Почетный караул - Джеймс Коззенс

— Еще одно обстоятельство, — сказала лейтенант Турк. — Мне опасно говорить добрые слова. Я так в них нуждаюсь, что сразу же принимаю близко к сердцу, и они непозволительно на меня действуют. Видите?

Она окончательно залилась краской, глаза наполнились слезами и заблестели.

— Вижу. — Натаниел Хикс был до глубины души потрясен открывшимся ему изяществом смущения и гордостью стыда. — И это прекрасно.

— Я — мерзкая, можете поверить Липпе. Она знает меня лучше, чем кто-либо. — Лейтенант Турк облизнула губы и добавила: — Была раньше такая манера поведения — «первый выход молодой девушки». Думаю, и сейчас есть, потому что подходит юным женщинам, не успевшим свыкнуться со своей истинной натурой. Сентиментальные нюни на тему «девочка, какой ты меня представляешь» и «девочка, какой я себя знаю». Но вас я от этого избавлю; да, выхожу на балкон. Но прежде, если можно, я загляну в ванную… — Она помолчала. — Кажется, мне удалось сказать это так, будто я очень сожалею, что мне туда надо, правда? Так оно и есть, и это нехороший признак.

В крохотной кухоньке Натаниел Хикс соскреб с тарелок остатки пищи, сложил их в бумажный пакет и выкинул в мусоропровод, потом поставил посуду в раковину. Он провозился дольше, чем было нужно, ожидая, пока выйдет лейтенант Турк. Если уж она сожалеет, что ей туда надо, то, безусловно, предпочла бы, чтобы ее не видели оттуда выходящей.

Натаниел Хикс вдруг обнаружил, что чувствует себя несравненно лучше. Безысходное отчаяние, охватившее его под душем, отступило, и он понял, как важно думать о ком-то другом.

— Я теперь знаю, о человеке можно судить по глазам, — сказала лейтенант Турк. — Они обычно широко раскрыты и слегка… с поволокой, вот, правильно. Такой любопытный и подчеркнуто мягкий взгляд, если я понятно выражаюсь. Можно сказать, глаза застенчивые, но голодные. Тогда я не разбиралась. Но все равно, в случившемся виновата я сама.

С озера долетел нежный порыв почти прохладного ветерка. Лейтенант Турк поежилась в кресле, подняла бокал, поблескивающий слабым отраженным светом из гостиной, и пригубила.

— Видите, как долго… — сказала она. — Вы действительно хотите слушать дальше? Уже, должно быть, ясно, что дело тут заключалось в неверной оценке. Старая как мир ошибка. Человек нехотя застилает себе постель — и тогда надо в нее ложиться, а он все жалуется, жалуется… Единственно возможный ответ — следовало быть немножко умнее.

Натаниел Хикс загасил сигарету в пепельнице на подлокотнике кресла.

— Я все-таки не вижу, в чем тут ваша вина, Аманда.

— Я вам помогу. Понимаете, Малькольм, в общем-то, не хотел на мне жениться. Это я хотела выйти за него замуж. Все было чрезвычайно сложно и запутанно. Мои чувства, его чувства, моя ситуация, его ситуация… Ну, во-первых, моя ситуация. Я ведь пыталась получить заочно медицинский диплом; это невозможно — уж во всяком случае, для меня, но думаю, что и для всех. Я тогда работала помощником библиотекаря в медицинском институте, с двух до десяти вечера. По утрам могла посещать лекции, да и на работе была не сильно загружена. Тем не менее все оказалось нереально. В любой школе хватает проблем, даже когда учеба основное дело и ты имеешь к ней склонность.

— Согласен, — сказал Натаниел Хикс.

— Да, а мне приходилось зарабатывать себе на хлеб, и к медицине настоящей склонности не было. Просто взбрела в голову дурь, когда я устроилась в эту библиотеку. Ну а приняв решение, я сделалась упрямой, чертовски упрямой. Медицина тут ни при чем. Что меня привлекало — так это быть доктором, облегчать страдания человека. При этом вызывать священный ужас и изумленное почтение. — Она рассмеялась. — Я себе представляла нечто подобное: раздается встревоженный, испуганный голос: «Доктора! Есть ли здесь доктор?» Нет ответа. Тогда медленно выхожу я: «Да, я врач». Все происходит словно на сцене, и, я уверена, проворный осветитель наводит на меня юпитер. Следует изумленный шепот, кто-то выдыхает: «Ведь это девушка!» Здесь кульминация; а через несколько торжественных минут я появляюсь снова, измученная, но спокойная: «Он будет жить».

— Аманда, — произнес Натаниел Хикс, — вы когда-нибудь смеетесь над кем-нибудь, кроме себя?

— Тушé, — сказала лейтенант Турк. — Может, боюсь? О себе шутить просто. Главное — успеть первой. Но я, кажется, уклонилась от темы. Так вот, учебу я не потянула, несмотря ни на упрямство, ни на мечты. Это было слишком тяжело. Декан, должно быть, просто спятил, разрешив мне попытаться. Я уже проработала полкурса анатомии — самого легкого для большинства студентов предмета, — когда поняла: экзамена мне не сдать. Не думаю, что была тогда столь расчетлива, чтобы что-то планировать, но выход из положения я искала. Вот тогда и появился Малькольм, хотя он об этом не знал, да и я, наверно, тоже. Я обманула его.

— Не думаю, чтобы вы кого-нибудь обманули, — сказал Натаниел Хикс.

Сама по себе ситуация, взятая объективно, а не так, как унизительно представила ее лейтенант Турк, вызывала даже симпатию. Ни тогда, ни сейчас она не понимала, что ее решимость и ее усилия способны тронуть сердца многих людей. Безумный декан, например, хотя и мог посчитать ее план неосуществимым, вероятно, вполне резонно полагал, что в мире бывают яркие личности. И если им дать хоть один шанс, они сделают невозможное. Вдруг эта худенькая фанатичная девушка — одна из них? Так почему бы не принять ее в институт и не посмотреть, что получится?

— Нет, я все-таки обманула Мала, — горько вздохнула лейтенант Турк. Она молча и грустно о чем-то вспоминала в темноте. — Понимаете, он считал, что хорошо меня знает. Он учился на третьем курсе и очень много работал в библиотеке. Друзей у него не было; его вообще не любили. Многие взяли привычку звать его Ужасный Турок. Узнаете грубый и несмешной институтский юмор? Здесь было два смысла — буквальный, то есть его просто считали ужасным, и второй — намек на известные истории о противоестественной половой жизни оттоманских турок. Вам, наверное, очень скучно?

— Ну перестаньте же так говорить, — мягко укорил ее Натаниел Хикс.

— Хорошо, не буду. В любом случае уже поздно, правда? Я знала, как непопулярен Мал. У меня со многими парнями были дружеские отношения, они любили задержаться у моего стола и поболтать. Девушки-студентки, а им всегда нелегко, тоже доброжелательно меня приняли, а некоторые даже по очереди со мной занимались. Только так я и смогла достичь своих скромных результатов. Мне казалось, я знаю, почему они не любили Мала. Я думала, это потому, что он был слишком хорошо воспитан, любил книги и музыку. В институте мало кто мог похвастаться хорошими манерами.

Она откинулась в кресле.

— Вы когда-нибудь обращали на это внимание? Конечно, два-три исключения припомнить можно, не сомневаюсь, но по большому счету очень трудно найти доктора с хорошими манерами. Или со вкусом. Может быть, они так заняты своей медициной, что об остальном просто забывают. И ни на что другое у них не остается ни времени, ни энергии.

— Никогда не думал об этом, — признался Натаниел Хикс. — Но вы снова отклонились от темы.

— Да, — согласилась лейтенант Турк. — Так вот, Мал мне по-настоящему нравился, и, думаю, я тоже ему очень нравилась. Нам бы на этом остановиться, но куда там!.. Мне ведь тогда приходилось несладко, — она вздохнула. — Весьма забавно, как иногда, инстинктивно о чем-то догадываясь и даже получая тому косвенные подтверждения, человек упорно не желает ничего знать. Когда ребята проведали, что их мисс Смит собирается выходить замуж (И за кого бы вы думали? Господи Боже! За Ужасного Турка!), они, по всей видимости, выбрали из своих рядов представителя, чтобы он объяснил мне, почему этого делать нельзя. И он объяснил мне с той степенью откровенности, которую посчитал допустимой. «Конечно, меня это не касается, но…» — и все такое. Он был честным парнем, и ему приходилось нелегко, потому что говорить-то ему было особенно нечего, не хватало фактов. Конечно, я поняла, что он имел в виду. Я обо всем этом не раз читала. Проблема современной этики. Я могла вести на эту тему ученые беседы с примерами и клиническими подробностями из историй болезни. Как бы то ни было, с этим парнем мы пообедали, и он по-братски меня предостерег; я вообще располагаю людей к задушевным разговорам. Он даже успел мне понравиться, но он был неотесан; и это объяснило все, что я желала себе объяснить.

Натаниел Хикс задумчиво допил свой бокал и проницательно заметил:

— Послушайте, Аманда, а нет ли здесь наложения более поздних фактов? Вы же сами сказали, что у ребят не было никаких доказательств. Может быть, они по другим причинам не хотели, чтобы он…

— А! — прервала его лейтенант Турк. — Говорю вам, я знала. Поймите, я должна была знать наверняка, иначе бы я его упустила. Он не интересовался женщинами. Он испытывал к ним отвращение. И, конечно, я очень искусно дала ему понять, что со мной он может об этом не беспокоиться, я фактически и не женщина. Я не хочу сказать, что все выдумала. Но, по нормальным меркам, я, вне всякого сомнения, была недостаточно сексуальной. Именно этим я ему и понравилась. Кроме того, он получал все преимущества формального и официального брака, а это для него было очень важно.