Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

— сам себе готовлю. Как это скучно! Иногда — довольствуюсь чаем с сухарями-маслом. — Отвратительный сыр прислали в датской посылке, подгнил даже. Твой — мечта. Но твоего фунт не пропустят, посылки ведь не дозволены. Почему не глотнешь амброзии? Она не вредна тебе. Это же чистый сок черной смородины, сахар и солнце. Спирт — натуральный от броженья, минимально. Великий Пост, мефимоны, а меня и не тянет в церковь, хо-лодно! У меня топят, и я избавлен от печурки. Получил от докторши Крым свидетельство на режим № 1 и каждый день 1 1/2 литра молока, творог делаю и пью кофе со сливками. Ем и яйца (утром — главная еда), всего у меня вдоволь, — раздаю. Скажи, если будет кто из Голландии, что прислать тебе? Шоколада вот давно нет, но у меня много какао и сахару. Совсем опять кончились апельсины и лимоны (Испания!) А я так люблю рисовый суп с лимоном! Я, веди, порой, гурман и [лимонник]. Фото — старая — профиль — самая удачная — так похож. Юля ее очень любит. Ну, Господь над тобой, дружочек. Целую тебя, акварелька! Твой Ваня

[На полях: ] (Продолжено 7.III в 4 ч. дня.) После большого, _н_е_б_ы_в_а_л_о_г_о, снегопада — туманно и холодно. Солнца не вижу больше месяца — двух.

Послал вчера тебе и «Аm Мееr» — с приемлемым, для других, надписанием. Надо было кой-что сократить — требовал формат серийного издания, 80 стр. Напиши, должно быть перевод _л_и_х_о_й?

117

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

21. III.46

Мое бесценное сокровище, Ванюша,

Спасибо, голубчик, тебе за письмо от 18-го III531. И ты, конечно, прав, но, что я могу сделать. Куда я ткнусь. Ни за что не смей предлагать мне твои сбережения в Швейцарии. Да и не хочу я туда. Я м. б. достану самое обыкновенное разрешение на девизы для поездки в Виши для почки. И чудесно. Буду во Франции, у тебя. Я не паду тебе бременем, устроюсь в гостинице, устрою все как надо. Вчера были с мамой у сердечного специалиста для мамы. У нее (пока что, до окончательного рассмотрения электрокардиограммы) оказалось небольшое расширение сердца и неважный пульс. Маму тоже доконала жизнь и условия. Сережа ничего сделать не может. Он не на службе, т. к. кроме всякого рода «чисток» и «экзекуций» ничем «возрождающаяся» страна не занята. Никто ничего не строит. Кроме того, С. уже и раньше неоднократно и серьезно разговаривал с тем, кому бы обо мне позаботиться надо. А там… «добрыми намерениями ад вымощен». Да, это м. б. дитя. Не хуже. Хочет и… не может, т. к. сам тоже жертва… Да, да. Не могу углубляться. Когда-нибудь после. У меня на руках в данный момент свекор, приехавший с сильнейшим ишиасом, не мог повернуться в постели. Теперь лучше, но он только тут и оттаивает, не могу же его выгнать вон! Но они все, конечно, никак _н_е_ _ц_е_н_я_т. Хамы все здесь. Особенно в отношении нас, русских. Моя золовка, вместо того, чтобы быть благодарной, что отца выхаживаю, — еще камушки швыряет за «сильную русскую сферу» у нас в доме и даже на масленице не явилась с мужем, прислав записку, что в нашей «русской сфере» отсутствие одного голландца и не почувствуется, и что мы вероятно после блинов «поляжем все с открытыми ртами, разевая их как обезьяны». Ну? И это после всего того, что я для них осенью сделала. Она, кроме того, жила у меня 5 недель. Вот и пожалей. Да и вообще это вечное утверждение, что мы только в еде и кулинарии. А просто она и ленива и жадна для гостей, а мы дураки — хлебосолы. А ну, ее. Но она зловредна. Свекра (м. б. по зависти и ревности) на меня настрачивает[170] и очень порой гадковато. А все очень просто: мужа (русского) разлюбила, только и смотрит, кому бы на шею кинуться, вот и стало все русское плохо, а прежде-то: «Святая Русь» и т. п. И все-то, все только — _э_р_о_т_и_к_а…

Ну, к…..! Для Поста Великого не помяну.

Боженька м. б. и вступился за меня: придется лечь и отдохнуть, т. к… опять беда: будут делать маленькую операцию ноги. Я уронила на ступню тяжелую чугунную плиту с печки и разбила палец большой. Вчера за одно с мамой заходила к Dr. Klinkenbergh’y. Тот настаивает на операции пальца, т. к. под ногтем какое-то постороннее тело образовалось. Ноготь уже с одной стороны отодрался сам. Была дикая, звериная боль, когда зашибла. Как только пройдет это острое повреждение, — надо резать.

Назначил было на 25-ое, но я не могу, — 26-го со стариком надо ехать. Несколько дней надо будет пролежать. Я рада покою. Только мама измучается. Будет резать Dr. Klinkenbergh.

Скажи, Ваня, как котируется у вас голландский гульден и, вообще, котируется ли? Спроси кого-нибудь. Мне это очень важно. Я имею в виду не девизы. С 1-го апреля начнут принимать почтовые пакеты для Франции, но пока только торговые. Обещают скоро и остальные. Я тогда обязательно пошлю тебе сыру. С какой же радостью.

Ванёк, кухарки не найти «ни за какие коврижки». Вот всю зиму бьюсь — ищу свекру человека, тогда и сама вздохну. Нет, никого нет. Не знаю и не вижу конца его гощенью у нас. А ведь не высадишь больного старика на беспомощность. И сижу вот, боюсь, день изо дня в Shalkwijk’e. В дыре этой. Dr. Klinkenbergh всякий раз твердит: «Не для Вас это, не для Вас». А когда спрошу: «Не что же делать?» — «Не знаю… само придет когда надо, решится, но Вы не для Shalkwijk’a». Его я тоже не видела с Рождества до вчера. И никто теперь не бывает у нас. Только вот «гости-людоеды». А для души… никого. В церкви не бывали, и не соберешься.

Да и не тянет в это кликушеское сборище. Очень хочу уехать, — и только во Францию, чтобы отдохнуть духом. Конечно, у вас то же, что и всюду, но чужая яма хоть неизвестна. А сытая Швейцария мне омерзительна всегда была. Ну их к….. Подумаешь, оградились… Когда Dr. Klinkenbergh там был, то из 7 дней в неделю 2 жестоко голодал, и ни разу, как иностранец, не смел купить шоколаду. Гады! Они все на вымирание обречены. Все сгнили. Паршивцы. В их руках и Библия-то какой-то привкус принимает. Отшибет. Я-то ведь варюсь в этом. Швейцарцы совершенно то же, что и голландцы. Недаром их туда и тянет. Там они дома. Жадность и скупость.

Кандрейя тебе испортила