Беспощадная истина - Майк Тайсон

В нашей стране из меня ничего хорошего не выйдет. Меня в ней так обесчестили и заклеймили позором, что я уже ни при каких обстоятельствах не смогу здесь подняться. После своего последнего боя я был очень расстроен. Я тусовался с кучей проституток и всякого сброда. Я чувствовал себя подонком, поэтому общался с подонками. Я все время был под кайфом. Но в конце концов необходимо понять, что следует отказаться от наркотиков и решать проблемы, связанные с реальной жизнью.

Мне никогда не следовало быть таким на ринге. И я таким еще никогда не был. Я беспорядочно выбрасывал удары, стоял на месте, быстро уставал. Это был безобразный бой. В конце шестого раунда, когда мы были у канатов, МакБрайд просто навалился на меня, и я упал на задницу. Я сидел, раскинув ноги, пока не раздался гонг, и только затем смог с трудом подняться. Угол МакБрайда работал над рассечением, которое он получил от столкновения головами. Я в своем углу сказал новому тренеру Джеффу Фенеку, что все кончено. Я отказался проводить седьмой раунд.

Ко мне подошел Джим Грей, чтобы взять интервью.

– Майк, давайте начнем с вас. У вас было желание продолжать?

– Ну, мне бы хотелось продолжать. Я видел, что у меня преимущество. Я понял это, но не думаю, что смог бы его удержать, потому что, хм-м… У меня была возможность поддерживать физическую форму, но я утратил боксерскую выносливость, и больше ее уже, я думаю, не будет.

– Когда же вы это поняли, на каком этапе поединка?

– Не знаю, в самом начале боя. Мне очень жаль, что я всех подвел. Просто у меня больше не лежит к этому сердце.

– А когда вы начали поединок, у вас лежало к нему сердце?

– Хм, пожалуй, нет. Вообще-то я дрался для того, чтобы оплатить свои счета. У меня теперь для настоящего боя кишка тонка, с этим уже покончено. Я теперь больше думаю о своих детях. У меня теперь нет прежней свирепости. Я теперь уже не зверь, я перестал быть им.

– Значит ли это, что мы больше уже не увидим вас на ринге?

– Да, скорее всего, я уже больше не выйду драться. Я не хочу больше позорить вид спорта, проигрывая боксерам такого уровня.

– Почему вы были так пассивны в этом бою?

– Я ничего не отнимаю у Кевина. Мне больше не доставляет удовольствия делать это. Мне не нравится драться с 1990 года. Однако Кевину – поздравления по случаю успеха в карьере и удачи! Желаю всего наилучшего и заработать много денег.

После поединка я последний раз встретился со спортивными журналистами. Я прошел в комнату для интервьюирования, и там мне аплодировали стоя.

Я попросил их присесть и повторил то, что уже сказал Джиму Грею. Я больше не собирался драться, потому что не хотел позорить этот вид спорта.

Затем я последний раз покинул зал в качестве боксера. Я уже забыл о планах заняться миссионерской деятельностью или принять участие в жизни общества. Я просто сказал себе:

– Ух, все это позади. Теперь я могу пойти и по-настоящему весело провести время.

Глава 14

Как-то, когда мне было десять лет, я принял участие в грабеже вместе со старшим парнем по прозвищу Бу. Он велел меня пролезть в окно дома, который он присмотрел, и мы взяли крупный куш: здоровенный телевизор, прекрасное стерео, несколько пушек и деньги. Бу также знал меня как хорошего шустрилу. Он заманивал мной в комнату парня, который хотел трахнуть маленького мальчика, и там вместе с приятелями избивал того и отнимал у него деньги.

После того грабежа Бу взял меня на хату той старой черной леди. Вообще-то она была бессовестной, отвратительной сукой, но когда я с ней познакомился, она была очень добра и внимательна. Там была куча парней, которые валялись вокруг и торчали от героина. Бу дал ей денег, и она вручила ему конверт с каким-то белым порошком. Я не мог оторвать глаз от Бу, когда он насыпал порошок в ложку и нагрел ее зажигалкой. Когда это дерьмо начало пузыриться, он достал шприц и через иглу всосал жидкость. Затем он пережал себе руку и уже был вколоть себе это дерьмо, но вдруг обернулся ко мне.

– Отвернись-ка, детка! Отвернись, малыш! – сказал он мне.

Само собой, после этого мне еще больше захотелось попробовать героина. И когда старший по возрасту, уже подсевший на герыч, велел мне не связываться с наркотой, я в ответ думал: «А почему? Они-то сами ведь могут?»

Когда я был моложе, я однажды попробовал героин. Я покурил его и после этого почувствовал себя очень плохо. Мне пришлось проблеваться. Уже одного только вида нариков на герыче было достаточно, чтобы отбить у меня охоту употреблять героин. Посмотрев на героинового наркомана, я мог увидеть, что его душа отравлена дурью. И можно было вполне представить себе, что тебя ожидает.

Я начал покупать и нюхать «кокс» с одиннадцати лет, а спиртное я попробовал еще ребенком. Я вообще родом из уважаемой династии пьяниц. Моя мать обычно давала мне бормотуху «Тандерберд» или джин «Гордонс», чтобы я заснул. Когда мне было десять, я с приятелями покупал крепленое вино «Мэд дог 20/20», крепкий ром «Бакарди 151», алкогольный коктейль «Брасс манки» – дешевое пойло, прожигающее кишки насквозь. Мы также курили марихуану, гашиш и даже опиум и «ангельскую пыль». Когда я был молод, я один раз даже принял немного ЛСД. Когда мы заторчали от него, мы пошли воровать, но особого толка из этого не вышло. Выхватив сумку, мы захохотали и дали деру, а затем с криком: «Копы! Копы! Вот они!» – заржали и спрятались под машину.

За исключением одного двухлетнего периода и своего тюремного срока, я всегда пил. И это было неудивительно, так как все мои образцы для подражания, о которых я читал, были заядлыми алкашами. Микки Уокер, Гарри Греб. Моими героями были эти белые ирландские пьянчуги. Они были теми парнями, которые гуляли в барах, пили и веселились, в то время как их соперники изнуряли себя бегом и работой со скакалкой.

Выпивка проявляла во мне самые дурные черты. Когда я напивался, мне становилось совершенно наплевать на чувства других людей. Я дрался со всеми подряд, даже с копами. Все, кто знал меня, говорили: «Не позволяйте Майку пить. Можете дать ему даже марихуану, только не позволяйте ему пить». Когда я торчал, накурившись травки, я был счастлив. Я готов был плакать и раздавать всем свои гребаные деньги. Это продолжалось до тех пор, пока меня не просили прекратить балдеть от травки. Потому что, когда меня просили об этом, я сердился. Когда же были согласны с тем, чтобы я торчал, тогда: «Уверен, что тебе не нужен вон тот шикарный «Порше»?»

Думаю, что одной из причин, по которой я стал употреблять так много «кокса», явилось то, что во время своей боксерской карьеры я испытывал сильную физическую боль. Некоторые хоккеисты рассказывали мне то же самое. Тот, кто испытывает такого рода боль, не может ни с кем нормально общаться. Он – как лев с раненой лапой. Когда зверь ранен, он понимает, что на него могут напасть другие звери. Вот как я чувствовал себя, когда испытывал боль, – беззащитным и напуганным. И чтобы избавиться от этого чувства, ты употребляешь немного «кокса». Ты в комнате один, с «коксом», тебе хочется, чтобы с тобой была женщина, потому что чувствуешь вину от того, что принимаешь наркотик, а когда ты с женщиной, то чувство вины уходит.