Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945 - Гейнц Гудериан

1938 год подходил к концу, и солдаты, которые, как и я, не имели ничего общего с политикой, надеялись, что, несмотря на недавний бурный период, теперь настанет мир. Мы считали, что Германии предстоит заняться долгим процессом ассимиляции приобретенных территорий и новых людей; мы верили, что, закрепив свои приобретения, Германия станет таким сильным европейским государством, что сможет мирным путем достигнуть всех своих национальных целей. Я собственными глазами видел и Австрию, и Судеты; несмотря на весь энтузиазм, с которым люди радовались присоединению к рейху, экономическая ситуация на обеих этих территориях была столь плоха, а различия между структурой управления в них и в остальной части рейха были столь велики, что длительный период мира казался мне необходимым для того, чтобы произвести успешное и надежное объединение германских земель. Мюнхенское соглашение, казалось, предоставляло для этого все возможности.

Значительные успехи Гитлера в области внешней политики рассеяли зловещие впечатления о кризисе предыдущего февраля. Даже замена Бека Гальдером на посту главнокомандующего в сентябре потеряла свое значение в свете успеха в Судетах. Генерал Бек ушел со своей должности, потому что не разделял взглядов Гитлера в области внешней политики, считая их опасными. Предложение Бека о том, что всем генералам следует сделать заявление в поддержку мира, Браухич, к сожалению, отверг сразу же, и генералы так никогда и не узнали об этом. Я вернулся из Судет в Берлин в предвкушении продолжительного мирного периода и снова принялся за работу. К несчастью, я ошибался.

Обстановка снова накаляется

Ближе к концу октября по случаю открытия нового крыла гостиницы «Элефант» в Веймаре была устроена местная партийная вечеринка (Gautag). На ней присутствовал Гитлер, и меня тоже пригласили, как командующего XVI корпусом и самого старшего по званию офицера в Веймарском округе. Официальное открытие вечеринки произошло в штадтшлоссе[7], и кульминацией его стала речь Гитлера, которую он произнес перед собравшимися на открытом воздухе. В своей речи Гитлер резко высказывался против Англии, и особенно резко – о Черчилле и Идене. Предыдущую речь Гитлера в Саарбрюккене я пропустил, поскольку был в тот момент в Судетах, и меня очень удивила эта новая напряженность. После речи Гитлера в «Элефанте» состоялось чаепитие. Гитлер пригласил меня за свой стол, и я смог пообщаться с ним на протяжении двух часов. Я спросил его, откуда такая резкость в высказываниях против Англии. Как оказалось, причиной его отношения стал тот факт, что он счел поведение Чемберлена в Годесберге по отношению к себе неприемлемым и был возмущен преднамеренной грубостью некоторых известных лиц, являвшихся к нему с визитом. Послу Англии Гендерсону Гитлер заявил так: «В следующий раз, если хоть один ваш человек придет ко мне неряшливо одетым, я велю своему послу заявиться к вашему королю в свитере. Так и передайте своему правительству». Мне он долго и с негодованием описывал случаи, воспринятые им как недоброжелательные, и заявил в итоге, что Англия не заинтересована в установлении дружественных отношений с Германией. Гитлер переживал это особенно глубоко еще и потому, что изначально он с большим уважением относился к Англии и лелеял мечту о тесном сотрудничестве между нашими двумя странами.

Несмотря на результаты Мюнхенской конференции, Германия вновь оказалась в очень тяжелом положении. От этого неутешительного факта деться было некуда. Вечером в день партийной вечеринки в Веймарском театре давали «Аиду». Я сидел в ложе фюрера, и затем меня пригласили за его стол на праздничном ужине, которым был ознаменован конец празднования. Разговор шел за ужином общий, говорили об искусстве. Гитлер рассказывал о своей поездке в Италию и о том, как был на «Аиде» в Неаполе. В два часа ночи он пересел за столик к актерам.

Когда я вернулся в Берлин, меня вызвал главнокомандующий сухопутными силами. Он рассказал мне о своем желании учредить должность, в компетенцию которой входили бы одновременно управление кавалерией и моторизованными частями – этими двумя родами войск, которые он объединил для себя термином «мобильные войска». Он собственноручно составил список прав и обязанностей, которые возлагались на человека, назначаемого на эту должность, и дал мне почитать этот черновой набросок. В нем говорилось о праве инспектирования и обязанности составления ежегодных отчетов. Но о праве отдавать приказы, контролировать подготовку, издавать инструкции, решать организационные и кадровые вопросы не было сказано ни слова. Я отказался от этой сомнительной должности.

Спустя несколько дней ко мне явился начальник управления личного состава армии генерал Бодевин Кейтель, младший брат главы ОКВ, и стал настаивать, от имени главнокомандующего вооруженными силами, на том, чтобы я пересмотрел свое решение и принял эту должность. Я снова отклонил его предложение и привел свои аргументы. Тогда Кейтель сообщил мне, что идея учреждения этой новой должности принадлежала не Браухичу, а самому Гитлеру. После такого сообщения я уже не должен был напрямую отказываться. Не скрывая своей досады на то, что главнокомандующий не сообщил мне сразу, кто автор идеи, я все же еще раз отказался принять этот пост и попросил Кейтеля объяснить Гитлеру причину моего отказа и передать, что я готов объяснить все лично.

Спустя несколько дней Гитлер прислал за мной. Он принял меня без посторонних, и у меня появилась возможность высказать свою точку зрения по этому вопросу. Я описал ему организацию Верховного командования сухопутных сил и рассказал, какие функции предполагалось возложить на новую должность по проекту главнокомандующего. Между тем на должности командующего тремя бронетанковыми дивизиями, которую я в тот момент и занимал, у меня было гораздо больше возможностей повлиять на развитие бронетанковых войск. Хорошо зная всех, кто занимал ключевые посты в Верховном командовании, и имея четкое представление о том. какое у них неуверенное отношение к проблемам развития бронетанковых войск как средства крупномасштабных наступательных операций, я вынужден был расценить предполагающееся нововведение как шаг в неправильном направлении. Я объяснил, что в Верховном командовании сухопутных сил принято считать, что танки – это не более чем средство усиления и поддержки пехоты. К тому же, добавил я, опыт прошлых конфликтов на этот счет приводит к мысли о том, что развитию танковых войск могут и воспрепятствовать. Более того, предложение о слиянии бронетанковых сил с кавалерией столкнется с неодобрением представителей более старого рода войск, которые не заинтересованы в появлении соперника и должны отнестись к этому новому распределению обязанностей с недоверием. Модернизация кавалерии необходима, но даже она может встретить сильное сопротивление со стороны высшего командования армии и старших офицеров. Закончил я свой подробный доклад словами: «Той власти, которой я буду наделен на предполагаемой должности, недостаточно, чтобы преодолеть сопротивление, и постоянно будут возникать разногласия и споры. Поэтому я вынужден просить Вас позволить мне остаться на своем месте».

Я говорил больше двадцати минут подряд – Гитлер слушал меня не перебивая, а когда я закончил, сообщил мне, что, по его замыслу, занимающий ту должность, о которой идет речь, должен иметь всю полноту власти, необходимую для осуществления централизованного контроля над всеми моторизованными и кавалерийскими частями. В общем, он отклонил мою просьбу и приказал мне принять это назначение. Закончил он свою речь так: «Если вы почувствуете, что в выполнении своих задач натолкнетесь на сопротивление того рода, о котором сейчас мне говорили, то я прошу вас докладывать об этом напрямую мне лично. Мы будем вместе следить за тем, чтобы осуществлялась вся необходимая модернизация. Я приказываю вам принять эту должность».

Естественно, ни о каких докладах напрямую речи впоследствии не шло, хотя проблемы возникли незамедлительно.

Итак, меня назначили генералом бронетанковых войск и командующим «мобильными войсками», в связи с чем мне был выделен весьма скромный штаб на Бендлерштрассе. В моем распоряжении находились два офицера Генерального штаба – подполковник фон ле Сюир и капитан Рёттигер: моим адъютантом был подполковник Рибель. На каждое подразделение вверенных мне служб я получил по одному служащему. И вот я приступил к работе. Это был труд, достойный Геркулеса. На тот период не существовало никаких учебных пособий для бронетанковых войск. Мы составили их сами и представили наши черновики на одобрение отдела военной подготовки. В этом отделе не было ни одного офицера, специалиста по танкам. Наши учебные планы оценивали не с точки зрения потребностей бронетанковых войск, а руководствуясь совсем иными доводами. Их обычно возвращали назад с указанием, что «материал не отвечает принятым нормативам учебных пособий для пехоты, вследствие чего данный проект является неприемлемым». Получалось, что нашу работу оценивали в основном по формальным критериям. А потребности войск вообще не принимались в расчет.