Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

"С ума я схожу, что ли? - думал Сольский. - Да никакой паж не бегал так за королевской дочерью, как я за этой учительницей!"

Гордость в нем возмутилась, и весь следующий день он посвятил делам завода. Созвал совещание, отправил несколько писем, а вечером... украдкой вышел из особняка и направился к дому, где жила Мадзя.

В ее комнате на четвертом этаже горел свет, окно было открыто. В ту минуту, когда Сольский посмотрел на это окно с противоположного тротуара, муслиновая занавеска вдруг вздулась, как парус под напором ветра.

- Кто-то к ней зашел, - сказал себе Сольский. - Но кто же?..

И ревность пронзила его сердце.

Назавтра он все утро ломал себе голову: почему Ада не навестила Мадзю? Может, они поссорились? Как будто нет. В чем же дело? Ведь они были самыми задушевными подругами.

Вдруг он остановился посреди комнаты и сжал кулаки.

"А если Ада и впрямь влюблена в этого Норского? Ведь они оба несколько месяцев жили в Цюрихе. Норский посещал Аду чуть не каждый день. Они вместе ходили на прогулки. А потом из-за чего-то не поладили..."

- А-а-а! - простонал Сольский.

При одной мысли, что его сестра влюблена в пана Казимежа и может оказаться соперницей Мадзи, Сольский почувствовал, что готов биться головой об стенку, бежать на улицу, кричать! Ум его помутился от ярости.

Этот Норский, пустомеля и картежник, отнимает у него и сестру и Мадзю!

Но взрыв гнева прошел, и пан Стефан так же быстро успокоился.

- Ох, и пущу я когда-нибудь этому молодчику пулю в лоб, - сказал он себе.

К вечеру у него собрались инженеры и подрядчики и сообщили, что строительство завода подвигается успешно. Строения уже надо подводить под крышу, котлы и машины отправлены по воде из Гданьска в Варшаву, водяные колеса уже готовы, и нет никаких непредвиденных расходов.

Сольский слушал рассеянно, а когда участники совещания начали расходиться, знаком попросил Згерского остаться.

Толстенький человечек осклабился, догадываясь, что предстоит конфиденциальный разговор. И, как хороший дипломат, стал соображать, о чем его могут спросить. О панне Элене Норской? О Мадзе? Может, о продаже завода? Может, о том, что говорят о Сольских в городе? Или о том, что говорят об уходе Мадзи из их дома? Или о том, что говорят в обществе о панне Аде Сольской, которая недавно увлекалась эмансипацией, потом стала спириткой, а теперь предалась мизантропии и не выходит из дому?

Сольский сел в кресло и пододвинул гостю ящик с сигарами. Пан Згерский взял сигару, помял ее и обрезал, украдкой посматривая на дверь. Сердце у него трепетало при мысли, что сейчас могут принести чудное вино Сольских, которое пан Згерский очень любил, хотя и побаивался. Любил потому, что было отменное, а побаивался потому, что уж очень у него после этого вина язык развязывался.

Пока он колебался между надеждой и опасением, Сольский спросил:

- Что нового?

Черные глазки Згерского сузились, стали двумя блестящими точками. С медовой улыбкой он поклонился чуть не до земли и сказал:

- Панна Норская выходит за Бронислава Корковича. Бракосочетание состоится в Ченстохове недели через две. Из-за этого пан Казимеж рассорился с сестрой.

- Любопытно, пригласит ли меня панна Элена на свадьбу? Это, пожалуй, единственный случай провести часок-другой в салоне пани Коркович.

- Могу ли я передать ей ваши слова? - спросил, ухмыляясь, Згерский. Хотя нет! - прибавил он. - Для панны Элены было бы слишком огорчительно услышать, что ее месть произвела так мало впечатления.

- Но за что же она мстит? - зевая, спросил Сольский.

- Роковая ошибка! - вздохнул Згерский. - До того, как панна Бжеская выехала отсюда, люди говорили - и панна Элена поверила этому - будто...

- Что говорили?

- Будто вы охладели к ней, то есть к панне Элене, и почтили своим расположением... панну Магдалену.

- А-а! - протянул Сольский, с равнодушным видом выдерживая взгляд мигающих глазок Згерского.

- Панна Бжеская - девушка самолюбивая, - прибавил он после минутного молчания. - Она у нас не спала по ночам, худела, ей все казалось, будто моя сестра держит ее из милости.

Сольский умолк.

- Самолюбивая, но хорошая девушка, - снова заговорил он. - Она вносила веселье в наш, надо признаться, унылый дом. Лечила мою тетушку от мигреней. Славная девочка. Я искренне хотел бы, чтобы моя сестра нашла приемлемый для панны Бжеской способ обеспечить ее будущее... Жалкая это участь - быть бедной учительницей!

Згерский растерялся.

- Панне Магдалене, - торопливо сказал он, - нечего страшиться за будущее. Ее брат служит управляющим крупных красильных фабрик под Москвой; он хорошо зарабатывает и скоро составит состояние. А на ее имя в Иксинове сделана дарственная на несколько тысяч рублей.

- Кем?

- Каким-то майором.

- Майором? - повторил Сольский. - Чего ради?

Пан Згерский поднял брови, опустил глаза и пожал плечами.

Сольский испытал такое чувство, точно кто-то повернул ему голову, и все представилось теперь в новой перспективе. У него даже шея заболела.

- Откуда вам это известно? - спросил он у Згерского.

- А в Варшаве гостила заседательша из Иксинова с дочерью и будущим зятем.

- Ах, вот как! - прошептал Сольский.

- Я познакомился с этими дамами у Корковичей и узнал от них кое-какие подробности.

- Любопытно! - сказал Сольский. - Но в чем ее могли упрекнуть?

- Так, пустяки! Обе дамы, да и пани Коркович, не могут простить панне Бжеской ее невинного кокетства...

- Кокетства?

- О, все женщины - кокетки! - усмехнулся Згерский. - Во всяком случае, именно по этой причине панне Бжеской пришлось оставить дом Корковичей.

- Да ведь мы сами силком увезли ее оттуда, - заметил Сольский.

- Так-то оно так, но... Кажется, по той же причине панна Бжеская уехала из Иксинова.

- Так вот какая она опасная особа! - засмеялся Сольский.

- Ребячество, конечно, одним словом, провинция, - сказал Згерский. Ну, а все-таки какой-то иксиновский почтовый чиновник застрелился. У него еще такая странная была фамилия: Цинадровский.

- Цинадровский? Цинадровский? - повторил Сольский, уже не пытаясь скрыть свое волнение. Опершись на подлокотники кресла, он прикрыл руками глаза и прошептал: - Цинадровский? Так, так!

Он вспомнил, как растерялась Мадзя, когда доложили о приходе Ментлевича. Вспомнил их разговор, в котором гость из Иксинова упомянул и о майоре, и о смерти какого-то Цинадровского, что очень смутило Мадзю.

- Так, так! - повторял Сольский, воскрешая в памяти подробности этого визита, который еще тогда показался ему подозрительным.

Згерский заметил, что его вести произвели на Сольского, пожалуй, слишком сильное впечатление. Отвесив глубоким поклон, он выкатился на своих коротеньких ножках за дверь.

"Стало быть, панна Магдалена девушка с прошлым? - думал Сольский. - Ба, и весьма драматическим! Из-за нее даже стрелялись! Вот каково в действительности это невинное дитя, у которого, по мнению Дембицкого, и времени-то не было думать о любовных делах! Такой из вас, дорогой учитель, знаток женских сердец! Да, но почему в конце своей пространной речи он сказал, что кто-нибудь другой, узнав поближе панну Бжескую, быть может, составил бы о ней другое мнение? Ну, и хитер старик!"

Вскочив с кресла, повеселевший Сольский зашагал по кабинету. Правда, по временам у него мелькала мысль, что в рассказах Згерского о Мадзе не все ясно и, возможно, это попросту сплетни. Было даже мгновение, когда ему захотелось проверить все эти слухи. Но сразу же на него нахлынул поток чувств и доводов, заглушивших это желание.

И в самом деле, как он будет проверять эти слухи, да и зачем? Не зазывать же к себе на беседу пана Файковского, иксиновского провизора, чтобы, потрепав его по плечу, за рюмочкой вина осторожно спросить: что это за история с дарственной майора? Нет, этого Стефан Сольский не сделает. На это он не способен, да и не хочет он расширять круг своих демократических знакомых, они и так уже стали ему поперек горла.

Теперь все понятно. Прелестная Мадзя, как, впрочем, и все женщины, обманывала мужчин то ли с корыстными целями, то ли просто так себе. Вот почему она смутила покой пивоваров Корковичей, а в Иксинове довела кого-то до самоубийства, конечно, без всякого умысла, ну и несколько тысяч рублей получила, быть может, уже не без умысла...

Поселившись у Сольских, она устроила на сахарный завод пана Файковского, опасаясь, видно, как бы он не навредил ей, разболтав об иксиновских похождениях. А когда заметила, что ее филантропические замашки производят хорошее впечатление, начала кокетничать с ним, Сольским, разыгрывать роль сердобольной и сострадательной особы. Занятия в пансионе, дружба с Адой, лечение тетушкиных мигреней, забота о прислуге в их доме все это было одно кокетство!

И вдруг в Варшаве появляется некий пан Ментлевич с невестой и мамашей. Тогда панна Бжеская, понимая, что ее могут разоблачить, разыгрывает драматическую сцену и удаляется из их дома! Предусмотрительный поступок, ведь через недельку ей, быть может, пришлось бы намекнуть, что она должна удалиться.