Среди факиров - Луи Буссенар

Хотя брамины были более чем когда бы то ни было расположены продолжать борьбу, затеянную ими с целью освободить капитана Пеннилеса, английские судьи, со своей стороны, не слагали оружия.

Место председателя суда Тейлора, столь безвременно погибшего, занял товарищ председателя, судья Арчибальд Нортон. Он отличался тем же профессиональным чувством собственного достоинства, тем же хладнокровием при угрозах, тем же презрением к смерти, как и его предшественник.

Как только он вступил в должность, брамины, обладающие удивительной полицией и поразительной системой справок, обратились к нему с тем самым ультиматумом, который был отвергнут несчастным Тейлором.

Судья Нортон, отличавшийся более воинственными наклонностями, повел открытую войну против смельчаков.

Он выставил в своей гостиной кинжал, бумагу и шелковый платок, найденные им у изголовья кровати, и показывал их, смеясь, своим служителям как нечто любопытное. Чтоб показать таинственным врагам, что он не боится борьбы, он приказал, чтоб Пеннилеса перевели из его помещения в другое, более уединенное, и заковали в цепи. На правую ногу заключенного надели крепкое стальное кольцо, прикрепленное к прочной цепи, которая была прикована к камню; кроме того, ему надели пояс, тоже стальной и прикованный к другому камню. Эти цепи были длиной метра в четыре и удерживали узника на чрезвычайно ограниченном пространстве, на котором он едва мог двигаться и стоять.

Это варварское обхождение, по-видимому, не причинило ни малейшего волнения заключенному, который позволил сковать себя без слова, без протеста. Он продолжал быть надменно равнодушным, кушал с аппетитом, спал, и ждал, что будет. Но что за гнев, что за ненависть кипели в его душе, и какие он питал мстительные замыслы!

Вдруг он получил неожиданное и отрадное утешение. Едва он успел провести два часа в этой каменной келейке, освещенной узеньким окошечком, вроде бойницы для ружей, которое едва пропускало тусклый луч света, как ему принесли обед. Тюремный сторож, который, в качестве европейца, не носил ничего мало-мальски тяжелого, пришел не один, а в сопровождении туземца, несшего порцию пищи. По знаку тюремщика индус поставил на землю чашку с рисом, деревянную ложку, кусок холодной говядины, заранее разрезанной на кусочки, чтобы избавить узника от необходимости употреблять ножик и вилку. Потом оба удалились, не сказав ни слова.

Пеннилес, оставшись один, сел на пол, подобрал ноги и принял положение, свойственное портным и восточным людям. Цепь, само собой разумеется, стесняла его; но что до того! A la guerre, comme a la guerre! (на войне как на войне). Он набрал ложкой риса и принялся есть, не торопясь. Вдруг его ложка задела какой-то посторонний предмет, скрытый на дне чашки под толстым слоем риса. Он с большим удивлением вытащил оттуда маленькую палочку. Это был бамбуковый стебель, такой же длины и толщины, как сигара. Капитан стал рассматривать бамбуковую трубочку и заметил, что она на одном конце заклеена воском. Вдруг безумная мысль мелькнула в его голове. Что, если это было письмо, несколько ободрительных слов, присланных извне, или план бегства!.. Он раскусывает трубочку зубами, и наконец находит тщательно свернутую бумажку. На его глазах появились слезы: он узнал почерк жены.

«Джордж, мой дорогой, любимый муж, это я, Ваша Клавдия. Я нахожусь на яхте, но считаюсь пленницей. Я чувствую себя хорошо, со мной обходятся с полным уважением. Я страдаю только оттого, что Вас нет со мной. Теперь десять часов. На судне появился факир, один из тех несчастных, которых мы спасли. Он преодолел тысячу препятствий, чтоб принести мне надежду, а в этой надежде — вся моя жизнь, потому что он обещает мне освободить Вас. Он уверяет, что эта записка будет Вам доставлена, и я ему верю. И Вы, мой дорогой, должны также надеяться; надейтесь же, несмотря ни на что… Надейтесь даже тогда, когда вам покажется, что это совсем невозможно… Пусть моя вера вольется в Вашу душу и усладит горечь нашей разлуки.

Рассчитывайте на мою энергию, на мою любовь, и скоро мы будем вместе.

Ваша Клавдия».

Он быстро пробежал эти поспешно начертанные строки, потом начал перечитывать их медленнее, вызывая в своем воображении дорогой образ своей мужественной подруги. Да, Клавдия, его милая Клавдия осталась такой же отважной, энергичной, и ее ангельская доброта равняется ее красоте. Капитан погрузился в приятные мечты, которые не давали ему чувствовать всей тяжести его цепей.

Тем временем брамины и их помощники факиры действовали, и действовали ужасным образом.

В этот вечер было большое представление в главном театре Калькутты, который носит странное название Сан-Суси. В Калькутте очень много театров, но Сан-Суси считается самым модным из них, самым избранным местом; спектакли его часто посещаются, и представители большого света берут там ложи.

В этот вечер давали пьесу Шекспира, и зал был полон. Судья Нортон, ставший председателем суда при таких трагических обстоятельствах, был на представлении со своей многочисленной семьей и имел весьма важный вид, сидя на самом видном месте, в первом ряду своей ложи. Прошло уже два акта, и англичане аплодировали с энтузиазмом, который они так охотно расточают перед своими национальными светилами. Едва прошло пять минут после начала третьего акта, как вдруг в ложу тихонько вошел один из агентов Верховного Суда; его можно было легко отличить от простых смертных по красивому военному мундиру. Судья повернул голову и увидел, что этот человек почтительно протягивает ему письмо. Он с недовольным жестом положил свой лорнет на выдвижную дощечку, взял письмо и распечатал его. В нем заключалось что-то очень важное, потому что судья тотчас встал и сказал своей жене:

— Я принужден, ma chere, оставить вас на несколько минут… нужно разъяснить один в высшей степени важный факт, на который мне указывает обер-полицмейстер…

— Друг мой, остерегайтесь!

— О, здесь нечего бояться!.. Впрочем, я даже не уйду из театра… Меня ждут там, в фойе…

Он тихонько вышел и нашел агента у входа, в ожидании приказаний.

— Ты хорошо знаешь того человека? — спросил он, показывая в зал.

— Да, ваше превосходительство. Это начальник туземной полиции…

— Хорошо! Так возвратись в центральное бюро полиции и скажи начальнику, чтоб он ожидал моих приказаний.

Агент поклонился и ушел, между тем как судья, войдя в гостиную, тщательно запер дверь.

Прошло четверть часа, потом долгие полчаса, которые жене судьи показались просто нескончаемыми. Муж обещал ей вернуться через пять минут, а его все еще нет! Ею овладел трепет при мысли об ужасных угрозах браминов. Наконец, не выдержав более, она встала, вышла из ложи и отворила дверь в маленький зал. В первую минуту она не увидела никого. Вдруг она ужасно закричала.