Неистовый (СИ) - Пленти Джулс

Наконец, прекратив пытку взглядом, он заходит за бумажную ширму и возвращается с ошейником в руке. У нашей овчарки было нечто такое ─ родители запрещали мне выводить собаку на прогулку без него. Черный, широкий ─ такой скроет почти всю шею! ─ с массивным металлическим кольцом в центре.

Артём присаживается на корточки рядом со мной и проводит кончиками пальцев по моей щеке, а потом сразу отдергивает руку, прочертив между нами незримую черту. Он просто смотрит и молчит, и я чувствую, как невидимая рука вырезает мое сердце длинным, тонким лезвием ─ так сильно он отдалился за каких-то пять минут.

Задыхаюсь. Делаю отчаянно глубокий вдох, но его жесткий взгляд душит так, как неспособен ошейник, который позвякивает застежками, покачиваемый на пальцах. Я беспомощна. Не потому, что стою в коленно-локтевой позе, а оттого, что он владеет мной полностью ─ сердцем, разумом…По щеке кипятком скользит слезинка. Артём ловит ее подушечкой пальца и слизывает кончиком языка.

─ Лера, что ты чувствуешь? ─ выдыхает он хриплым шепотом. ─ Тебе страшно?

─ Да, ─ киваю я, не сводя с него глаз. Какой же он красивый в своей суровой каменности. И какой недоступный.

─ Меня боишься? Или этого? ─ взглядом показывает на ошейник, зажатый в пальцах. Он сжимает его так сильно, что костяшки стали почти белыми.

─ Боюсь тебя потерять.

─ Тут все зависит от тебя, ─ шепчет в мои приоткрытые, сухие, как бумага, губы. ─ Ты должна решить сейчас. Этот ошейник ─ символ твоей верности и преданности. Пока он на тебе, ты не имеешь права мне перечить. Ты подчиняешься беспрекословно. Но я понимаю, что стать Сабой может не каждая. И если для тебя ─ это насилие, ты можешь уйти, но и наши отношения оборвутся. Мне нравится секс с тобой, но я не ванильный романтик, и мне мало обычных соитий.

─ Надень его на меня, ─ умоляю я, чувствуя, как тело вибрирует от одних только мыслей о том, как его пальцы затягивают ремешки на моей шее.

Дело не в том, что я хочу стать для Артёма ручным зверьком, просто я чувствую, что только так стану его. А он станет моим, хоть и будет повелевать.

─ Давай по-честному, ─ шепчет у виска. Его шепот, как раскаленное дуло пистолета. ─ Тебя это заводит? Или ты просто влюбилась в меня так сильно, что готова терпеть? Если в тебе этого не горит, то не получится быть со мной. Ты будешь только мучиться, а я хочу, чтоб ты кайфовала.

Я представляю, как поднимаюсь на ноги, натягиваю блузку и юбку, которые валяются у футона, обуваю скучные туфли с квадратными носами и, стараясь не смотреть на него, ухожу. Оказываюсь под проливным дождем, который больше походит на слезы, которыми небо оплакивает наши несостоявшиеся отношения. Я стою у подъезда, почти раздетая, дрожу и плачу, но слез невидно, потому что они смешиваются с дождем и уносятся в канализацию.

Уж лучше свобода в ошейнике, чем вечное рабство за пределами его квартиры.

─ Умоляю тебя, подчини меня и сделай своей, ─ прошу я со слезами, навернувшимися на глаза.

Довольная улыбка искажает его чувственные губы, и Артём прикладывает ошейник к моей шее. Мне казалось, что кожа будет холодить, но она давно нагрелась от его рук. Ошейник мягкий и приятный, как и пальцы, которые прижимают к шее новый «аксессуар». Дрожь колючей волной прокатывается по моему абсолютно обнаженному телу. Все потаенные складочки набухают от прилившей крови, а мышцы сжимаются от мыслей, которые жгут разум каленым железом.

Он перебрасывает копну волос мне на плечо и методично затягивает ряд тонких ремешков. Ошейник крепко схватывает шею ─ дает мне дышать, но не слишком глубоко. Артём продевает большой палец в призывно торчащее колечко, которое для этого и существует, и дергает вверх, вынуждая посмотреть на себя.

─ Ошейник ─ не наказание, ─ разъясняет Артём. Это ─ символ твоей преданности.

─ Что же будет наказанием? ─ спрашиваю я непривычно глухим голосом.

─ Молчать! ─ прикрикивает он. Мой взгляд «прилип» к бешено пульсирующей синей жилке на мощной шее. ─ Ошейник на тебе, а это значит, что ты и звука не можешь издать без моего разрешения. Поняла?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

─ Да, ─ киваю я.

Он поднимается на ноги, и я понимаю, что Артём так возбужден, что хватило бы нескольких движений для разрядки. Вот что его заводит. Одна-единственная команда возбудила Артёма сильнее, чем долгие предварительные ласки. Я сглатываю, пытаясь прочувствовать ошейник, который трется о кожу и будто шепчет: «Теперь ты его девочка. Очень послушная девочка».

─ И не смей меня трогать, пока не разрешу. Поняла?

─ Да, ─ бормочу я, умирая от звенящего металлом голоса, и, тут же возрождаясь от огненного взгляда, который скользит по моему телу.

Обходит меня и останавливается. Делаю попытку повернуть голову ─ меня ужасает, когда наш зрительный контакт прерывается, но Артём кладет мне руку на затылок и ошпаривает новым приказом:

─ Я не хочу, чтобы ты на меня смотрела. Не смей оборачиваться.

Артём медленно протаскивает пальцы сквозь пряди моих волос. По коже головы бегут мурашки. Прикосновения такие нежные и трепетные, что мне начинает казаться, что ничего грубого уже и не будет, но… Он наматывает кончики моих волос на свой кулак. Они длинные, и я вижу это краем глаза. Продолжает оплетать руку моими волосами ─ виток за витком. Тянет все сильнее. Так сильно, что, чтобы не вскрикнуть от боли, мне приходится запрокинуть голову назад и максимально поддаться напору. И когда я уже на грани, Артём прекращает тянуть ─ его костяшки упираются в затылок.

Я молча грызу собственные губы. Твердые, горячие пальцы властно пробегают вдоль позвоночника: от того места, где мои волосы зажаты в кулаке, и вниз, до самого копчика.

─ Прогнись сильнее, ─ требует он.

Я послушно опускаюсь на локти и максимально прогибаюсь в пояснице, чувствуя себя «грязной» оттого, что с каждой новой командой теку все обильнее.

Глава 8. ОНА

Склоняется над моим ухом и, щекоча его губами, шепчет:

─ Я сделаю с тобой то, в предвкушении чего ты вся дрожишь, но, если ты издашь хоть звук…неважно, что это будет. Стон, крик, мычание, мольба…, я сразу остановлюсь и накажу тебя уже по-настоящему. Ни звука. Поняла, девочка?

Это совсем новый шепот. В нем нет больше пикантной хрипотцы или нежного шелеста ─ теперь звучат только морозные иголочки, которые щиплют изнутри, заставляя подчиниться закону. Его приказы ─ мой закон.

─ Да, ─ шепчу я, не имея возможности даже кивнуть.

Его палец властно укладывается на мое сокровенное. Для меня ─ сокровенное, а для Артёма ─ игрушка или своеобразный пульт управления, дающий полный контроль над моим телом. Трет чувствительный «бугорок» пульсирующей и чуть шершавой подушечкой и медленно тянет палец на себя, зарываясь в набухшие складочки. Я позволяю себе судорожный вдох, но он «срезается» ошейником. Он плотно сдавливает шею и позволяет дышать только мелкими глоточками.

Неспешно до мучительности водит кончиком пальца вокруг входа во влагалище, и, когда я прибалдевшая начинаю медленно раскачиваться, резко заталкивает палец внутрь и принимается поглаживать атласные, влажные стеночки. Прикусываю кончик языка в попытках сдержать стоны, которые разрывают грудь.

─ Молчать! ─ напоминает он давящим, словно гранитная плита, голосом.

Буквально выдергивает палец, который покидает тело с громким хлюпающим звуком, и одаривает мою ягодицу звонким шлепком. Кожа загорается, но Артём тут же касается места, где, должно быть, отпечаталась его пятерня, губами. Убирает от меня и руки, и губы. Я затихаю в ожидании настоящего урагана. Прогибаюсь в пояснице так сильно, насколько позволяют натянутые волосы, которые он жестко намотал на кулак.

Входит в меня одним грубым толчком и сразу на всю глубину. В этой позе все настройки чувственности выкручены на максимум ─ с нервов снята оболочка, и они замыкаются все разом. Я свечусь, как новогодняя гирлянда, и искрю. Новый толчок ─ взрыв в голове и крик, который едва удается сдержать. Крик, который подавляется ошейником. Толчок ─ ошейник опять впивается в кожу, лишая половины кислорода и заставляя мозг пылать. Я впиваюсь пальцами в край футона и капаю на него слезами. Мне так хорошо, что остается только покрепче сцепить зубы, чтоб не вскрикнуть. Переносить такое удовольствие молча — это настоящее наказание. Пытка, но сладкая до помутнения рассудка.