Псы, стерегущие мир - Алексей Игнатушин

Из-за покрова ткани донесся старческий голос, негромкий, но пронзительный, примечательный:

– И ты здравствуй, Лют свет Радимич.

Витязь дернулся, лицо побледнело, усмехнулся неловко. Купец довольно хмыкнул, потер ладони, будто собирался продать вещуна, а Лют в качестве товара сомневался. Буслай удивленно присвистнул, подтолкнул Нежелана:

– Так, давай с тебя начнем. Спроси, идет ли война в княжестве Яромира?

Бедовик послушно задал вопрос, старческий голос ответил без запинки:

– Идет.

В головы гридней плеснула темная волна, с трудом сдержали звериный рык. Буслай спросил хрипло:

– Что с Кременчугом?

– Город в осаде, степняки штурмуют без устали, вот-вот прорвутся.

Буслай зарычал от ярости, мир потемнел, сердце бухало кузнечным молотом, череп едва не разлетался на части.

– Лют, спроси, сколько еще продержатся, – сказал он сдавленно.

Лют кивнул, разгоряченная известием кровь нехотя успокаивалась, приоткрыл рот, но запнулся. Буслай глянул с удивлением.

– Лют, ты чего? Лют?

Буслай посмотрел на соратника: в широко распахнутых глазах страх. Лют потемнел лицом, медленно, будто выдирая каждое слово с куском горла, спросил:

– Скажи, вещун, кто построил город Усуд?

Глава двадцать первая

Солнечный свет мягко падал на круглые стены капища, круговые костры внешнего вала горели бледно: порой не понять – едят полено желтые языки или нет. Молодые послушники в белоснежном одеянии волхвов изредка подходили, подкармливали огонь дровами.

Во внутреннем круге ровно горел знич – священный неугасимый огонь, вечный источник жизни, даритель тепла и света. Перед зничем на коленях стоял Яромир: лицо хмурое, пальцы окрашены кровью жертвенного животного. Огонь переварил лакомые куски, равно как и воинские трофеи, пламя весело плясало. Знающие волхвы по игре знича определяли человечьи судьбы. Князь вглядывался с попеременной радостью и страхом.

Глаза резных из дерева богов неотрывно смотрели, князь содрогался от величественных взоров, просяще смотрел в расписные лики, губы безмолвно шевелились. Сердце сжимала лапа с острыми когтями, виски пульсировали давящей болью, несмотря на теплое утро, то волнами накатывал холод, то выступала испарина.

«Боги, за что такое испытание? – взмолился князь. – Достанется сил выдержать? Об одном молю: защитите Умилу, любушку мою. Пусть паду, защищая стены, но вызволите из полона княгиню».

В глазах защипало, показалось, что лик Перуна дрогнул, но скорее почудилось из-за слез. Послышались встревоженные крики. Яромир уловил свое имя, в груди колыхнулась мутная волна. Губы хищно раздвинулись, кулаки с хрустом сжались: и то верно, сколько дней без боя, удивительно, как степняки не взбунтовались. Ожгла неприятная мысль: у давнишнего степняка-побратима нынче никто не посмеет пикнуть супротив. Взматерел, сволочь, набрался где-то темной мощи.

– Князь, – раздался с требища сильный голос посыльного, – степняки в атаку строятся! Стрый просит быть быстрее.

Яромир поспешно отбросил лишние мысли. Преодолев боль, отринул образ милой, запрятал в уголок сердца.

В груди мощно бухало, тело омывали горячие волны: пусть Кременчуг покинули войска союзников, но степняки захлебнутся кровью прежде, чем придвинутся к стенам, а там вовсе костьми лягут.

Князь вышел из капища, в спину упирался твердый бодрящий взгляд светлых богов. Волхвы у круговых костров проводили почтительными поклонами князя – верховного жреца в военное время. Яромир распрямил плечи, пластины груди налились горячей кровью, взбухли твердыми плитами.

На выходе недоуменно оглянулся: воинов нет, куда-то запропастились, неужто побежали на стены вместе с плащом и воинской справой? Посыльный умчался по кивку головы, князь стиснул зубы, сдерживая бранные слова.

По мостовой справа протопали сапоги. Князь наткнулся взглядом на броню и меч, лежавшие поверх алого свертка. Буркнул бранное слово, плечи напряглись под тяжестью полупуда плетеных колец. Меч привычно пристроился на боку, дружинный скользнул за спину, накрыл княжьим плащом, Яромир скрепил одежу на шее застежкой.

Князь обернулся, чтобы поблагодарить, и недоуменно дернул головой. Показалось, что смотрит в зеркало. Негаданный двойник печально улыбнулся, отчего ноги князя приросли к мостовой, а лицо осыпало морозом. Живое отражение улыбнулось, мягкими движениями поправило корзно, а на свои плечи поглядело с шутливой досадой: у него такого плаща нет.

Яромир проводил остолбенелым взглядом свою спину в простой рубахе, борода взмокла от пота. Долго не мог отвести взгляд от угла, за которым скрылся безымень, затем пошел к городской стене на скрипучих ногах. Внутри, как в бурдюке, плескали холодные волны, сменялись жарким валом, и вновь кровь застывала, а в животе смерзалась градина.

Процокали копыта, двое дружинных с красными от волнения лицами подвели к правителю коня, гридень постарше буркнул, отводя глаза:

– Не серчай, князь, не по нашей вине заминка.

Он начал объяснять, но Яромир не слышал: уши заливал мерный тошнотворный гул, поводья в руках тряслись, солнце казалось куском льда. Князь всматривался в лица встречных горожан, с хрустом растягивал замерзшие губы в улыбке, неподъемное бревно руки вскинулось кверху, замахал приветственно. Горожане кричали ободряюще, глаза горели уверенностью, что враг будет повергнут.

Князь поправил застежку плаща, содрогнулся от страха, тело покрылось липкой пленкой пота. Шея одеревенела, постоянно тянуло оглянуться на капище, где встретил безымень. По телу вновь прокатилась ледяная волна, князь согнулся, дыхание вырвалось с паром. Невероятным усилием распрямился, солнечный луч заблестел в широкой улыбке, вскинул вторую руку, сцепил в замок, горожане восхищенно зацокали могучей стати князя.

«Безымень, безымень!» – металось в голове паническое.

Нет нужды стороннему человеку пугаться безыменя – нечисть безобидная, ни на кого не нападает. Но… всегда безликое существо заимствует облик человека, которому суждено вскоре… умереть.

Воины перед воротами спешно бросали мешки с песком, деревянные брусья, камни: ворота заложены наглухо, покинуть город можно через потайной ход либо через стены. Завидев князя, воины и помогающие им горожане приветственно закричали. Яромир широко улыбнулся, взмахнул дланью.

Спешился. Дружинные увели коня. Под сапогами заскрипели ступеньки. Каждый из трех ярусов стены был заполнен воинами – орали приветственно, велели вести на супостата. Князь довольно улыбался, отвечал зычно, возжигая пламенными речами кровь.

Зря оставил Умилу в городе, некстати пришла мысль. Тогда бы не похитили, была бы среди своих, а не в лапах вонючего степняка. Мысленно вздохнул, сокрушенно кхекнул: но тогда бы жители обеспокоились, да и ворчать стали: чего, мол, княгине такая особая честь? И Алтын мог прознать и пойти крушить княжество – поди погоняйся за ним, когда конницы почти нет. А так ударил в укрепленную твердыню, сожжены лишь встречные веси, остальные уцелели, не до них.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});