Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Но Шолохов, кажется, начинал догадываться. Сам себя одёргивал: да нет, не может быть. И тут же задавал себе вопрос: ну а кто?

Вёшенского руководителя НКВД Костенко – и того уже сняли.

Странно было бы предположить, что Сперанский, Кравченко и Тимченко – руководители местных и соседских отделений НКВД, работавших когда-то по вёшенцам, – по собственному почину плели в меру возможностей новую сеть, чтоб расквитаться за прежние неудачи. Нет, самолично они не могли принять решение топить депутата Верховного Совета СССР, чьё лицо не сходит со страниц газет. Люшков, Каган, Дейч уже топили Шолохова – и где они теперь?

Луговой пишет: «Обменявшись мнениями по этим письмам, мы не пришли ни к какому заключению. Проверить анонимки мы сами не могли, поручить кому-либо проверку – дело сложное».

Тем более что Сталин всего четыре месяца назад уже присылал на Дон проверку. Ещё одно шолоховское письмо в Кремль выглядело бы теперь, после шкирятовского приезда, уже навязчивостью.

Вам что, товарищ Шолохов, каждый месяц проверки присылать? Думаете, товарищу Шкирятову, стоящему на трибуне Мавзолея рядом со Сталиным, заняться больше нечем?

Нет, теперь точно за всем стоит сам Ежов, понимал Шолохов.

«Узнал всё-таки, – горько усмехался. – Ох, Миша, не жилось тебе мирно…»

Гипотетически Ежов мог найти человека, который в очередной московский заезд ликвидировал бы Шолохова. Но такие методы, как ни удивительно, им не практиковались. Везде и всюду должна была торжествовать «советская законность» – даже в том катастрофическом изводе, который исповедовался тогда Ежовым и его ведомством.

Тем более что смерть – это слишком легко. Надо было унизить, раздавить Шолохова и лишь затем убить. Если тот всё-таки рискнёт написать Сталину снова, мог предположить Ежов, подозрения падут в том числе и на Двинского, с которым Ежова ничего не связывало. Зато подобная ситуация, сложившаяся снова, показывала, что даже в отсутствие Евдокимова, а также Шеболдаева, Люшкова, Дейча, Кагана на Шолохова продолжают поступать сведения. Значит, дело в самом Шолохове. Значит, с ним самим что-то не так.

Всё с ним не так. Пусть его убьют, товарищ Сталин.

В эти месяцы – сентябрь, октябрь – Ежов, как вспоминают, едва ли не каждый день отправлялся с очередным гостем к себе на дачу и пил там до самого утра. Приезжал на работу к полудню еле живой. Просил кофе. Лежал на диване, неспособный работать. К обеду требовал коньяка. В трезвое состояние почти не возвращался.

На даче у него все эти два месяца жил… любовник. В прежние времена Ежов время от времени имел спорадические связи с мужчинами, но до такой степени распущенности не доходил. Мужчину Ежов поселил в своём доме впервые. В Советском Союзе за это полагалась статья. При этом на даче всегда находилась многочисленная прислуга и охрана.

Кажется, Ежов сходил с ума.

Связь жены с Шолоховым была не первой и не единственной причиной его жесточайшей депрессии. 22 августа в НКВД у него появился заместитель – переведённый из Грузии Берия. Об этом назначении Сталин с Ежовым даже не советовался: просто поставил перед фактом. Зная упрямый и деспотичный характер Берии, Ежов понимал, что конфликт между ними неизбежен.

И в этом конфликте уже терпел поражение.

* * *

Был у Шолохова и Лугового в ту пору один замечательный знакомый: Иван Семёнович Погорелов. Уроженец хутора Патроновка станицы Митякинской, 1904 года рождения. Из крестьянской семьи. В семь лет остался без родителей. Вырос у бабушки в станице Митякинской. В 16 лет уехал в Луганск, чтобы учиться, но попался на глаза местным чекистам и они предложили Погорелову работу в их ведомстве.

Пройдя курсы подготовки, Погорелов был внедрён в один из повстанческих отрядов. Однажды повстанцы опознали в нём работника ЧК и тут же приговорили к расстрелу. Погорелов ухитрился бежать прямо от расстрельной ямы, но был ранен в ногу. Вылечившись, вернулся к прежней работе. Лично задержал командира одного из повстанческих отрядов – бывшего полковника белой армии. Однажды под Еланью дом, где находился разведчик Погорелов, окружили около полусотни повстанцев. Он два часа отстреливался – пока не подошли свои.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В сохранившемся военном билете Погорелова было записано: «10.1.20–12.1922 г. Уполномоченный по борьбе с бандитизмом и командир особого назначения отряда. В боях с белобандами в 1920—21 г. три ранения». После ликвидации повстанческого движения на Дону Погорелов окончил Новочеркасский политехнический институт, получив специальность инженера-гидроэнергетика. Начал работать по профессии в Новочеркасске, но и в мирное время на него было совершено ещё несколько покушений: бывшие повстанцы имели к нему огромные счёты. Луговой ходатайствовал перед ВЦИК о награждении Погорелова орденом Красного Знамени. Хоть и с запозданием, его наградили.

В начале октября Луговой и Погорелов случайно столкнулись в Ростове-на-Дону. Погорелов был явно взволнован.

Луговой спросил:

– Ты чего здесь, Иван?

– По делам. А ты?

– И мы с Шолоховым тоже по делам.

– С Шолоховым?!

– Да, с Мишей. А что?

– Вы где остановились?

– В «Новой гостинице».

– Можно, я зайду?

– Конечно, приходи.

Луговой назвал свой номер.

Погорелов явился через полтора часа. Осмотрелся и шепчет:

– Пойдём в уборную, поговорим.

В уборной выложил:

– Меня могут посадить в тюрьму как врага народа. Но сказали, что я могу искупить свою вину, если выполню одно важное поручение.

Луговой сразу догадался: поехала за ними беда по новому кругу.

– Поручение такое, – рассказывал Погорелов. – Мне предложили поехать в Вёшенскую, устроиться на работу, пользуясь знакомством с тобой. Войти в доверие к Шолохову. Стараться бывать у него на квартире, на вечерах, слушать всё. А затем дать показания, что Шолохов – руководитель нескольких повстанческих групп на Дону. Что он и меня завербовал. Что Шолохов не вечеринки у себя организует, как все думают, а собирает повстанческих руководителей и проводит с ними совещания… Пётр, я им сказал, что принял это поручение…

Луговой молчал.

– Я всё обдумал, – сказал Погорелов. – Я твёрдо решил. Я на такой путь не пойду. Поэтому решил всё рассказать тебе. И прошу тебя позволить мне рассказать это Шолохову.

* * *

Курировал это дело очередной, как бы не сбиться со счёта, глава Ростовского УНКВД Дмитрий Дмитриевич Гречухин, вступивший в должность только 15 сентября. Тоже депутат Верховного Совета. По Одесской области избирался, где на то время был исполняющим обязанности заместителя наркома внутренних дел Украины. Шолохов его видел на сессиях Верховного Совета – бритый наголо, круглолицый, в очках, невозмутимый.

Непосредственно разрабатывали Ивана Погорелова по приказу Гречухина два ростовских чекиста – Щавелев Павел Михайлович, начальник 4-го отдела УНКВД Ростовской области, и Коган Семён Николаевич, его заместитель. В деле был задействован и новый начальник Вёшенского районного отдела УНКВД Николай Николаевич Лудищев. Молодой мужик, на два года старше Шолохова, в Башкирии родился, неместный. Лейтенант.

Но самое любопытное, что вновь объявился… Евдокимов! Ежовский зам теперь, как мы помним, работал в Наркомате водного хозяйства. И здесь любые сомнения в том, кто стоит за очередным витком вёшенской фантасмагории, рассеивались. Судя по всему, Ежов рассказал обо всём или почти обо всём Евдокимову уже в августе. Попросил помочь. Евдокимов Шолохова ненавидел и сразу же согласился.

Евдокимов и Ежов теперь находились, что называется, в одной лодке. Учитывая ведомство, которое им, теперь это стало понятно, в издёвку доверил Сталин, выражение это приобретало трагикомическое звучание.

На разработку операции потребовалось некоторое время. Евдокимовскую агентуру Шолохов из Вёшенской выдавил. Весь аппарат Ростовского НКВД также неоднократно перетрясался. Работники, хорошо знавшие местную обстановку, были по большей части репрессированы. Поиск человека, которого можно было внедрить к Шолохову, занял некоторое время.