POP3 - Маргарита Меклина

Милый Аркадий,

Избраннику моему за пятьдесят, у него куча долгов, детей и на обочине дороги крепостная жена, и меня это страшит. Результатом моих необузданных чувств был поход к некой Нэнси с пристальным взглядом, прерывающей свой плавно льющийся диалог краткими пробежками к жарящейся на сковородке рыбе и кричащим потомкам. В небольшом «офисе» ее лежали гадальные карты и висели иконы. Оказалось, она югославка. «This is not a true love», сказала мне Нэнси и мои бурные чувства приспустили свои паруса. За немудреные ее предсказания пришлось мне выложить тридцать долларов. Тридцать за двадцать. Тридцать долларов за двадцать минут.

[149]

Милая Рита,

неужто вы на самом деле столь увлечены персидским принцем? Сужу по замечательному боевому кличу, который вы издали на службе поздним утром и который прожег письмо до самого седьмого дна. Но, право, не знаю, что и сказать — мне бы так хотелось вас утешить, однако вздумай я даже надеть бронзовые когти, златые обручи с пудовыми смарагдами и турецкие шелка или же вдобавок окружить себя чадом индийских свечей, — стань я швырять карты Таро налево и направо (попутно норовя свернуть висельнику голову)… вы ведь, — правда? — все равно этого не увидите, а, главное, не поверите в мои самые искреннеишие намерения, а проделай я все это в одиночестве, какое поистине сомнительное зрелище собою бы представил! Не приведи Господь. Вот поэтому остается (если удастся) черпать утешение в том, что вы не стали свидетелем моей пагубной травестийной страсти и горлового пения.

Словом, не грустите, то есть не грустите так самозабвенно-лихорадочно 8-).

Сегодняшний день был абсолютным по части глупости. Я, право, стал сомневаться, смогу ли написать эти строки, а посему, если и найдете в них что-либо предосудительное, не взыщите — просто, вообразите пожилого человека, утратившего «даже желание желать» (все тот же Иван Алексеевич). Кажется, там у него еще так:, «не было счастливей Темир Аксак Хана во вселенной, не было во вселенной красавицы, которая б не мечтала припасть к его узкой темной руке в бирюзовых кольцах… Где теперь они…» и так далее: растрескавшаяся лазурь куполов, зной полуденных мазаров, что то еще, наверное. Река Ковсерь.

Вы упоминали Гебрана — не тот ли это, кто у нас пишется как Жебран (тоже из мудрецов «и, вот, корабль приблизился к берегу» — интересно, кто же кому слал подарки Экзюпери ему или наоборот? Лень подняться и справиться. Впрочем, надо бы это сделать, уж больно захотелось освежить в памяти как кончаются миры в пыли базаров.

Наше водянисто-сизое небо покуда легко розовеет за крышами на западе. А там, где небо сквозит в тонких изрезанных ветвях, оно отливает пыльной тусклой желтизной. Быть может, черное в присутствии синего порождает желтое? Что-то скажет советник Гете! Но я люблю желтый цвет. И свет тоже. И вас, — good morning! Неизменно ваш — а.

[150]

Дорогой Аркадий,

кропаю на работе Вам это письмо. Как раз, наверно, в процессе рассказа Вам о Байерсе и родится статья.

Генерал (будем называть его просто V.) сказал мне, что Байерс в последние годы жизни носил специальное покрытие на глазах, с коим его и изобразил другой известный художник Sigmar Polke, чья выставка, кажется, проходит сейчас где в Нью-Йорке.

Что Вы думаете о «Кодексе гибели»? Не помню, говорила ли я Вам, но когда-то очень давно я обнаружила на интернете тексты некоего «Андрея Закревского» с главами о пастухах и свинопасах, и удивилась: кто это? Неужели это его первый текст? Потом Дмитрий Волчек по секрету сказал мне, что это был он с его «Кодексом гибели», а фамилия Закревский происходит от его высокорожденной бабушки. Скажите Левкину, пусть он пощадит воробьев.

[151]

Милая Рита,

а вот Вам про Бахтина!

Еще Бахтин отмечал невероятную важность скандала для интриги романов Достоевского. С одной стороны скандал привычно понимается как кризисная/критическая ситуация высвобождающая энергию социальных отношений, или же — извлекающая на свет латентные процесы нескончаемой и постоянной его стратификации — (расщепления и переустановления иерархической структуры, детерриториализия) которые сокрыты в манифестации желания стабильности, гомогенности. Бахтин говорил даже о катастрофе, которая по сути ничего не меняет, но только дает возможность нового начала…

Нельзя не учитывать, что скандал у Достоевского является также неким «обоюдозрячим» зеркалом, чья амалгамма или пусть точка отсчета находится по оси симметрии отражаемого. Голядкин и Голядкин. При таких условиях, если они будут приняты, совершенно невозможно говорить о «подлинном» Голядкине и его двойнике. И вообще проблема двойника становится нерелевантной. Однако в картине мира, представляемой Достоевским да и многиими другими двойничесво являет собою вторжение дьявольского, то есть некой множественности (у Гоголя), посягающей на уникальность Божественного творения. И так далее. 8-)

[152]

Милая Рита,

а вы куда пропали — не с водяным ли озерным сессия?

Не пропадайте! А семинар, а скандал? Не забудьте упомянуть, что досужие умы рассматривали скандал у Бахтина непосредственно как некую производную его карнавала, меняющего все социальные полюса. Впоследствие он как-то незаметно, тихой сапой вообще смылил со своего карнавала и «смеховой» функции. Обнимаю — атд. Когда кончаются саратовские страдания, т. е. учеба?

Пойду, может что украсть удастся в управлении культуры, может, велосипед какой или лодка бесхозная подвернутся под руку, всяко бывает.

Обнимаю — ваш — атд. [153]

Не губи ты меня, родной почтальон,Растопи ты снега и лицо мне умой.

(Снега — мн. число. Посвящается конгрессу поэтов)

Милая Рита,

непостижимым образом уместив свое тесное тело в надлежащем кресле — внезапная невралгия — тщусь возвратить строки вашего письма в память и отчасти в этом преуспеваю. Ваша бабушка на скейте выписывает бесшумные вензеля в эфире, — но что-то не видать у ней арфы, и, может быть, вы и правы: они мечут там фрисби, раскатывают на скейтах и mountain bikes и вовсе не думают о хоровом пении в кипарисовых садах.

Не скажу, чтобы это меня разочаровывало. Правда, местность их обитания напоминает в чем-то южную калифорнию, но чего не бывает…

А не бывает бесхозных лодок и прочего скарба, который так хотелось бы присвоить. Вчера, как вы знаете, я посетил контору имени управления культы и получил пакет документов, предписывающих участие в некоем мировом конгрессе поэтов. Ознакомившись же с бумажками под навесом Промстройбанка — пустился первый майский дождь, — я понял как с необыкновенной отчетливостью предо мною предстает великолепие всего этого едва ли не жульнического предприятия. Из приглашенных извне, кроме Вяч. Вс. Иванова и Жолковского, я никого прежде не только не читал, но и слыхом не слыхивал.

И так же все остальное, включая поэтов из Москвы и прочих весей. Поистине, волшебная история. Кто их приглашал? Кто выбирал? Зачем, с какой стати? И, главное, что я буду там делать? Слушать доклады типа «Природа гения»? (В самом деле, именно такой доклад открывает пресловутый конгресс в 10 утра не где-нибудь, а в Таврическом дворце).

Как говорил Филлип Мэрлоу — прежде всего нужно смотреть, куда идут деньги.

Лучше отвернуться. Ослепнем, ежели долго вглядываться в деньги.

В остальном дни проходят в обычном и обескураживающем беспорядке. Но, пойду ка сварю себе кофе… и спину разомну. Только не уходите, погодите, через пару минут я вернусь. Ну, вот… кофе стоит как и положено — слева, рядом с пепельницей. Аспирин принят. Чего еще нужно человеку, не совсем уверенному в завтрашнем дне?

Рита, как я понимаю, вы закончили университет? А что означают слова «теперь никаких курсов»? Каникулы или же то, что incipit vita nova? И почему нужно куда-то переезжать? А работа? Она тоже переедет с вами? А персидский принц? Неужели вы его оставите? Ничего не понимаю, туман, фикция и сплошная черная магия.

Нет-нет… уж позвольте! Скорее, в тумане блуждаю я. В тумане неведения и цинизма. А цинизм, догадываюсь, дитя двух родителей — сентиментальности и неведения… Только великая лень может превозмочь его чары. Но какой из нее помощник, когда к 24 числу необходимо приуготовить нечто вроде доклада на опять-таки (не много ни мало!) международной конференции «Авангард и политика».

Произнес и слабость исполнила пальцы — ужас! У меня конь не валялся! Есть только название, которое я лелею как отрезанную ногу маяковского — «Меланхолия параллакса» (о Вагинове)… но, дальше ни дюйма. Дальше дрожь и скрежет.

Ветер вновь изменил свое направление.

Вечера провожу за чтением Чехова, пристрастился. Впереди медленно восходит ночная звезда Монтеня. Возвращение к нему обещает быть томительным и долгим, как любое предчувствие. Почему бы вам не предложить вашему приятелю и вместе не заехать в Питер? Вот было бы славно. Холодное небо, холодное пиво, холодные сердца художников. Милая Рита, спина моя не выдерживает (как бы я ни крутился в кресле), очевидно пришла пора падать ничком на пол, на дно, на крыши, на ветер. Обнимаю вас, простите мне это слишком уж рассеянное письмо, но я думаю о вас, и очень часто с вами беседую вне буквенных полей.