Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

Псково-Печерский, как мы видели, новоустроенный известным московским дьяком Мисюрем Мунехиным. В Двинской облает Антониев Сийский, основанный преподобным Антонием, который был родом из местных крестьян. В Белозерском краю явилась Нилова пустынь, устроенная на реке Соре Нилом Майковым, известным противником монастырского землевладения и проповедником скитского жития, а в Вологодском Корнилиев-Комельский, основанный также в конце XV или в начале XVI века ростовским уроженцем Корнилием Крюковым. Оба подвижника, Нил Сорский и Корнилий Комельский, вышли из знаменитого Кирилло-Белозерского монастыря, который в той стороне служил рассадником иночества. В Пермском краю, при впадении речки Пыскорки в Каму, усердием фамилии Строгановых был. сооружен Преображенский Пыскорский монастырь, а в Вятском — Трифонов Успенский; на построение последнего жители Вятки просили разрешения у царя Ивана IV на том основании, что если кто в старости или болезни пожелает постричься, то негде, так как у них совсем не было монастырей.

Почти все сколько-нибудь значительные монастыри русские по своему внутреннему устройству были общежительные, за исключением епархии Новгородской; но и там Макарий, в бытность свою архиепископом Великого Новгорода, старался ввести общежитие, что ему и удалось до некоторой степени. Иногда основатель и игумен вновь учрежденного монастыря, по примеру Феодосия Печерского, Кирилла Белозерского, Ефросина Псковского, писал для него устав, снабженный более или менее строгими правилами, касавшимися церковной службы, трапезы, братских трудов, монастырского хозяйства и других сторон иноческого быта. Таковы уставы Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, Корнилия Комельского, Герасима Болдинского и некоторые другие. Но сама жизнь вырабатывала общие черты монастырского быта независимо от сих уставов. В общежительных монастырях хотя во главе общины стоял игумен и настоятель и ничто не должно было совершаться без его благословения, однако власть его была ограничена соборными старцами, которые составляли при нем монастырский совет, а хозяйственная часть сосредоточивалась в руках келаря. Последний ведал монастырскими вотчинами, доходами и всякими сборами, для чего имел многих помощников, а для управления селами под его ведением состояли посылаемые туда особые старцы, называвшиеся «посельскими», или «приказными». Все эти власти были выборные, т. е. выбирались самой монастырской общиной. Только в обители, состоявшие под непосредственным царским покровительством, игумен назначался самим царем. Хотя прием в монастырскую братию был свободный, но обыкновенно принимались только те, кто вносил известный «вклад» деньгами и другим имуществом; а принятые без вклада «Бога ради» не считались действительными членами монастырской общины. Эти-то последние и составляли бродячий элемент, нередко переходя из одного монастыря в другой. Стоглав, однако, предписывает принимать иноков, постриженных в другом монастыре и «приходящих с верою и со страхом Божиим», а вновь поступающих постригать, не требуя от них за то никакой денежной платы. Вооружаясь против пьянства, Стоглав запрещает держать в монастырях горячее вино, хмельное пиво и мед, но не возбраняет фряжские вина и умеренное питие и, кроме того, дозволяет послабление для князей, бояр и дьяков, которые постригаются в немощах или при старости и дают великие вклады, села и вотчины: их можно не принуждать к хождению в трапезу, а допускать им ядение по келиям; для них следует держать разные квасы, сладкие (медвяные, черствые и кислые) и не возбранять присылки им от родственников. Это послабление получило потом широкое применение в эпоху опричнины, когда многие знатные люди постригались по принуждению или сами искали в монастырях убежища от опал и казней. Поэтому Иван IV в своем известном послании к игумену Кирилло-Белозерскому Козьме не совсем был прав, укоряя г го и братию в отступлении от древних монашеских правил ради Ионы Шереметева и других знатных постриженников. Такое отступление было ранее предрешено им самим вместе с отцами Стоглавого собора.

Тот же Стоглав обнаруживает, что разные другие злоупотребления и дурные обычаи, несмотря на неоднократное воспрещение, продолжали существовать в XVI веке. Например, еще на Московском соборе 1503 года запрещено было совместное житие чернецов и черниц в одной обители. Стоглавый собор заявил, что это правило соблюдается далеко не везде, и вновь запретил существование таких мужеско-женских монастырей. Однако и после того изредка встречается несоблюдение сего правила.

Каковы бы ни были недостатки русского монастырского быта в ту эпоху, с его слишком материальными и экономическими интересами, наше монашество представляло все-таки могучую духовную силу в лице лучших своих представителей. Сами иноземцы, писавшие о России того времени, при всем старании своем указывают на темные стороны нашего быта, нередко отдают справедливость глубокому религиозному чувству и аскетизму русских монахов. Монастыри наши еще продолжали быть главными хранителями книжного образования, рассадниками грамотности и некоторых искусств (напр. живописи или собственно иконописи). Их хозяйственная деятельность представляет также некоторые хорошие черты, сравнительно с тою же деятельностью других классов общества; монастырские села и деревни были наиболее зажиточные благодаря не одним льготам, которые выхлопатывали себе монастыри, но также их домовитости и усердию в защите своих крестьян от разных обид и притеснений. Большие монастыри воздвигали каменные храмы с дорогой утварью и окружали себя прочными каменными стенами, так что некоторые из них оказались достаточными не только для охраны монастырских богатств от внутренних врагов, т. е. разбойников, но и для обороны от внешних неприятелей, следовательно приобрели характер надежных государственных оплотов, каковыми особенно явились Псково-Печорский, Троицкая лавра, Соловецкий монастырь, Колячин, Тихвинский и некоторые другие. А на далеких северных и восточных окраинах монастыри продолжали быть передовыми двигателями русской колонизации и русского православия между финскими и чудскими народцами. На последнем поприще в XVI веке особенно известны два подвижника: преподобные Феодорит и Трифон, просветители лопарей, достойные подражатели св. Стефана Пермского.

Первыми насадителями христианства посреди диких обитателей Лапонии, по всей вероятности, были иноки ближайшей к ней Соловецкой обители, которая имела земли и вотчины на западных побережьях Белого моря. Уже в первой половине XIV столетия некоторые новообращенные лопари неоднократно обращаются и в Москву к государю, и к Новгородскому владыке, как к своему епархиальному архиерею, с просьбой прислать им священников и антиминсы для их крещения и для совершения божественной службы; просят также о построении церквей. Из таких соловецких иноков-миссионеров особенно выдвинулся своими подвигами Феодорит, ростовский уроженец, который на устье реки Колы устроил собственный монастырь во имя Троицы и дал ему общежительный устав. Отсюда он проповедовал Евангелие окрестным лопарям на их родном языке, на который перевел некоторые молитвы. Но иноки собственного монастыря изгнали его за строгость, с которой он требовал от них исполнения монастырских правил. Феодорит потом был некоторое время игуменом суздальского Евфимиева монастыря; а в 1557 году был отправлен Иваном IV в Константинополь за подтвердительной патриаршей грамотой на царское венчание. Последние годы свои он провел в вологодском Прилуцком монастыре