Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Когда желудок немного успокоился, я собрался было обтереть рот платком, но не смог пошевелить рукой. Подняться с дивана тоже оказалось не под силу.

— Пора домой, — сказал я в темноту. — Все кончилось. Пойдем.

Она не ответила.

В номере уже никого не было. Утонув в мягком диване, я прикрыл глаза.

Силы покидали меня, вытекая из пальцев, плеч, шеи, ног. Вместе с ними утихала и боль в ранах. Тело неуклонно теряло вес, лишалось материальной сущности. Но я не испытывал ни беспокойства, ни страха и, не противясь, отдался во власть чего-то огромного, теплого и мягкого. Я передал ему собственную плоть. Все происходило совершенно естественно. Я продвигался сквозь ту желеобразную стену. Для этого надо лишь довериться ласковому течению. Больше я сюда не вернусь, думал я, проникая все дальше. Все кончилось. Но куда же подевалась Кумико? Я должен был забрать ее. Ради этого я и убил его. Да, именно ради этого расколол ему битой череп, как арбуз. Ради этого я… Но больше думать я не мог. Глубокое болото под названием Ничто засосало сознание.

Я пришел в себя в полной темноте, сидя на земле и, как обычно, подпирая спиной стенку. Я снова очутился в колодце.

Однако сейчас здесь было не так, как всегда. Появилось что-то новое, незнакомое мне. Сосредоточившись, я пытался разобраться, в чем дело. Что-то не так. Но что? Я почти ничего не чувствовал. Меня будто парализовало, и я воспринимал окружающее не полностью, отрывочно. Казалось, меня по ошибке запихали куда-то не туда. Но через некоторое время до меня, наконец, дошло.

Вода! Кругом вода.

Это уже был не тот высохший колодец. Я сидел в воде по пояс. Чтобы успокоиться, сделал несколько глубоких вдохов. Что происходит? В колодец поступает вода. Не холодная — скорее чуть теплая, какая бывает в бассейне с подогревом. Мне пришло в голову проверить карманы: не остался ли фонарик? Вдруг я прихватил его с собой из другого мира? Существует ли связь между тем, что случилось там, и этой реальностью? Но руки не двигались. Я не сумел даже пальцем пошевелить. В ногах и руках силы совсем не осталось, и я никак не мог подняться.

Надо спокойно все обдумать. Начнем с того, что вода доходит только до пояса, так что можно не бояться утонуть. Правда, я совсем ослаб и не в состоянии шевельнуться, ну и что? Просто истратил все силы без остатка. Время пройдет — и силы вернутся. Ножевые раны, кажется, неглубокие, а то, что тело онемело, даже хорошо — по крайней мере нет боли. Кровь на щеке, похоже, остановилась и засохла.

Прижавшись головой к стенке, я говорил себе: «Все в порядке. Нечего беспокоиться». По всей вероятности, все кончилось. Теперь надо дать телу передышку и выбираться на поверхность, возвращаться в свой, залитый светом мир… Но почему вдруг пошла вода? Колодец высох давным-давно, умер, воды в нем не оставалось ни капли. И вот ни с того ни с сего ожил. Имеет ли это какое-то отношение к тому, что я совершил там? Вполне возможно. Видимо, неожиданно выбило пробку, закрывавшую грунтовым водам путь наверх.

Немного погодя я обратил внимание на одно весьма неприятное обстоятельство. Поначалу мне никак не хотелось с ним мириться, и я мысленно стал искать основания, которые позволили бы отрицать данный факт. Пытался убедить себя, что это мне только кажется. Что это — галлюцинация, вызванная темнотой и утомлением. И все же факт пришлось признать. Сколько ни морочь себе голову, все равно никуда не денешься.

Вода прибывала.

Только что, казалось, она едва доходила до пояса, а теперь уже подобралась к согнутым коленям. Поднималась медленно, но уверенно. Я снова захотел двинуться с места, усилием воли стараясь найти в себе хоть каплю сил, но ничего не получилось. Смог только чуть-чуть наклонить шею. Я поднял глаза. Крышка по-прежнему наглухо закрывала колодец. Попробовал взглянуть на часы на левой руке — не вышло.

Вода проникала в колодец через какую-то щель, причем все быстрее и быстрее. Поначалу сочилась совсем неслышно и вот уже почти хлестала, да еще с шумом. Быстро добралась до груди. На сколько она еще поднимется?

«Будь осторожен с водой», — говорил мне Хонда-сан. Ни тогда, ни потом я не обращал особого внимания на это предсказание. Его слов я не забыл (они прозвучали настолько необычно, что их трудно было забыть), но и всерьез к ним не относился. Для нас с Кумико встреча с Хондой осталась «безобидным эпизодом». Я любил чуть что шутить с Кумико: «Будь осторожна с водой». И мы смеялись. Мы были молоды и в предсказаниях не нуждались. Жизнь сама была как предсказание. Но в конечном итоге Хонда оказался прав. Вода подступает, и дело совсем худо.

Я подумал о Мэй Касахаре. Представил — как наяву увидел: она снимает с колодца крышку. Картина получилась такая реальная и четкая, что, казалось, я могу войти в нее, стать частью этого образа. Тело не двигалось, зато воображение работало. А что еще я мог сделать?

— Эй, Заводная Птица! — гулко отразился от стенок колодца голос Мэй Касахары. Я не подозревал, что когда в колодце есть вода, эхо звучит гораздо громче. — Что ты там делаешь? Опять думаешь?

— Да ничего я не делаю, — проговорил я, подняв лицо кверху. — Долго объяснять. Я пошевелиться не могу, а тут еще откуда-то вода пошла. Раньше ведь колодец был сухой, а теперь в нем воды полно. Так и утонуть недолго.

— Бедненький! — сказала Мэй Касахара. — Из сил выбивался. Чтобы Кумико-сан спасти, сам высох весь. Может, ты ее и спас. Вполне возможно. А по ходу дела и многих других тоже. Только самого себя спасти не сумел. И никто другой тебя не спас. Все силы растратил, судьбу поставил на карту, чтобы их спасти. Свои семена — все до последнего зернышка — на чужом поле посеял. Ничего в сумке не осталось. Какая несправедливость! Как я тебе сочувствую, Заводная Птица! Честное слово! Но, в конце концов, ты сам сделал такой выбор. Ты меня понимаешь?

— Понимаю.

Правое плечо вдруг тупо заныло. Выходит, все происходило на самом деле, подумал я. Он действительно ударил меня ножом — настоящим ножом.

— А тебе страшно умирать? — спросила Мэй Касахара.

— Конечно. — Я услышал, как отзывается эхом мой собственный голос — мой и в то же время не мой. — Умереть здесь, в этой черной дыре… Конечно, страшно.

— Прощай, бедная Заводная Птица! Дело плохо, но я ничего не могу сделать. Ведь я — очень-очень далеко.

— Прощай, Мэй. Ты обалденно смотришься в бикини.

— Прощай, бедная Заводная Птица! — услышал я едва слышный голос девушки.

Крышка плотно закрылась. Картинка исчезла, но ничего не случилось. Этот образ никак не связывался с происходящим.

— Мэй! Где же ты? Ты мне так нужна! — выкрикнул я во все горло вверх, в невидимый зев колодца.

Вода уже поднялась к шее, стягивая ее, как веревочная петля, приготовленная для осужденного на казнь. В предчувствии конца стало трудно дышать. Вода давила на сердце, лихорадочно отсчитывавшее время, которое мне осталось. Если она будет подниматься с такой скоростью, минут через пять зальет рот, нос, легкие. Тогда уже шансов не останется. Я воскресил этот колодец и сам стану его жертвой. «Не такая уж плохая смерть», — сказал я себе. В конце концов, в мире полно возможностей загнуться еще более жутким способом.

Я закрыл глаза, готовясь принять настигавшую смерть настолько спокойно, насколько это в моих силах. Старался преодолеть страх. По крайней мере, после меня что-то останется. Пустячок, а приятно. Хоть какая-то добрая весть. А добрые вести дают о себе знать тихо. Вспомнив эти слова, я попробовал улыбнуться, но без особого успеха и шепнул себе: «А умирать все-таки страшно». Это были мои последние слова. Прозвучали они не слишком впечатляюще, но изменить уже ничего нельзя. Вода залила рот, добралась до носа. Я не мог больше дышать, а легкие отчаянно требовали воздуха. Но воздуха не было. Осталась лишь тепловатая вода.

Жизнь уходила. Такова участь всех, кто живет на этом свете.

38. Рассказ об утиной братии

Тень и слезы

(Рассуждения Мэй Касахары. Часть 7)

«Здорово, Заводная Птица!

Доходят хоть до тебя мои письма?

То есть я уже столько писем тебе написала, а получаешь ты их или нет — не знаю. Не уверена, что точно помню твой адрес, а обратный и вообще не пишу. Может, валяются сейчас мои письма на почте, пылятся на полке, где написано: „Невостребованная корреспонденция. Адресат неизвестен“, — и никому до них дела нет. До сих пор я думала: „Ну не дойдет, так не дойдет. Подумаешь, велика важность!“ Я просто писала тебе, излагала свои мысли на бумаге. Когда я к тебе обращаюсь, у меня очень гладко, без запинки, получается. Сама не знаю, почему. Интересно, почему, а?

Но это письмо… я хочу, чтобы оно до тебя дошло. Очень-очень хочу.