Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

бы тень _у_с_п_е_х_а! Не верю, не _в_е_р_ю. Хоть чуть бы стукнуть в мертвые души французов, в тупик, что ли, поставить… _п_о_к_а_з_а_т_ь: вот это _н_а_ш_е… что, ндравится, а?.. Да ведь перевод, м. б. даже перетаск… волоком, — тень от тени.

Ну, родная моя Ольга, целую-обнимаю… Прошу: возьми, ровный ритм, храни же _с_и_л_ы_ свои, не разменивай злата на черепьё!

Твой Тонька, он же и Ванёк

Ох, время-время! Скинуть бы хоть годов 15!.. А время-то долдонит свое: «видит лиса молоко, да… рыло коротко». Хотя у лисы оно вовсе не коротко.

Твой В.

Изволь написать о твоих _т_о_ч_н_ы_х, а не бредовых планах. Помни: «под лежачий камень и вода не течет». И еще: не ты, а чтобы жизнь тебя — боялась! Надо быть с ней и — чуть хотя бы — _д_е_р_з_к_о_в_а_т_о_й. А то любая галушка — в чужой ротик (хоть и _т_в_о_я!) Помни, глупышка! Хоть я и сам такой же… потому и летят все галушки — мимо. И сколько же их простегало так! Не жалею, ну их… в иной галушке и начинка-то… чужая кровь, чужая слеза!.. Сохрани Бог.

Вдумайся во все, что писал тебе в последнем письме, от 28.III532. Мне уже ни во что не верится из твоих «бросков» и хотений. Приучен так, тобой же… — не верить. И еще раз скажу: если ты заикнешься — «не смей мне предлагать…» — говорю о том, что тебе экстренно или случайно может тебе понадобиться… — ты меня обидишь и расстроишь. Все. Точка.

И. Ш.

119

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

8. IV.46

Дорогой мой Ванюша, спешу тебе хоть несколько словечек черкнуть из своего кавардака. Вчера я только 1/2 7 утра заснула, т. е. в 1/2 7-го приняла сонное, а всю ночь пролежала. Старик все еще на моих руках, но, кажется, все-таки уедет. 5-го или 6-го получила письмо И. А. с «благословением» меня на перевод «Богомолья». Предлагает даже прислать нужные для сего книги. Прислал свой портрет последний. По-моему (тебе на ушко говорю) неважный. Как ты его находишь? Письмо очень хорошее, и И. А. очень трогателен ко мне. А я совсем расклеилась. Просто не могу больше. И Пасха на носу. Пост идет, а мне лба перекрестить некогда. Вчера мой любимый праздник был533, а я как муха бродила.

И вот что!:::: Не удивляйся!

С 15-го апр. из Голландии свободный (без виз) выезд во Францию. Я решила этим воспользоваться. Сегодня же достаю себе новый паспорт, а м. б. и старый еще годится. Еду хлопотать о деньгах с помощью и Капеллы534, и Клинкенберга.

И думаю, что скоро буду у тебя. Я решила, — и это так именно и нужно, — остановиться или в Hotel’e, или, у меня есть одна возможность быть у некоей Madame, дочь которой у меня долго была в очень неприятное для нее время. Это та самая Béatrice, о которой тебе писала. Она живет в Голландии с женихом, которого хотя и выпустили на свободу, но он сидит без гроша. Я могла бы с ней рассчитаться в Голландии. Мамаше ее я уже написала 4-го об этом. Посмотрю, что выйдет. Это было бы даже и при бездевизьи выходом. Если я тебе стала бы обузой, то могла бы и вовсе не показываться.

Кроме того, все же хочу и в Виши, моя почка все еще ведь загадка.

Ванечка, ты как-то мне и в отношении И. А. сказал: «Помни, ведь гости — людоеды». Я не могу быть людоедом у тебя!

Не надумывай себе никаких смущений. Все чепуха. Я так жду — не дождусь тебя увидеть и обо всем наговориться. И о переводах твоих[176].

Вообще масса всего. Ну, да ты сам так же чувствуешь! Иной раз я боюсь, что неприятен тебе мой приезд, — вспоминаю, как горячо ты отсоветывал мне это и еще ссылался на всякие неудобства. Ты иногда писал, что стеснен и встречей самой и т. п. Но, Ваня, милый мой, родной, хороший, ты же знаешь меня. Прошу тебя не считать меня ни «людоедом», ни «татарином». Я так хочу приехать. Я все сделаю для этого. Из моего последнего резервишка сил рвусь.

Пишу — и вот твое письмо от 4-го535. Не дочитываю, т. к. спешу отослать. Вижу, что ты тревожен. Ванечка, у меня еще есть воля, я приеду! — Если ты не рассердишься.

Dr. Klinkenbergh’y я ничего никогда не говорила (из тех нее побуждений, что и ты пишешь), он сам сказал. Видит. Да и не трудно видеть.

Ничего не хлопочи о Сереже536, ни в каком случае. Все потом расскажу. Прошу. Никаких разговоров с Квартировыми и Нарсесяном!

Ты не понял о «бездомье».

Напиши мне, есть ли в Париже такси? И как к тебе добраться с вокзала? Спешу отправить. Целую. Оля

Не волнуйся за меня.

P. S. — Это цветки — прюнуса[177] моего, — впервые зацвел!

Приеду, приеду! Только здоровой остаться, и все подготовить для мамы.

[На полях: ] Сию секунду еще письмо маме от ее приятельницы (* Милая дама. Пишут, что плакала от радости «Олиньку» увидеть. Меня она знала 16 лет. Ее дочь мы крестили. А теперь ей около 20 л. Не видались [1 cл. нрзб.].)537 — у нее готова для меня комната. Оказывается, мама уже давно ее спрашивала. Видишь — добрый знак, все сразу! Еду. Но буду сперва у тебя. К тебе еду.

Милый мой, родная душа, Ванечек. Не гони меня. Я тебе не помешаю!

[Приписка на конверте: ] Сообщи фамилию парижского уролога, это мне необходимейше! Ты писал, но мне это очень долго отыскивать.

120

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

[23.IV.1946]

Дорогой и милый Иван Сергеевич!

Чтобы Вы не волновались, пишу тотчас же, как сошла с поезда538, сейчас 5–30, жду автобуса домой, который пойдет лишь через час. Очень волнуюсь о Вас. Как Вы? Здоровы ли? М. б. лежите, м. б. и открытка эта пролежит у двери, но надеюсь, что Ваши добрые друзья придут навестить Вас, и эту писульку тоже найдут. Заказала телефон домой, жду. Не волнуйтесь за меня. Будут натурально тяжелые дни, м. б. не будет минутки писать Вам, потому и сообщаю теперь же, что я уже в Утрехте. Перемен будет у нас много. М. б. придется переезжать в родовое имение — там разгар работ — надо хозяйский глаз. Арнольд, вероятно, наследник. Это мои думы и соображения.

Узнала сию секунду подробности — старичок скончался от