Загадать желание - Ольга Кай

– Хм, все еще сложнее… – Кожухов ненадолго задумался, привычным жестом попытался тронуть подбородок, но вместо этого наткнулся одетой в перчатку рукой на маску и усмехнулся. – Так значит, ваша подруга сама решила остаться? И, возможно, кто-то из тех, кто не вернулся, выбрал жизнь в том, другом мире?

Я кивнула.

Наше с Алиной желание позволило каждому сделать выбор, и я уверена была, что колдунья Василина из Высокого Берега по-прежнему шьет кукол и вяжет шарфики, сидя в просторной горнице их с мужем дома. А встреченная нами в Хмельках старушка, забытая детьми и внуками любительница роз, поселилась в одной из деревень предгорья. И, хотелось надеяться, Андрей Шургин остался со своей женой Настасьей и поможет Фоме заново отстроить поселок на месте сгоревших дотла Хмельков.

– Вы обещали мне сказать, что с Арисом, – напомнила.

– Он… здесь.

Несколько мгновений я всматривалась в лицо за маской, боясь поверить.

– Где?

– Этого я вам сказать не могу, Евгения, – и поднял руку, предупреждая мое возмущение. – Нет, я не собираюсь долго прятать его от вас, но – вы на карантине, помните? А Валентин Дмитриевич был нами изолирован как источник особо ценой информации, и после того, что вы рассказали, у меня есть все основания оставить его в условиях строжайшего карантина. Вы ведь не отрицаете процесс физического перевоплощения? Попробуйте-ка объяснить нашим врачам, что всему виной некое волшебство и отданное в залог имя.

Карина за спиной Кожухова зло сощурилась.

– Где мой брат? Скажите, вы же обещали!

– Я не хочу, чтобы вы пытались с ним встретиться, – Андрей Петрович повернулся к ней, из-за громоздкого комбинезона вышло неуклюже. – Это ни к чему не приведет, а лишние неприятности ни мне, ни моим людям не нужны… Он жив, но пока без сознания. Если все будет хорошо… я имею в виду, если он благополучно придет в сознание, то после допросов и снятия карантина у меня не будет никаких оснований его задерживать.

Он отодвинул стул и поднялся.

– Спасибо, что согласились со мной поговорить, Евгения. Выздоравливайте.

Родителей к нам не пускали. Вообще не пускали никого, кроме врачей и сотрудников спецслужб. Чтобы поговорить с нами, родным приходилось записываться в очередь на сеанс видеосвязи. Сначала с моей мамой говорила Карина, а когда я, наконец, смогла сама доковылять до видеофона, попросила привести Алинкиных родителей. И на следующий день, глядя в серо-зеленый экран, в осунувшиеся и усталые лица тети Лены и дяди Сережи, сообщила им о решении Алины. И о том, почему она выбрала остаться. Мать моей подруги помнила Леона, и я надеялась, что это хоть немного поможет ей смириться.

Володе в нашу женскую палату заходить было неудобно, поэтому встречались мы в коридоре.

– Валечка наверняка в закрытом блоке на третьем этаже, – уверенно говорила Карина. – Вы ведь были вместе, когда загадали желание? Значит, он должен быть в этом городе.

– Его могли увезти в какую-то закрытую больницу, – предполагал Володя.

Я слушала их догадки, поддерживая планы Карины по разведке и проникновению в боксы, соглашалась с возражениями Володи – только бы не думать о том, что Кожухов мог меня обмануть.

Ариса не было.

Не было рядом.

Неизвестно – где он и что с ним.

И в самом ли деле со мной в этот мир вернулся именно Арис.

* * *

День был солнечный, покрашенные в унылый серо-синий цвет стены казались бирюзовыми. Соседки по палате занимались своими делами – кто читал, кто вязал, кто спал, отвернувшись к стене. Родители передали мне вместе с вещами несколько книг, но я не могла заставить себя читать и смотрела, как старая ива за окном колышет ветвями.

Новости просачивались к нам через родных: оцепление вокруг Иванцово и Солончака до сих пор не сняли, но люди видели издалека пустые дома и вышки в покинутых городах. А черные скалы исчезли, как и те странные твари из неизвестного мира, превращавшие землю вокруг себя в безжизненную Пустошь… Карантин стал менее строгим. К нам по-прежнему никого не пускали, но и врачи, и сотрудники Кожухова уже не носили эти громоздкие комбинезоны, а ограничивались сменной одеждой и обычными масками.

– Нас здесь целый месяц продержат? – вздохнула Карина, усаживаясь мне в ноги. – Две недели прошло, значит, осталось еще столько же…

Дверь открыли рывком, молодой человек в белом халате быстрым шагом приблизился к моей кровати и протянул мне самый обыкновенный мобильный телефон.

– Что? – растерялась и одновременно испугалась я. – Кто там?

– Андрей Петрович просил…

– Евгения, – сказал знакомый голос в трубке. – Я хочу, чтобы вы с ним поговорили. Вряд ли он вам ответит, но попытайтесь… Что угодно, просто чтобы он слышал ваш голос. Я включаю громкую связь… Ну, говорите же!

– Арис? – я расслышала лишь какой-то шорох, стук, и дрожащими пальцами вцепилась в телефон. – Арис, это я, Женя! Ты меня помнишь? Арис!

Хрип и тяжелое дыхание…

Я звала, кричала. Отмахнулась от медсестры, которая пришла менять лекарство в капельнице, выдернула катетер из вены, чтобы не мешал.

– Арис, ты меня слышишь?

А в ответ изредка лишь ровный голос Кожухова:

– Говорите, Женя, говорите…

Связь отключили, не предупредив. Я неподвижно смотрела на телефон, и подняла голову только когда мужчина в халате забрал мобильник из моих рук. Соседки по палате, замерев, смотрели на меня, но, встретив взгляд, поспешно отворачивались, опускали глаза, делая вид, что увлеченно заняты чем-то своим.

– Женя, – жалобно позвала Карина, – что там? Что случилось?

Я спрятала лицо в ладонях.

Сотрудник Кожухова просидел в нашем отделении до вечера. Пару раз звонил начальству, выходя в коридор, и Карина ходила за ним, словно собиралась ни за что не выпустить из отделения. Пришел Володя. Затею Арисовой сестры по захвату заложника не поддержал, но уселся под стенкой у лестницы, наблюдая за неожиданным визитером и прислушиваясь к его телефонным разговорам.

Парень остался в отделении до утра, и незадолго до того, как медсестра начала развозить завтрак, позвал меня из палаты.

– Да? – я взяла телефон почти испуганно. – Да, я слушаю?

Молчание было долгим, слишком, и множество мыслей и предположений успело пронестись в моей голове, прежде чем в трубке послышалось тихое:

– Женька?

– Арис? – спросила шепотом, не веря собственным ушам. А потом заорала на весь коридор: – Арис, Арис, это ты?

– Я.

Я розревелась, пыталась что-то сказать – и не могла.

– Женька, не надо. Не плачь.

– Арис, это правда ты?

– Правда, – кажется, он улыбнулся. – Жень, ты… как там? С тобой все хорошо?

Голос был слабым, и паузы между словами – словно не хватало дыхания.

– Да, да, со мной все в порядке, – говорила торопливо, стараясь не всхлипывать в трубку. – И твоя сестра, и Володя – с ними тоже все хорошо. А ты? Как ты? Что с тобой? Арис… это правда ты?

– Хорошо, – невпопад ответил он, что-то зашуршало, я услышала голос Кожухова:

– Итак, Валентин Дмитриевич, вашу просьбу я выполнил, – и мне: – Спасибо, Евгения. До свидания.

* * *

Карантин продлился четыре недели и три дня. За это время мне больше не удалось поговорить с Арисом, ни тем более встретиться, и я перебирала воспоминания о нашем коротком телефонном разговоре со смесью радости и страха. Когда родители забирали меня домой – нам предстояло еще три часа провести в автомобиле – я встретила Кожухова в вестибюле больницы.

– Арис все-таки здесь, – теперь я в этом не сомневалась.

Андрей Петрович лишь улыбнулся.

– Я даю вам честное слово, что, когда мы его… выпишем, вам сообщат.

Спорить было бесполезно. По дороге к воротам я сказала родителям, что догоню, и, оставив их растерянно стоять на аллее, побежала обратно к зданию.

Окна закрытых боксов, забранные решетками, все выходили на одну сторону. В их зеркальной поверхности отражалось небо – а я так надеялась, что смогу увидеть хотя бы силуэт!.. Ну да ладно.

Сложила рупором ладони:

– Арис!

На мой крик в соседних окнах показались лица любопытных.

– Арис! – поднялась на цыпочки, помахала рукой, надеясь, что он увидит. – Арис, я тебя жду!

Знакомая комната с голубыми обоями и книжными полками во всю стену встретила меня чистотой и уютом. Привычные вещи, компьютер, тетради, ящик с косметикой, симпатичные статуэтки – кем-то по какому-то поводу подаренные, стакан с карандашами и фломастерами, мягкие домашние тапки… Ко всему приходилось привыкать заново.

Родители Алины больше не приходили к нам на чай. Зато несколько раз заходил Семен – его таки оправдали, и теперь он оформлял опекунство над своей восьмилетней племянницей, вернувшейся вместе с нами.