Сквозь наши жизни - Дархан Исатаев

звучат, как диагноз. Любовь – болезнь, которая разъедает изнутри.

– Идеальное оправдание. Но я не хочу и не могу прощать себя. Это моя вина и надо проявить смелость и честность, чтобы встретить эту разъедающую правду лицом к лицу, – куда-то в небо, будто разговаривая сам с собой, говорил я.

– Доверьтесь сердцу, – попрощался со мной старик.

Всю ночь я просидел на скамейке, глядя вдаль, не о чем не думая, просто любуясь временем. Когда отключаешь мозг, начинаешь видеть, как идет время. Плавно перемещаясь вместе со звездами, порхая крыльями мотыльков, оживляя парк спешащими людьми. Ближе к утру, устав от последних событий я заснул прямо на лавке. Ветер щекотал мои волосы, солнечный свет начал игриво мелькать на моих веках, шорохи шагов людских встречали рассвет вместе с лучами солнца на ровно положенной брусчатке. Открыв глаза, я потянулся, растягивая каждую свою косточку и мышцы, и пошагал в сторону фонтана. Зачерпнув в ладоши свежей воды, я умыл лицо и провел влажными руками сквозь волосы. Это очень взбодрило меня, так же, как синицу у фонтана, глоток воды. Мы посмотрели друг на друга, и я увидел во взгляде этой птицы понимание всего происходящего. Она вроде говорила: «Все наладится, дружище. Уж я то знаю». «Да, мудрая птичка, я верю тебе», – промчалась мысль в моей голове. Мое сумасшествие от пустоты внутри дошло до такой степени, что я дал имя этой птице. Джек, так звали моего мудрого друга, посмотрел в последний раз на меня и упорхнул. Его ждут новые горизонты, а меня моя реальность.

Прошло много времени с тех пор, как я не был на могиле Алисы. Нет, я не забывал ее, а лишь боялся вновь потерять ниточку жизни. Нет, терять жизнь я не боялся. Боялся полюбить смерть. Обволакивая себя потерями, вступая в нерушимый союз со смертью, мы начинаем привыкать и наслаждаться своей душевной болью. В руках моих были букет сиреней и тот самый, красный дневник Алисы. Я сел у могилы моей Лис. Цветы вокруг встрепенулись от ветра, и аромат их закружил в воздухе. Ее душа радовалась моему визиту.

«Моя дорогая Алиса. Возможно, я уже больше никогда не увижу тебя и, возможно уже не вернусь в вечный дом твоего праха. Останется ли твоя душа со мной? Я уже никогда не буду прежним. Часть тебя навсегда останется во мне. Мы столкнулись как две планеты, и родилась вечность. Была ли ты лучшей в моей жизни? Нет. Я никогда не сравнивал тебя, а потому ты была и останешься единственной. Знаешь, твои поцелуи были самыми сладкими, шутки самыми смешными, а жизнь самой интересной. Жаль она была такой короткой. Я сижу и плачу, как маленький мальчик, у которого хулиганы отобрали конфеты. Нет, ты не переживай. Я не жалею о нашей встрече. Это самое лучшее, что было в моей жизни. Сейчас, ты как прежде, обняла бы меня и сказала, что мы прорвемся. А помнишь, в день, когда тебя уволили с работы, ты пришла домой поникшая и сказала, что этот мир теряет краски от маленьких обид и нужно заполнять их маленькими радостями? Тогда мы взяли билет на первый же рейс и отправились в Голландию, в Гитхорн. Мы назвали его опочивальней ангелов. Точнее это ты придумала, а я согласился. Получается, в этом месте мы были ангелами. Мы сняли старый дом с камином, и на третий день нашего пребывания началась гроза. Она была такой сильной, что казалось, окна вот-вот не выдержав напора, разлетятся в щепки. Ты тогда прижалась ко мне, уткнулась носом в шею и дрожащим голосом сказала, что тебе страшно. Мне было не менее страшно, но быть твоим героем, значило встречать опасность грудью, и я прошептал тебе: «Не бойся, я рядом. Я всегда буду с тобой». Я не сдержал своего слова. Оставил тебя одну в мире, который тебе не знаком.

Когда же мы перестали жить? Почему мы по разные стороны неба? Я бы отдал все, чтобы хоть на минуту ощутить твое тепло, набраться сил, чтобы уйти с пустого мира без тебя. Если бы я знал, понял, какая дорога ведет к тебе, то мы бы уже оказались на нашей кухне. Ты в моей белой рубашке стояла у плиты и готовила наши любимые оладьи, а я сидел за столом, посадив на колени нашу дочку, и рассказывал о мире животных из твоей любимой энциклопедии.

– А это пингвины Адели. Пингвины-мужчины, как настоящие джентльмены, находят самый красивый камень и дарят своей избраннице. Она принимает его, и пингвины навсегда остаются вместе. Их уже ничто не способно разлучить, – рассказывал бы я нашей дочке.

– А ты дарил маме самый красивый камушек? – вопрошала бы наша принцесса.

– Нет, дорогая. У людей по-другому. Я подарил твоей маме свое сердце.

Ты бы доготовила свой кулинарный шедевр и мы принялись за трапезу. Нашей дочери понравилось бы, я уверен. Мы бы уплетали оладьи наперегонки.

Ты хотела назвать нашу принцессу Сарой. Мне уже никогда не увидеть вас. Моя Лис и моя Сара. Возможно, вы сидите и ждете меня на нашей кухне, оладьи уже приготовились и Сарочка зовет меня своим сладким, звонким голосом: «Папа, папа, кушать готово. Поедим, и почитай мне про животных». Только вот папа ее потерял дорогу домой. Мне без тебя одиноко. И утром, и днем, и вечером, и всегда. Как говорилось в тех стихах? Ты не один под светом утренней звезды?

А за окном у нас огромный космос

И люди в нем прекрасные миры.

Средь тишины, в ночи услышишь голос:

«Ты не один, под светом утренней звезды».

Один. Я остался один. Даже утренняя звезда покинула меня.

Я ухожу, Алиса. Я больше не вернусь. Прости меня. Меня уже не спасти».

Ноги подкашивались. Пьяной походкой я направился прочь. Ветер взвывал и метал листья из стороны в сторону. Видать, она прощалась со мной. Я не оглянулся назад, боялся, что не смогу покинуть ее. Кладбище опустело, ветер умерил свой пыл и лишь легким дуновеньем давал знать о себе. Сирени у могилы Алисы разлетелись по сторонам и оставили на могильном камне одиноким маяком дневник. Ветер перевернул последнюю страницу, и наступила вечная тишина.

Я пришел домой и уселся за стол. На столе стояла ручка и бумага. Они, как верные слуги ждали, когда их хозяин прольет свои мысли. Какое же чудо перо и бумага. Они превращают нечто невидимое и