М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание - Михаил Садовяну

— Что ж это такое вышло, люди добрые?

Но тут же, будто рассердившись на себя за бездействие, все принялись наперебой орать, браниться, подбадривать друг друга:

— Поджигай и тут, как в Руджиноасе!.. Нет, погодите, братцы, незачем уходить с пустыми руками!.. На кой ляд поджигать, лучше заберем, кто что сможет, амбары-то ломятся от добра!.. Будь они трижды прокляты, в бога и пречистую деву!.. Давайте, ребята, не мешкайте!.. Да не бойсь, Ион, с господами покончено, нет их больше!

Один из мужиков вскочил на террасу, где служанки, в слезах, пытались навести порядок. Толпа ринулась за ним. Женщины, вопя от страха, убежали в дом. С улицы валил народ, узнавший о том, что творится в усадьбе. Те, что ворвались в дом первыми, с остервенением крушили все вокруг, словно воевали со смертельным врагом. То один, то другой с радостным возгласом выскакивал во двор, нагруженный приглянувшимися ему вещами, и бежал домой, торопясь поскорее вернуться, чтобы прихватить еще что-нибудь, пока все не пошло прахом. Во дворе сновали запоздавшие, многие вертелись вокруг амбаров. Вскоре усадьба превратилась в настоящий муравейник, в котором суетились мужчины, женщины, дети, озабоченные тем, как бы их не обошли при дележке…

Чуть раньше адвокат Ставрат, слегка опомнившись после ошеломившего его града ударов, воспользовался тем, что все столпились вокруг Аристиде, прокрался с террасы в дом, а оттуда, хорошо зная все ходы и выходы (за последние два дня он их тщательно изучил, именно в предвидении такого рода событий), прошмыгнул через кухню и очутился за домом, на заднем дворе. Хотя голова Ставрата все еще гудела, у него хватило здравого смысла не поддаться первому побуждению и не спрятаться в одной из хозяйственных пристроек. Он перелез через изгородь и зашагал по направлению к шоссе, прямо по полю, задами крестьянских хат. Никогда бы он не подумал, что сейчас, в свои пятьдесят шесть лет, он окажется способен на такие физические усилия. Забылось все — и больное сердце, и астма, и то, что врачи категорически запретили ему бегать…

Ставрат шагал споро, как горный охотник, по вязким бороздам и лужам, чуть пригнувшись, стараясь быть незаметнее. Он запыхался, был весь в поту, но чувствовал себя счастливым, и это придавало ему новые силы. Наконец он миновал и последний дом! Мелькнул соблазн остановиться, отдышаться, остыть, но Ставрат благоразумно справился с ним и продолжал вышагивать наискосок поля, к шоссе. Вдруг он заметил коляску Платамону, узнал ее и принялся кричать. Но стук колес заглушил его голос. На миг им овладело отчаяние. А что, если ему повстречаются по дороге крестьяне? Лошади галопом уносили коляску.

«Ну и болваны же эти мужики! — с горечью подумал он. — Сперва набрасываются на арендатора, убить хотят, а потом разрешают укатить в коляске… Знал бы, тоже остался б на месте и не тащился теперь по этим рытвинам!»

4

— Я должна тотчас же уйти! — машинально бормотала Надина, одеваясь с лихорадочной поспешностью, будто в доме начался пожар. — Где моя шляпа?.. Ох, я должна уйти, должна поскорее уйти!

Она собрала мелкие туалетные принадлежности, часы, еще кое-какие безделицы и засунула все в сумочку из красной кожи с золотой монограммой. Проходя мимо зеркала, невольно взглянула на себя и содрогнулась, увидев словно бы чужое лицо.

— Ох, я несчастная! — пролепетала она в панике. — И все из-за того, что… Надо быстрее уйти, быстрее!..

Петре прошел из вестибюля на террасу, оттуда спустился во двор, куда между тем набежали и другие крестьяне из Леспези. Тоадер Стрымбу переругивался с женой Думитру Чулича из-за Иляны, которая все порывалась войти к барыне. Тоадер ее не пускал и даже оттолкнул так, что девушка заплакала.

— Хорошо, что ты пришел, Петре, а то эти бабы чуть меня не разорвали! — расхохотался Тоадер. — Больно долго ты там задержался, парень! Неужто барыня не отпускала, так ей по душе пришлось?

— Да помолчи ты, Тодерицэ, нечего срамные слова говорить! — нахмурился Петре. — Ты ж человек, не кобель!.. Я дал ей хорошую выволочку, не бойсь!.. Сейчас она уберется и оставит нам поместье и все остальное!

— Доброе дело! — воскликнуло несколько человек.

Но Тоадер Стрымбу вдруг побагровел:

— Что ж это, Петрикэ, разве такой был у нас уговор?.. Для чего я тащился в эдакую даль?

— А чего ж ты хочешь, Тодерицэ? — спросил Петре.

— Ты же сам говорил, что достаточно она измывалась над нами…

— Неужто она над тобой измывалась или надо мной?

— Ну, ты как хочешь, дело твое! — продолжал еще яростнее Тоадер. — А я вдовец, застоялся, невмоготу мне… На, Илие, подержи! — закончил он резко, повернулся к Илие Кырлану и отдал ему топор. — Не буду я плясать под дудку других, кто… — не закончил он и, бормоча себе что-то под нос, взбежал на террасу и исчез в доме. Иляна в ужасе вцепилась Петре в руку.

— Не пускай его, Петрикэ, он ее убьет!..

— Да пусть все к черту провалится, коли не слушают меня, — пробормотал, сдерживаясь, парень. — Я-то сказал, а он…

В тот миг, когда Тоадер ворвался в вестибюль, Надина, уже совсем одетая, с сумочкой в руках, выходила из спальни. Увидев ее, Тоадер шагнул к ней, насмешливо крикнув:

— Куда побежала, красавица?.. Погоди, дай и мне твои губки!

Надина на секунду заколебалась, но тут же метнулась в гостиную и заперла дверь на ключ. Разозленный Тоадер, даже не попробовав нажать на ручку, налег плечом на дверь и выставил ее.

— На помощь!.. На помощь!.. — закричала Надина. Глаза ее расширились от ужаса.

— Я что, не нравлюсь тебе, барыня? — оскалился Тоадер. — Ничего, зато ты мне нравишься.

— Помогите!..

— Не верещи, паскуда! — пробормотал Тоадер, схватив ее за горло.

Крик Надины угас, будто его вырвали с корнем…

Через несколько минут Тоадер Стрымбу снова появился на террасе, довольно ухмыляясь. Сумочка Надины лежала в кармане его сермяги. Он взял свой топор у Илие, хрипло бросив:

— Поди и ты, Илие, может, она еще теплая!

Все уставились на него с опасливым любопытством.

— Ой, он убил барыню! — взвизгнула Иляна. — Убийца!.. Убийца!..

— Ох ты! — ахнул и Петре. — Неужто и впрямь ты пошел на такое, Тодерицэ?..

— Померла, как цыпленок, ей-богу! — спокойно ответил Тоадер Стрымбу. — Я ее только чуть стиснул, чтоб не орала зря, а она и дышать перестала.

— Вот беда какая, — еще удрученнее пробормотал Петре. — Что ж ты наделал, Тодерицэ…

Крестьянин уставился на Петре, а потом и на остальных с удивлением, которое постепенно переходило в возмущение и гнев. Давно не бритая щетина на его скуластом лице топорщилась, маленькие, глубоко запавшие глаза налились кровью и сверкали, как два горящих уголька на сильном ветру. Он заревел, точно разъяренный зверь, судорожно переступая с ноги на ногу, будто касался босыми пятками раскаленного железа, заикаясь и захлебываясь от бешенства:

— Ну и что с того, что померла?.. А как же моя баба померла молодой с голоду, а я не мог ее даже к дохтуру отвезти? Хоть какой мироед почесался из-за того, что померла баба Тоадера Стрымбу? Я и сейчас еще должен и мужикам и попу за похороны, дети голодные сидят, а земли ни клочка нет, да и сил моих больше нету! Работаю так, что хребет ломит, и все одно детишек кормить нечем… А вы еще недовольны, что я отправил ее на тот свет. Надо было нам наброситься на нее всем миром и плюнуть на эту падаль, которая с жиру бесилась и приехала сюда, чтоб не оставлять нам землю, а отдать своим же живоглотам… Только я их всех вырежу, кого только встречу, зарублю топором… чтоб не осталось и следа господ, чтоб изничтожить всех до единого!

Тоадер размахивал топором над головой, а его хриплый голос будто рвался из треснутой трубы:

— Достаточно мы терпели да мучились… Все! Хочу теперь отвести душу!.. Напьюсь господской кровушки, а не то нутро у меня сгорит!

Он рубанул топором по окну усадьбы. Стекла и рама разлетелись вдребезги. Толпа, тотчас заразившись его разрушительной яростью, тоже бросилась, вооружаясь чем попало, ломать и крушить все вокруг. Жена Думитру вопила и рвала на себе волосы, дрожа за свои вещи. Тем временем Иляна вбежала в дом, чтобы своими глазами увидеть, что случилось с Надиной. Павел Тунсу с самого начала нацелился на автомобиль. Он нашел в сарае заступ и принялся бить им по машине, злясь, что не может уничтожить ее быстрее. Увидев наконец, что он пробил бак для бензина, Тунсу отбросил заступ, вырвал из-под стрехи охапку сена, свернул в жгут, пошарил по карманам, нашел спички, осторожно поджег сено, чуть подождал, пока оно разгорелось ярким пламенем, и лишь тогда бросил его под машину, в натекшую лужу бензина. Голубоватый огонь охватил весь автомобиль, взвился к гонтовой кровле и скользнул на чердак, набитый сеном. Через несколько секунд все хозяйственные пристройки окутались огромной тучей дыма, откуда, бешено извиваясь, вырывались желтые языки пламени.