Хранитель мечты - Пенелопа Уильямсон

— Родри, — продолжал Рейн все тем же ровным, безжизненным голосом, — собери у этих благородных господ все оружие, которое найдешь, и брось его в реку. После этого приведи наших коней. Шевелись, парень.

Глаза Генриха, и без того выпученные, теперь еще и налились кровью. Он трясся и скалился, как бешеная собака.

— За это ты умрешь смертью предателя, Руддлан! — прошипел он, но Рейн не обратил на его слова внимания прислушиваясь к плеску сбрасываемых в воду мечей и кинжалов. — Я прикажу тебя повесить, кастрировать, выпотрошить и ослепить! Ты будешь вопить, умоляя меня о пощаде, еще долго после того, как у тебя не останется горла для крика!

Рейн ничего не сказал на это, потому что сказать тут было нечего. За время, едва ли достаточное для пары ударов сердца, он превратился из вернейшего рыцаря Генриха в самого заклятого его врага, и дороги назад не было.

Подошел Родри, на его костлявый кулак были намотаны поводья двух коней сразу. Угловатое мальчишеское тело сотрясала мелкая дрожь, зеленые глаза, так похожие на глаза Арианны, смотрели на Рейна с обожанием, словно тот был самим королем Артуром. Как только удила оказались в свободной руке Рейна, он сделал парнишке знак вскочить в седло,

— Позвольте удалиться, ваше величество, — обратился он к Генриху, сделав насмешливый полупоклон, что было не чем иным, как чистейшей воды бравадой.

Одним неуловимым движением он вытянул меч из монаршей руки и вскочил в седло, в то же мгновение пустив коня в бешеный галоп.

Они вихрем понеслись вниз по ущелью, вдоль топкого берега Сейриога. За спиной слышались крики, быстро стихшие. Однако Рейн понимал, что у них не более двух минут в запасе. Очень скоро люди короля убедятся, что монарх цел и невредим, и не замедлят пуститься в погоню. Скорее всего, их будут преследовать, пока не загонят в угол.

Впереди возвышался округлый холм с густым сосновым лесом на восточной стороне гребня, очевидно, спускающимся по противоположному склону. Склон был удобен для подъема верхом, и Рейн, решив укрыться в лесу, направил коня в том направлении. До сосен оставалось не более сотни ярдов, когда из-за окружающих скал, валунов и как будто из самой земли появились всадники.

В грудь ему нацелилось не менее двух дюжин длинных луков. Кроме того, через пару секунд к горлу Рейна прижалось острие меча. Он посмотрел на того, кто держал меч, и встретился взглядом с глазами очень знакомого цвета — цвета моря в штормовой день. Длинные вислые рыжие усы слегка приподнялись, когда губы под ними тронула насмешливая улыбка.

— Добро пожаловать в Уэльс, нормандец.

***

Рейн сидел на сплошном ковре из сосновых игл и шишек, привалившись спиной к толстенному стволу, от которого тянуло свежей смолой. Руки его были на совесть связаны за спиной — не пошевелить. Над ним возвышался тот, кто недавно иронически приветствовал его. Теперь в его лице не было ничего угрожающего, и он с любопытством разглядывал пленника.

— Я — Кайнан, сын Оуэна, — наконец сказал он. Рейн прищурился, чтобы, в свою очередь, рассмотреть уэльсца, из-за спины которого били прямо в глаза яркие солнечные лучи.

— Ты похож на отца, — ответил он, тоже не сразу.

— Как прикажешь это понимать, как комплимент или как оскорбление? — усмехнулся Кайнан, пошевелив усами, и продолжал, не дожидаясь ответа: — Мой братишка Родри наговорил такого, что и не знаю, верить ли его словам. Если послушать его то ты, нормандец, настоящий герой, из тех, о ком барды слагают свои песни... — Он подождал, но Рейн ничего не ответил на это, и светлая бровь уэльсца приподнялась. — А ты, как вижу, еще и скромник.

С этими словами он опустился на колено, вынул кинжал и не спеша рассек веревки, стягивающие запястья Рейна.

— Хм... ты спас глаза Родри, а это то же самое, что спасти ему жизнь. За это ты мог бы вызвать меня на поединок... я имею в виду твой плен, веревки и все прочее... и я бы принял вызов, как почетный. Лучше уж сразиться с тобой, чем потом разбираться с сестрицей, которая, образно выражаясь, намотает на кулак мои кишки. Кстати, каково быть женатым на Арианне? Мне всегда казалось, что на это может отважиться только святой или сам дьявол. Так кто же ты?

— Это зависит от времени суток и погоды на дворе.

Кайнан захохотал. Когда Рейн как следует растер запястья, чтобы восстановить кровообращение, он помог ему подняться на ноги, и они вместе направились к людям Кайнана, сгрудившимся неподалеку, рядом со своим лошадьми. Увидев их, от группы отделился Родри, ведя в поводу черного коня Рейна.

— Милорд... — начал он, запинаясь, — то, что вы сделали там, у реки... я не могу найти слов, чтобы...

— Что это на тебя нашло, брат! — пролаял Кайнан. — Не хватало еще, чтобы ты обмочил слезами кольчугу своего спасителя. Хорошенькая будет благодарность, если по ней пойдут пятна ржавчины!

Родри еще больше смешался, покраснел, и Рейн ободряюще улыбнулся ему.

Но улыбка скоро померкла: он подумал о короле Генрихе, который будет лелеять не только свою раненую руку, но и яростную обиду, подумал об Арианне и детях, оставленных в замке словно нарочно для того, чтобы воинственный и беспринципный монарх мог утолить жажду мести. Кайнан между тем невозмутимо седлал свою лошадь, и Рейн повернулся к нему.

— Арианна осталась в Руддлане, а Генрих...

— В ближайшее время не сможет выступить. Мы уж позаботились об этом, — перебил уэльсец с обычной своей усмешкой и вскочил в седло, издав довольное уханье. — Ну, а мы... мы можем с таким же успехом окопаться в твоем замке, как и в любом другом. Что до меня, я жду не дождусь, когда смогу поспать спокойно за толстыми стенами, в тепле и на сытый желудок.

Рейн помедлил, уже взявшись обеими руками за луку седла. Он вдруг сообразил, что, пригласив в Руддлан часть армии Оуэна, окажется в положении пастуха из сказки, пригласившего в свое стадо симпатичного волка. Но выбора у него не оставалось. С этого дня он, к счастью или к лиху, добровольно признал себя одним из людей Оуэна Гуинедда.

Он поднял взгляд. На него пристально смотрели зеленые глаза, глаза цвета моря в штормовой день.

— Вот именно, — заметил Кайнан, словно прочитав мысли зятя. — Выходит, когда я встретил тебя словами: «Добро пожаловать в Уэльс!», я имел в виду больше, чем мне казалось.

Они выехали во главе отряда на открытую часть вершины холма. С такого высокого места отлично просматривались ущелье, река Сейриог и остатки английской армии, все еще ошеломленные сокрушительным ударом, нанесенным стихией и уэльсцами. Повсюду по-прежнему валялись тела убитых и утонувших рыцарей, которым, как обычно случалось, предстояло остаться непогребенными. Вороны уже вовсю трудились над трупами, но даже их скрипучее карканье не могло заглушить стонов тех немногих, кто еще цеплялся за жизнь.