт человеческой природы, даже более выдающийся, чем склонность поддаваться давлению окружения. Именно это желание автономии, индивидуализации, самости, экзистенциальной уникальности вносит вклад в формирование результата. Развитие по направлению к этой цели есть закон, которому, похоже, подчиняется большинство личностей. Перспектива ( promise ), которую я вижу для себя, – суть моей свободы. Когда критическая ситуация бросает мне вызов, я вызываю эту перспективу, и она становится главным фактором в решении имеющейся проблемы.

С этой точки зрения свобода лежит в нашей общей позиции по отношению к жизни, в проживании нашей надежды на непрерывное становление. В понятиях Уильяма Джеймса, свобода заключается в «способности сохранять главенство выбранной идеи». Через рефлексию и размышления человек сохраняет образ того, чем хочет стать больше всего, и из этой главенствующей системы вытекают поступки и решения. Слабость теории привычки – в ее допущении, что все действия при равно частом повторении и поощрении будут одинаково сильными. Но на самом деле мы знаем, что привычки появляются и исчезают не только в соответствии с законом поощрения и частоты, но и согласно центральному управлению структуры проприума. Таким образом, «ход» нормальной жизни простирается далеко за пределы специфической зависимости от привычки или обстоятельства.

Верно, что в процессе становления мы часто пускаем в ход значительные усилия для сдерживания импульсов и сохранения главенства выбранной идеи. К несчастью, дискуссии о свободе часто ограничивались темой «силы воли». Ломая пальцы и скрежеща зубами, мы рискуем изменить желаемый эффект на противоположный. Иногда мы делаем как раз то, против чего боремся. Концентрация внимания на импульсе часто несет с собой непреодолимое желание выполнить это действие. Этот «закон обратного эффекта» знаком всем. И в этой форме он делает свободу жестокой иллюзией. Именно в представлении человека о своем собственном развитии, а не в отдельной способности воли, мы можем наиболее ярко увидеть свободу.