Собрание сочинений в 10 томах. Том 4 - Генри Райдер Хаггард

— Где вы были сегодня, матушка?

— Я? — спросила она, вздрогнув. — Была у фроу Янсен, которая очень больна…

— Что с ней?

Лизбета, мысли которой были далеко, с трудом могла ответить.

— Что с ней?… У нее чума.

— Чума! — вскричал Адриан, вскакивая. — Неужели вы ходили к женщине, у которой чума?

— Да, — ответила она, улыбаясь. — Но не бойся, я сожгла свое платье и окуривалась.

Адриан испугался. Он еще не забыл о своей недавней болезни, кроме того, хотя он не был трусом, он особенно терпеть не мог заразных болезней.

— Это ужасно, — сказал он, — ужасно! Дай Бог нам, то есть вам, избежать заразы. В доме у нас такая темнота. Я пройдусь по саду.

Он ушел, забыв в эту минуту о своей любви к Эльзе и о любовном напитке.

XVIII. Фоя посещает видение

Ни разу с тех пор, как Лизбета много лет тому назад купила спасение любимого ей человека, пообещав стать женой его соперника, не спала она так дурно, ^ как в эту ночь. Монтальво был жив. Он был здесь, погубить тех, кого она любила. Рамиро имел для этого в своих руках все средства и признанную правительством власть. Лизбета хорошо знала, что, если предвиделась нажива, этот человек не отступит ни перед чем, пока не овладеет ей. Оставалось надеяться только на одно. Он был жесток, но не стремился мучить людей ради их страданий, а прибегал к этому как к крайнему средству. Лизбета была уверена, что если бы он мог без проблем получить деньги, которых добивался, он оставил бы всех в покое. Почему бы ему их не получить? Зачем подвергать всех опасности из-за бремени наследства?

Лизбета была не в состоянии вынести муки сомнений и страха и, разбудив спокойно спавшего мужа, поделилась с ним своими мыслями.

— Конечно, так легче всего поступить, — ответил Дирк с улыбкой, — я вижу, что даже лучшие из женщин не могут быть вполне честны, если дело коснется их личного интереса. Неужели ты хочешь, чтобы мы купили свое счастье ценой состояния Бранта, и, обманув доверие покойного, призвали на себя его проклятие.

— Жизнь людей дороже золота, и Эльза, наверное, согласится, — мрачно ответила Лизбета, — сокровище уже запятнано кровью, кровью самого Бранта и лоцмана Ханса.

— Да, и уж если на то пошло, то кровью многих испанцев, пытавшихся похитить его. Некоторые из них утонули в устье реки и чуть ли не два десятка взлетели на воздух вместе с «Ласточкой», так что потери не только на нашей стороне. Слушай, Лизбета! Мой двоюродный брат Хендрик Брант был уверен, что в конце концов его богатство окажет какую-нибудь услугу нашему народу или стране. Об этом он написал в своем завещании и то же самое повторил Фою. Я скорее умру, чем передам сокровище в руки испанцев. К тому же я не могу этого сделать, так как тайна никогда не была сообщена мне.

— Ее знают Фой и Мартин.

— Лизбета, — серьезно заговорил Дирк, — именем твоей любви ко мне умоляю не настаивать на том, чтобы они выдали ее, даже ради спасения моей и твоей собственной жизни. Если мы должны умереть, то умрем с честью. Ты обещаешь?

— Обещаю, — ответила она запекшимися губами, — но с одним условием, что ты бежишь со всеми нами из Лейдена сегодня ночью.

— Хорошо, — сказал Дирк, — долг платежом красен. Ты дала обещание, и я дам обещание, согласен, хотя уж и староват я, чтобы искать себе новый дом в Англии. Но сегодня ночью бежать невозможно. Мне надо еще кое-что устроить. Завтра утром уходит корабль, и мы сможем догнать его у устья реки после того, как он пройдет мимо досмотрщиков. Капитан корабля мой друг. Согласна?

— Мне бы хотелось устроить все это еще сегодня, — сказала Лизбета. — Пока мы в Лейдене с этим человеком, мы не можем ручаться ни за один час.

— И никогда мы не можем ни за что ручаться. Все в руках Божьих, и поэтому мы должны жить, как солдаты, ожидающие часа выступления, и радоваться, когда раздастся приказ.

— Я знаю, — ответила она. — Но трудно нам будет расстаться. Он отвернулся на минуту, но затем ответил твердым голосом:

— Да, но хорошо будет снова встретиться, чтобы никогда больше не разлучаться.

* * *

Ранним утром Дирк позвал Фоя и Мартина в комнату жены. Адриана он по некоторым соображениям не пригласил и сказал, что ему жаль будить его, так как он крепко спит. Эльзу он также до поры до времени не хотел тревожить. В нескольких словах он передал суть дела, сказав, что Рамиро — это тот самый человек, который потерпел из-за них неудачу на Харлемском озере. Он находится в Лейдене, обстоятельство, впрочем, уже известное Фою через Эльзу, он не кто иной, как граф Хуан де Монтальво, обманувший Лизбету, заставив ее угрозами выйти за себя замуж, и он отец Адриана. Все это время Лизбета сидела в резном дубовом кресле, слушая с окаменевшим лицом рассказ об обмане, жертвой которого она стала. Она не сделала ни одного движения, и только слегка шевелила пальцами, пока Фой, угадывая ее душевное состояние, не подошел к ней вдруг и не поцеловал. По щеке ее скатилось несколько слезинок. С минуту она держала руку на голове Фоя, как бы благословляя его, а затем снова стала прежней Лизбетой: серьезной, холодной, следившей за всем происходящим.

После того Дирк сообщил об опасениях Лизбеты и о предположении, что существует заговор с целью выпытать у них их тайну.

— К счастью, — сказал он, обращаясь к Фою, — ни я, ни Адриан, ни Эльза не знаем тайны. Она известна только тебе и Мартину, да, может быть, еще одной, которая далеко и не попадется к ним в руки. Мы этого не знаем и не хотим знать и, что бы не случилось с нами, твердо надеемся, что ни один из вас не выдаст тайны, если даже от этого будет зависеть наша и ваша жизнь. Мы считаем, что обязаны выполнить завещание покойного во что бы то ни стало и не имеем права обмануть его доверия ради спасения собственной жизни. Не так ли?

— Так, — хрипло ответила Лизбета.

— Не бойтесь, — сказал Фой, — мы скорее умрем, чем выдадим тайну.

— Постараемся умереть прежде, чем выдадим тайну, — своим густым басом пробормотал Мартин, — но плоть немощна, и кто знает…

— Я не сомневаюсь в тебе, честный старик, — с улыбкой сказал Дирк, — ведь тебе в ту минуту не придется думать об отце и матери.

— Пустяки говорите, хозяин, — ответил Мартин, — потому что, повторяю вам, плоть немощна, а вид колеса для меня всегда ненавистен. Но ведь мне также завещано кругленькое состояние из этого богатства и, может быть, эта мысль поддержит меня. Живому или мертвому, мне неприятно было бы думать, что мои деньги станет тратить испанец.

В то время как Мартин говорил, Фой подумал о том, как странно все происходящее вокруг него. Вот здесь было четверо людей, из которых двое знали тайну, а двое других, не знавших, умоляли знавших не сообщать им ничего, что могло бы спасти их от ужасной судьбы. Тут в первый раз он своим молодым, неопытным умом понял, как высоко могут стоять мужчины и женщины и какое спокойное величие живет в человеческом сердце, способном ради исполнения завещания решиться обречь и тело и душу на ужаснейшие страдания. Сцена этого утра так врезалась в его память, что он никогда ее не забыл. Мать его в чепце и сером платье, сидящая с холодным и решительным лицом в дубовом кресле, отец, с которым он в этот день говорил в последний раз, хотя не знал этого, стоящий позади матери, положив руку на ее плечо и разговаривающий с ним спокойным тоном, Мартин, также стоящий несколько позади со своей рыжей бородой, ярко освещенной солнцем, и маленькими серыми глазами, блестящими как всегда, когда он сердился, и сам он, Фой, наклонившийся вперед, весь охваченный волнением, любовью и страхом.