Колкая малина. Книга третья - Валерий Горелов

Гонконга.

Риддик от злодеев космос очищает,

На Диком Западе шерифы и ковбои,

А где-то Джеки Чан драконов побеждает,

Всё – суета сует, а этих нам – в герои.

Но наш герой – правильный и твёрдый

В «Семнадцати мгновениях весны»,

Тоже кем-то из фантазий сотворённый

Как пример моральной чистоты.

Он же чуткий, человечный, убеждённый,

В фильме «Доживём до понедельника»

Живой, понятный и влюблённый,

Нам видится иконою отшельника.

Огромное чудовище утешится блондинкой,

Летящего к свободе Икара обескрылят,

А наш герой всё время будет невидимкой,

К нему всегда идеи нужные пришпилят.

Героя невозможно преподать,

Их нам дарит Матушка-землица,

Этого нельзя ни предложить, ни навязать,

Они могут только в сердце поселиться.

Горбатые

Не у всех прошли впустую годы молодые,

Но мудрость только с возрастом пришла,

Когда себе горбы нажили золотые,

Позабыв, зачем их мама родила.

Им бы взяться за дела благие,

Но они не знают праведных путей.

Кого-то приютят совсем чужие люди,

А где-то забыли лица друзей.

Ладят гроб из сосновой доски,

И стружкой кучерявятся рубанки.

Когда ноги суют в сапоги,

Никто не спрашивает мнения портянки.

Тех будут до гроба жевать,

Кто портянкою быть согласится,

Им где скажут, там и будут воевать

И нощно своим идолам молиться.

А тех, кто щеголяли в золотых горбах,

Чтобы не воняли, сбрызнут дихлофосом

И похоронят в дорогих гробах.

Эти тоже мрут, вопреки прогнозам.

Для жизни не написана инструкция,

Она просто проплывает день за днём:

Где-то – это экзекуция, а где-то – проституция,

Каждого по-разному помянем,

             но только не за каждого нальём.

Грошик золотой

У него под гору – ноги колесом,

А на горку – как калека с костылями.

Где-то в жизни мчались скакуном,

А где-то прокрались с закрытыми глазами.

Из стволов, как из калош, кислым завоняло,

А на закуску смастерили кукиш наливной.

Тут же рядом совесть в дурачка играла,

А по столу катался грошик золотой.

По трамвайным рельсам размазали рассудок,

Кто-то нехороший крутит патефон.

Никого не узнают в это время суток,

И под бледным фонарём качается фантом.

На мормышку клюнула гадкая мыслишка,

И в приправу перетёрли лавровый венок.

В грязной луже плавает сберкнижка,

И все стороны примирит увесистый пинок.

Кому отрежут уши, кому язык «подрежется»,

И блестит боками грошик золотой.

Сегодня там кредитами утешатся,

А завтра сами завербуются в конвой.

На стройке Вавилонской – ударная работа,

Там также рулит грошик золотой.

И если по окопам прячется пехота,

То кто-то обязательно кормится войной.

Железом по стеклу

Кто-то по стеклу шоркает металлом,

Он, наверное, лихо пытается будить.

А те, кто рядом, уподобившись шакалам,

Норовят побольше откусить.

Прожорливый шакал не может подавиться,

А лихо никого не напугает.

А если кто-то не умеет объясниться,

Пускай один за это пострадает.

Где она – природа человека?

То, что нужно говорят марионетки,

А кто себе намерил по два века,

В себя вживляют стволовые клетки.

Толком ничего не разглядели,

Когда в чужие письма заглянули,

Но с нас тоже ничего не поимели,

Мы свои жиры в корсеты затянули.

Они исправно свои роли исполняли,

Не подозревая, что живы другие мнения,

А так как ничему не присягали,

То и не боялись отлучения.

Кто голове своей руками помогает,

Тот просто не пойдёт на разворот,

Чтобы разглядеть, как дьявол искушает

И просит расплатиться наперёд.

Заживо

У деревенских петушков гребни приморожены,

Собака с кошкой голодают – брошены.

К чуть тёплой печке жмётся старый дед,

У него пустая тюря на обед.

Коптит вонюче и угарно керосинка,

В бочке прокисает рябиновая брага,

А на стенке в рамочке картинка

Усатого бойца ежовского Гулага.

Он при чинах на Колыме служил,

Вредителей и контру изводил.

Дед через тряпку грязную браги нацедил

И беззубым ртом с собой заговорил.

О том, как правильно своей стране служил,

Как ревностно и точно приказы исполнял.

А скольких только сапогами до смерти забил,

Никто и никогда не подсчитал.

Он захлебнулся брагой и замычал, как вурдалак,

И керосинка покатилась на лежак.

А смерть стоит и как всегда молчит,

Наверно ждёт, что эта нечисть заживо сгорит.

Нам всем расписаны какие-нибудь роли,

И наша школа – это коллектив.

Нас хитро избавляли от свободы воли,

Кого-то запугав, кого-то прикормив.

Кривые зеркала

Много было и царей, и сумасшедших,

Что временем пытались управлять,

Они не видели себя в числе отцветших,

И уж никак не собирались умирать.

В современном мире таких не перечесть,

Кто всё-таки пытается время обхитрить.

Им гордыня не даёт увидеть всё как есть,

И они должны по статусу время победить.

А пока не удаётся победу одержать,

И физики заняли глухую оборону:

Время просто взялись искривлять,

Каждый под свою отдельную персону.

Трудится хирург и косметолог,

Оттуда убирают, а где-то подставляют.

А улыбка во весь рот – это