Между прочерками: фантазии в манере Гештальта - Евгений Медреш

Верующий человек находится с Богом в диалогических отношениях. Но не в академических и не в судебных. Верующий человек не пытается присвоить себе точку зрения Бога или стать Им. Можно предположить, что и Бог не делает подобного в отношении верующего человека. Они отдельны друг от друга – и потому способны встретиться. Они не равны – и поэтому между ними возможны отношения.

У религиозного человека, – с акцентом не на веру, но на набожность, – нет времени на диалог. Он стремится побыстрее проскочить в старчество, старательно приобретая признаки старости и увядания. Он как будто пытается договориться со смертью. То ли умилостивить ее, то ли обхитрить, то ли просто успокоить ее (или себя?), отказываясь от жизни. Религиозный человек не адаптируется к жизни – он адаптируется к смерти.

Религиозное сознание монохромно и двухмерно. Там нет множественности вариантов, нет уникальности пути. Там строгие правила. Там или вечное блаженство, или вечное проклятие, рай или ад. И человек, строго поступающий по строгим правилам с целью повлиять на благоприятный исход земного испытания, всегда рискует стать человеком, пытающимся контролировать провидение.

А ведь – Sola fide… Только верой. А также надеждой и любовью, кстати.

____________ Асимметрия человеческой судьбы

Человек изначально точно знает, что он – это именно он, тот самый он… Что он и есть главное действующее лицо этого мира, организм, а все окружающие – это вокруг него, его среда, поле… А потом ему приходится принять и признать, что для других людей он тоже окружающий, тоже просто объект поля, объект пользования. И это тревожно…

Человек – это воздух. Некоторый объем воздуха, помещенный в картонную коробочку. Кто-то называет эту коробочку телом, кто-то – личностью, кто-то – судьбой… Живет там человек, клубится, расползается, и в итоге упирается в стены своей коробочки. И начинает на них давить. Но осознает это не вполне, поскольку его сильно отвлекает то, что стены его коробочки тоже давят на него, причем с той же силой. А вот это как раз он осознает вполне, поскольку чувствует.

От этих чувств он еще сильнее развивается, и стены сдавливают его еще сильнее… Кризис! Безысходность! Ужас! Я зажат и раздавлен…

Он, конечно, мог бы вместо этого кричать: Ура! Я расту! Мог бы, если бы не стены коробочки…

А дальше вот что. Либо человек не выдержит и погаснет, остынет, загустеет, высохнет, начнет сжиматься, оставшись в той же коробочке… Либо еще сильнее надавит на стены, равно как и на себя, – и преодолеет, прорвется сквозь свою коробочку, благо, что она картонная. Где кризис? А уже нет его! Остался где-то там и тогда…

И человек вырвался из тесного прошлого, вырос, окреп, расширился и засветился ярче. Прорвался на простор и свободу, которая является картонной коробочкой большего объема, чем предыдущая.

Можно различать два типа кризисов. Первый из них – кризис силы. Достаточно ясно, куда идти, что делать – но сил нет… В общем, бросьте меня здесь. Пристрелите меня, усыпите. Не дойду я.

Второй – кризис смысла. И силы есть вроде бы, и ресурсы есть или занять можно, – а направления нет. Идти могу – но куда? И зачем это всё?.. Некуда и незачем…

Поступать с другими людьми так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами… Похоже, категорический императив Канта так же фантастичен, как и физика Ньютона. Он основан на очень проективном предположении, что все люди одинаковы и хотят одного и того же. Но люди настолько одинаковы разве что из космоса…

Существенно разумнее относиться к людям, опираясь на собственные желания и чувства, за которые вы готовы отвечать. Или так, как они вас сами просят.

И когда один человек кричит другим людям, что практически все они дураки и идиоты – это совсем не обязательно высокомерие. Намного вероятней, что это искренняя и безграничная любовь. Очень важны, вероятно, ему эти люди, очень чувствителен он должен быть к ним, чтобы так кричать.

А грубость и высокомерие чаще проявляются в снисходительности, в нетребовательности, свойственной изначально невысокому мнению. Когда человека считают достаточно хорошим просто уже потому, что он двуногое прямоходящее…

Давным-давно, в одной сказочной стране жили-были люди. И жили они на полу. Жили так себе, испытывали ряд неудобств, а кроме того время от времени простуживались из-за сквозняков. И вот нашелся один герой, который выступил со страстной, образно и логически обоснованной критикой жизни на полу. А закончил так же страстным и обоснованным призывом к жизни на потолке. И увлек за собой массы сторонников.

Но и скептики тоже консолидировались. И через некоторое время жить уже было невозможно нигде…

Опасная штука – доверие к жизни. Очень легко может обернуться потерей ответственности, чуткости и осторожности. К тому же, если жизнь всё устроит сама, можно не пытаться ее понимать. Можно и вообще тогда понимать поменьше. Получилось так – значит, так и нужно. По-другому – и замечательно, и в этом тайная мудрость. Можно не дергаться, всё хорошо, жизнь сама распорядится…

Действительно, опасная штука. Опасней ее только недоверие к жизни.

И как тут быть? Видимо, все же доверие, – но только не отменяя ответственности и внимания. Доверие к жизни – это доверие к ее знакам и сообщениям. И если жизнь показывает знак поворота – то не следует думать, что она и повернет сама. Совершать поворот придется самому. Твой путь, твое творчество.

А недоверие – это странная и бессмысленная акция по выкорчевыванию и свержению знака поворота. Подобная акция позволяет забыть, что отмена знака поворота не отменяет самого поворота…

Доверие к жизни я понимаю так: жизнь со мной, а не против меня, и не вместо меня.

Для доверия и недоверия нет рациональных аргументов.

Доверие – это выбор. И недоверие – это выбор. Что бы ни случилось, какой бы формы ни был конфликт с другим человеком – это не повод, чтобы не доверять. И не повод, чтобы доверять. Хотя конфликт и агрессия – обычно довольно искренние проявления.

А дальше – твой выбор. Можно прояснять отношения.

Можно ссориться и конфликтовать в ответ. Можно искать защиты у кого-то другого. Можно жаловаться, просить любви и ласки. А можно закрыться или уйти – «в связи с утратой доверия».

Если у вас возникают с кем-то отношения – они возникают с потенциально свободным и потенциально больным человеком. Никаких гарантий, и множество разнообразных возможностей. Среди которых есть и относительно благоприятные.

Поскольку опасно и страшно претендовать на дела и людей, которые действительно очень важны и очень влекут, – а вдруг не получится, вдруг откажут, и как это пережить, – то многие предпочитают провести жизнь с теми и там, где, в общем-то, не очень и хочется. Где цена вопроса невелика. Чтобы не очень травмироваться и страдать, если что…

Детерминизм бытия – это важная защитная иллюзия, защитная фантазия мыслящего индивида от ужаса свободы, бессмысленности и беззакония природы.

Но детерминизм применительно к человеку очень условен и ограничен. Действительно, потребности, желания и чувства человека определены его природой и природой поля, «природой природы». Но свобода человека выбирать любую возможность и принимать любое решение по отношению к своим потребностям, желаниям и чувствам не детерминирована никем и ничем.

Свобода воли превращает человека из детерминированного процесса в субъективный. Правда, абсолютная свобода у человека компенсируется отсутствием у него абсолютных возможностей. Человек условно-абсолютно свободен в пределах своих возможностей и своего сознания.

Человек становится человеком, когда пытается быть человеком. Да и жизнь, в сущности, – творческая индивидуальная попытка быть. Без правильных формул и гарантий.

В естественном субъективном процессе гарантий нет. Правил нет. Нет причинно-следственной однозначности. Есть вероятности, возможности и однократные неповторимые события жизни.

События сами по себе не токсичны для сознания и психики. События – это феномены пути, который имеет право быть любым. Токсичны способы прочтения, способы восприятия и интерпретации событий. Токсичны те смыслы и значения, которыми я их произвольно наделяю, токсичны чувства, которые я испытываю в связи с событиями.

При этом события зависят от меня лишь в малой степени – зато их интерпретации и способы проживания зависят от меня полностью.

Собственный интерес побуждает меня истолковывать игнорирование и равнодушие как разрешение и принятия. Собственная агрессия заставляет меня воспринимать несогласие, как враждебность.

Если в чем-то нет моего желания и интереса, то там нет и моего страха. То, что не хочется и не возбуждает, делать не страшно. Может быть скучно, противно – но не страшно. Страх появляется по отношению к тому, что хочется или интересно. Другая цена вопроса.